Драко закатил глаза.

— Я всё равно расскажу. Моя мать всегда выращивала розы в саду. Особый сорт, который совсем не имел шипов. И я часто играл среди этих цветов. А однажды, когда мы пошли в гости, и я остался поиграть в чужом саду… Там тоже были розовые кусты. И я полез в них. И очень удивился, когда вдруг шипы укололи моё тело.

— Что? И к чему это? Я то надеялся, в кустах тебе встретилась какая-нибудь очень соблазнительная дриада, научившая юного Блейзи всем…

— Драко, — друг прервал его, не дав договорить. — Я хочу сказать, что сейчас я удивлён точно так же. Я не ожидал, что у тебя есть такие острые шипы.

«Ты хочешь поговорить серьёзно, Блейз? Хочешь узнать, что во мне изменилось? Всё. Я никогда раньше не убивал. А теперь я сижу и продумываю детали плана, итогом которого станет моё первое убийство. Первое — но далеко не последнее. Я никогда раньше не трахал девушек, которые меня не хотели. Я выбирал лучших из тех, кто с готовностью раздвигал передо мной свои длинные ножки. А теперь я затаскиваю в постель упирающуюся Грязнокровку. И это ахуенно. Это неразбавленная квинтэссенция наслаждения.

Я чувствую, как что-то рвётся у меня изнутри: желание владеть. Желание властвовать. Желание быть первым. И я им стану. Хочешь, чтобы я сказал тебе правду, Блейз?»

— Я тоже не знал о своих шипах.

***

Первой, кого увидела Гермиона в библиотеке, была Джинни.

— Гермиона, хорошо, что ты здесь! Я никак не могу понять, что за трава может использоваться одновременно для лечения магических животных, приготовления сыворотки правды, и ещё… — Джинни оторвалась от своего пергамента и запнулась. — Гермиона?

— Скорее всего речь идёт о диоцинтусе.

— Пофиг на этот диоцинтус. Ты выглядишь так, будто прошла все задания Турнира Трёх Волшебников в один день.

— Так плохо? — попыталась улыбнуться Гермиона. Наверное, вышло не очень удачно, потому что Джинни посмотрела на неё с ещё большим беспокойством.

— Ты опять не спала всю ночь?

— Спала, — если считать сном те короткие минуты, когда она проваливалась в пустоту, не в силах оставаться в сознании.

— Не похоже. Что с тобой? И не смей пудрить мне мозги рассказами, что ты упала с лестницы, я не мой брат!

Что ей сказать?

«Он меня изнасиловал, Джинни. И будет продолжать это делать. Столько раз, сколько захочет. Столько раз, пока ему это не надоест. Столько раз, пока от меня не останется одна оболочка прежней Гермионы. Пока я не умру. Или пока я не убью его.»

— Мне очень плохо, Джинни, — и она разрыдалась в объятиях подруги.

Наверное, на неё смотрели сейчас все ученики, находившиеся в библиотеке. Смотрели озадаченно, в недоумении, но потом опускали глаза и возвращались к своим делам. Ведь их жизнь продолжалась. У них было всё в порядке.

— Ладно, ладно. Поплачь, если тебе нужно. А потом расскажи мне всё. Мы тебе поможем. Вытащим из любого дерьма.

Но только не из этого, Джинни.

Наконец, выплакав все свои слёзы, Гермиона отстранилась и попыталась привести свой внешний вид в порядок.

— А теперь говори. Я пойму.

— Я… Я не могу больше встречаться с Роном.

— И поэтому ты так убиваешься, дурочка? — недоверчиво посмотрела на неё Джинни. — Конечно, он мой брат и всё такое… Но если он тебе не нравится, то ты не должна это делать. Он переживёт.

— Я не могу сама сказать ему это.

— Значит, я поговорю с ним. Люди постоянно начинают встречаться, а потом расстаются. Это не трагедия. Просто для тебя это первые отношения, и ты так переживаешь. Я тоже переживала, когда расставалась с Дином. Но ты имеешь право быть счастливой с тем, с кем хочешь.

— Спасибо, Джинни.

А потом холодок пробежал по её спине, будто она попала в порыв ледяного ветра. И ей не надо было поворачиваться, чтобы понять: он зашёл в библиотеку, он подходит к ней, он стоит прямо за её спиной.

— Снейп просил нас зайти по поводу собрания старост. Ты не забыла, Грейнджер?

***

Они молча шли к Выручай-комнате. Она впереди, он следовал за ней.

