— Нет! — Рийк махнул рукой, рассекая воздух. — Она туда не отправится.

— Может, стоит все-таки спросить ее мнения? — аккуратно вставила миин’ах.

— А может, все же есть еще не замеченные нами варианты? — поинтересовалась я осторожно.

Таат задумчиво забарабанила пальцами по столу. Раш покачал головой.

В моей голове пронеслись строки из видения:

Шестеро двери откроют,

Девять сквозь них пройдут.

Шесть королевских печатей, шесть представителей высших Домов. И еще я, Рийк и… проклятый Асаи. Кажется, выбор действительно ясен, одно к одному. Я испустила глубокий вздох.

— Ну, и долго вам открывать проход в это место? И вообще, как выглядит то, что я должна там найти?

Раш облегченно выдохнул, а Таат отвела взгляд. Рийк, выругавшись, саданул кулаком по стене.

— Запомни, я не знаю, что тебя может там ожидать. Даже приблизительно не могу предугадать, с чем ты столкнешься. Войдя внутрь, ты не сможешь оттуда выбраться, пока не доберешься до выхода. Это может быть одна комната или огромный лес. Ты не будешь испытывать голод и жажду, и время для тебя будет течь совершенно иначе, но это не значит, что ты не сможешь страдать. Тело твое останется здесь в целости и сохранности, но что оно будет делать, если разум не сумеет к нему вернуться? Как видищь, все очень непросто.

Мы были вдвоем с тьерто. Каких трудов мне стоило спровадить Рийка вместе с Таат — одному Богу ведомо. Мой друг был абсолютно не в восторге от этой затеи и, кажется, больше всего хотел зажать меня подмышкой и свалить куда подальше. Видимо, он окончательно вжился в роль моего брата или даже больше. Но я не была бы собой, если б не сумела убедить его в своем праве на самостоятельные решения. Думаю, он понял, хотя и обиделся.

Раш гипнотизировал меня вертикальными зрачками, в который раз повторяя одно и то же. Передо мной лежал листок с нарисованной печатью их дома: она походила на кусок зеленого бутылочного стекла, по которому ползли крохотные медные змейки, и все это крепилось на тонкой серебряной цепочке.

— Ты готова? — наконец спросил высший, когда мне уже стало казаться, что лекция никогда не закончится.

Мои коленки давно ходили ходуном от страха. Я судорожно кивнула.

— Ты первая из людей, кто участвует в этом обряде. Да и другие расы даже близко не допускались к нему.

— Сейчас я должна проникнуться чувством собственной значимости?

— Ну, я бы на твоем месте проникся. Дай руку.

Я покорно протянула ему ладонь. Не отводя от меня взгляда, он подцепил камень на своей яремной впадине, и из открывшейся дырки на его плечо выползла мерзкая тварь — то ли змея, то ли червяк. Меня затошнило.

— Расслабься. Это может быть не очень приятно. Смотри мне в глаза.

Я не сразу смогла заставить себя не смотреть на противное создание, медленно перемещающееся по его руке вниз. Подобно пиявке, оно присосалось к запястью, становясь из бледно-розового багровым.

— Ты знаешь, что квинтэссенция нашей силы находится в крови. У всех, кто пришел с Сель, так. Песнь кьерго, гадание миин’ах, творение жизни гельмы — у каждой расы есть обряд добровольно отданной крови. У нас это Лабиринт. Неправильно говорить считать его только порождением императора — это наше общее место. Место моей семьи. Меня, моего сына и брата. Если станет совсем туго, постарайся найти там отголоски нас.

Он аккуратно отцепил от запястья насосавшуюся тварь и посадил ее мне на ладонь. Меня передернуло от отвращения, но стальная хватка не позволила выдернуть руку. Мне оставалось только хватать ртом воздух, ощущая, как что-то горячее и скользкое ползет по моей коже.

— Когда дарки поделится с тобой моей кровью, будет немного больно — для человека в ней слишком много яда. Но это быстро пройдет, я обещаю.