— Только… не та спальня.

—Что, гриффиндорские кровати слишком хороши для этого, Грейнджер? Будь по-твоему.

Драко прищурился, обдумывая внешний вид комнаты. Потом повернул ручку появившейся перед ними двери. Огромная кровать с чёрным шёлковым постельным бельём занимала всю центральную часть, подчёркивая, зачем они здесь.

— Так тебя устраивает?

Грейнджер ничего не ответила. Просто стояла, опустив голову. Драко поднял её подбородок и поцеловал.

Это было совсем не то, чего хотел хищник внутри него. Чёрт, да в дохлой рыбе больше жизни, чем в девушке, которая стояла перед ним с таким покорным видом.

«Ты что, так быстро сломалась, Грейнджер? И что мне теперь с тобой делать? Избить? Пытать? Притащить сюда этого недоноска Уизли и наставить на него волшебную палочку, чтобы ты разозлилась? Чтобы увидеть хоть какие-то эмоции на твоём лице.»

— Ты не могла бы добавить больше… страсти?

— Страсти? — она выплюнула это слово, впервые поднимая на него взгляд. Взгляд, в котором зажглись первые огоньки гнева.

Уже лучше, Грейнджер.

— И я говорил тебе вчера про духи…

— Вот тебе твои чёртовы духи, подонок! — она достала из кармана флакончик и с силой швырнула его на пол. Густой, тяжёлый запах ванили заполнил комнату.

Да, так гораздо лучше, Грейнджер.

— Я куплю тебе новые. Кстати, не хочешь яблоко?

Гермиона не понимала вообще ничего. Он… улыбается? И зачем он протягивает ей яблоко? С подозрением она уставилась на фрукт в его руках. Он его отравил? Накачал зельем подчинения? Нет, это просто смешно.

Она взяла из его рук красный плод — как ты можешь что-то брать у него, Гермиона?! — и повернула другой стороной. Зелёной стороной. Это был намёк?

— Что тебе от меня ещё надо?

Малфой наклонил голову влево.

— Я же знаю, что в тебе это тоже есть, Грейнджер. Этот зверь тоже сидит внутри тебя. Эта страсть. Эта жажда. И раз ты ничего не можешь изменить, так почему бы тебе не дать своему зверю свободу?

Потому что тогда она будет уже ненавидеть не его, а себя. Потому что это будет означать, что она не просто позволяет ему делать — она сама делает.

— Во мне этого нет, Малфой.

— И именно поэтому твой пульс так участился?

— Это страх.

— И поэтому твоё дыхание стало таким прерывистым?

— Это страх!

— И поэтому ты так смотришь на меня? Так ждёшь, когда я снова тебя поцелую?

— Это просто страх, ублюдок!

— Ты хочешь меня, Грейнджер. Твоё тело хочет меня. Твоё тело знает, как идеально подходит к моему. Не сопротивляйся ему.

— Я. Никогда. Тебя. Не. Захочу!

Она кричала. Она была в ярости.

«Не смей это делать, Малфой! Не смей делать из меня шлюху, которая идёт к тебе добровольно. Не смей даже говорить, что я могу хотеть этого, несмотря на боль, которую ты причинил мне вчера. Не смей даже думать об этом!»

— Тогда попробуй оттолкнуть меня снова, Грейнджер.

Его поцелуй был не похож на предыдущие. Такой же голодный, жадный, ищущий. Но в этот раз — ещё более глубокий, ещё более интимный. И уже знакомый. И в какой-то маленькой, крошечной, практически незаметной степени — нежный.

«Ударь меня. Швырни на кровать. Разорви одежду. Ворвись в меня, наплевав на мою боль. Только не целуй. Не целуй вот так. Не смей этого делать, Малфой…»

Яблоко упало на пол, когда её рука потянулась к его волосам.

Она отвечала. Так робко и неуверенно, сомневаясь в том, что вообще имеет такое право. И он уступал, сбавляя напор, стараясь её не спугнуть.

Её руки взъерошили его волосы, нежными движениями спустились на его спину. Её язык ласкал его губы. И это было так мучительно сладко, что он испугался.

Испугался, что готов не просто взять то, что она предлагала ему уже совсем добровольно, но и отдать что-то взамен.

Драко подхватил её за талию и уложил на кровать. Расстёгивал пуговицы на её блузке, оголяя всё больше и больше кожи, словно светившейся на фоне чёрных простыней. Коже, к которой его притягивало как магнитом.