Это было не немного больно — мне показалось, что мою руку опустили в кипящее масло, а через мгновение всю меня целиком спихнули в огромный чан с кипятком. Длилось это от силы пару ударов сердца, за время которых я практически умерла — даже крик, вырвавшийся из гортани, не смог облегчить непереносимую муку. А затем боль отступила, схлынула на нет, и я погрузилась в непроглядную тягучую тьму.

Когда я очнулась, долго не могла понять, где нахожусь и чем являюсь. Воспоминания приходили постепенно, и вместе с ними отступала серая мгла, расстилающаяся вокруг. Вырисовывались очертания незнакомого города. Вернее, городских руин, замшелых и древних. Небо, затянутое густыми тучами, пропускало тусклый и гнетущий свет. Одуряюще пахло плесенью и застарелыми тряпками — такой запах бывает в сырых заброшенных подвалах.

Я понятия не имела, куда мне следует идти, и поэтому, поднявшись, побрела наугад. С каждым шагом мне все меньше нравилась окружающая обстановка, а душу все сильнее сковывала тоска. Я проходила мимо рухнувших колонн, затянутых паутиной, и обветшалых строений, чьи зияющие, черные провалы окон заросли бурым мхом и жесткой желтой травой, мимо памятника какой-то женщине — прежде он был раскрашен, но теперь краска облупилась и трофическими язвами расползалась по ее телу и ногам.

Я совсем потеряла ощущение времени: может быть, шла час, а возможно, месяц. Иногда мне казалось, что тот или иной кусок однотонного пейзажа уже встречался раньше, и тогда отчаянье окатывало с ног до головы. Усталость не появлялась. Все тело будто стало из дерева, резная плотная игрушка, не способная выдохнуться. Я пробовала бежать, но ничего не менялось, даже дыхание оставалось ровным и размеренным.

Исчерпав не физические, но душевные ресурсы, я опустилась на холодную и склизкую землю и прикрыла глаза. Тишина давила на уши, ни единый звук не прорывал ее кокон, стиснувший череп. Я принялась раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь монотонным действом отогнать скребущийся под ребрами страх.

И тут я услышала звук — первый звук в этом онемевшем мире. Тонкий детский голосок едва слышно напевал что-то. Осторожно, стараясь не вспугнуть, я открыла глаза. На краю площади, которую я выбрала местом своего привала, мальчик лет пяти, стоя спиной ко мне, рисовал что-то мелом на бортике мертвого, полуразвалившегося фонтана. Я пошевелилась, и он с испугом обернулся. Минуту мы играли в гляделки, а потом малыш сорвался с места и нырнул в ближайшую подворотню.

С криком: «Эй, постой, я не причиню тебе вреда!» — я рванула за ним. Как я ни пыталась его догнать, расстояние между нами не сокращалось. При этом из виду я его не теряла. Так мы бежали улицами и проулками, и постепенно я начала замечать, как менялся город вокруг. Он оживал: затягивались рваные раны развалин, и на их месте вырастали уютные домики, исчезли плесень и мох. Серость неба никуда не делась, но перетекла в мягкие сумерки, разгоняемые теплым светом уличных фонарей…

Последним изменением было появление людей, вернее, тьерто. Многочисленные женщины спешили куда-то, изредка попадались мужчины. Меня они не замечали, хотя двигались мы в одном направлении. Я уже давно потеряла из виду того, за кем бежала, и просто следовала с толпой, которая все увеличивалась. Вместе с ней меня вынесло к подножию холма, высившегося между городскими домами. Стиснутая со всех сторон, я остановилась. Так же замерли и все вокруг.

Полувздох-полустон шорохом пронесся над толпой. Все медленно опустились на колени, и мне открылся вид на вершину. Тьерто вокруг перестали казаться живыми, теперь они напоминали догоревшие свечи, блекло-серые и гладкие. И форма их тел начала медленно меняться.

Аккуратно обходя их, я двинулась вперед. Мимо застывших и текущих, как воск, фигур поднялась по склону холма. Наверху был тот самый мальчик, он казался единственным живым пятном на фоне умирающего пейзажа. С грустью и нежностью он смотрел на мужчину, неподвижно замеревшего над чем-то на земле. Мне пришлось обойти его, чтобы увидеть, над чем он склонился.