- Эсмеральда… - обессиленно произнес архидьякон, и такая невыразимая нежность, такая мучительная любовь сквозили в его чуть охрипшем баритоне, что цыганка невольно вздрогнула от смутного, пугающего предчувствия с горько-сладким привкусом неизбежности.

Привычно свернувшись клубком в сильных руках, она лежала без сна, устремив невидящий взор на подрагивающее пламя светильника. Если какие-нибудь пару часов назад, когда Фролло только вернулся, его приветственное объятие вызвало в ней лишь волну неприятия, то сейчас девушка спокойно принимала тот факт, что большая ладонь собственнически обхватывает ее тонкий стан: покоящаяся на обнаженном теле рука уже не казалась чужой. Плясунья не могла понять, как такое возможно: утомленная любовной схваткой, она покорно склонила голову на плечо провалившегося в чуткую дрему монаха, ощущая спиной его ровно вздымающуюся грудь. Сейчас она не могла бояться его, не могла ненавидеть – настолько трогательно открыт и нежен казался он, умиротворенно почивший рядом, с едва заметной, пробивающейся сквозь сон улыбкой на расслабленном лице.

Сон никак не шел к погрузившейся в размышления цыганке: в голове ее крутились образы и события, плавно перетекавшие одно в другое – звонарь, Феб, роковой удар черного монаха, его обжигающий поцелуй, тюрьма, пытка, ужасное любовное признание, спасший ее несчастный урод, Гренгуар, бегство из собора, предательство капитана… Эсмеральда пыталась представить себе, какая жизнь ждет ее в чужой стране. Она почти не сомневалась, что мужчина сдержит слово и выведет ее из Парижа: теперь, когда он утолил свою страсть, больше ни к чему было удерживать уличную плясунью. Вот только что ждет ее дальше?.. Дорога, голод, неизвестность. Одна, лишенная возможности даже взять с собой верную подружку Джали! Будущее пугало, и покинуть столицу Франции, а с ней и своего мучителя было почти так же страшно, как и оставаться рядом с ним дальше: этот непонятный, надменный, властный человек, такой разный, так быстро переходящий от жестокости к нежности, от угроз к мольбам, казалось, приобретал какую-то силу над ней, завладевая постепенно не только побежденным телом, но и надломленной душой.

Так пролежала цыганка не менее – а может и гораздо дольше – часа, погруженная в собственные мысли, пока не почувствовала сильное покалывание в затекшей руке. Слегка пошевелившись, она осторожно приподнялась, оглянулась на по-прежнему ровно дышащего священника и встала с кровати. Накинув сорочку, она вдруг увидела небрежно забытую на столе связку ключей. Неужели?! Это был шанс, и девушка не собиралась его упускать. Неслышно подошла она к столику, крепко зажала в кулачке тихо звякнувшие ключи и поспешно нагнулась, чтобы подобрать платье: разумнее было одевать его внизу, дабы не разбудить шуршанием своего тюремщика. Красавица одним плавным движением подняла легкую ткань, бросила последний взгляд на кровать, желая убедиться, что мучитель ее мирно спит… и словно приросла к полу. Клод сидел на постели; его совиные глаза мерцали в полумраке мистическим желтоватым светом.

- Отдай мне ключи.

========== xiii ==========

Эсмеральда не двигалась с места, неотрывно глядя на него. Подождав с полминуты, Фролло медленно поднялся и направился к попятившейся обратно к столу маленькой фигурке. Что теперь ее ждет?! Однако мужчина лишь взял из безвольно разжавшихся пальчиков ключи, не глядя, швырнул их на постель и, не отрывая взора от расширившихся черных очей, начал медленно стягивать с округлых плеч белую сорочку.

- Я ведь сказал, что отпущу тебя, как только придет время твоего женского недомогания, - терпеливо, точно ребенку, повторил он вечернее обещание. – И кстати, ближайшие несколько дней я намерен провести с тобой. Меня не должны видеть в Париже, поэтому все необходимое будет приносить один уличный мальчишка – Жак, кажется… Он, похоже, сообразительный малый и не болтает лишнего, получив свою монету. Теперь, если ты захочешь, мы сможем гулять в предрассветных сумерках, когда самые поздние из пьянчуг и грабителей уже разбрелись по домам, а самые ранние из торговок еще досматривают последние сладкие сны. В такой тихий час мы легко услышим топот караульных еще за полквартала, так что тебе ничего не грозит. Ты, верно, соскучилась по прогулкам, свежему ветерку, первым солнечным лучам?..

- Да, - тихо выдохнула прелестница, и сердце ее сделало радостный кульбит.

- В таком случае, мы может прогуляться уже сегодня, - заключил священник. – Однако до рассвета еще далеко…

Не договорив, он порывисто прижал к себе обнажившееся тело и припал к приоткрывшимся устам в жадном поцелуе. Спускаясь все ниже, архидьякон пал на колени и заскользил губами по нежным бедрам, обжигая горячим дыханием гладкую кожу. Девушка замерла в его руках и вцепилась холодными пальчиками в плечи склонившегося пред ней мужчины:

- Не надо…

- Ты погубишь меня, чаровница!.. – простонал тот вместо ответа, пропуская мимо ушей ставшую уже привычной мольбу и продолжая блуждать губами по девичьему телу, одаряя лаской теплых ладоней, чувствуя овладевающее всем его существом непреодолимое желание.

Несколько минут спустя, сломленный похотью, Фролло резко выпрямился во весь свой большой рост и, подхватив за бедра вскрикнувшую от неожиданности цыганку, усадил ее на столик.

- Тише, дитя, не бойся… - раздвинув длинные ножки, хрипло пробормотал он, припадая к небольшой груди и мягко обхватывая горячим ртом маленький сосок, чем заставил красавицу выгнуться от удовольствия.

Наконец, когда оба были уже охвачены пламенем дикой страсти, Клод медленно проник в заповедный сад, пристально следя, как расширяются зрачки на прелестном личике, как смеживаются мгновение спустя подрагивающие веки… Он двигался медленно, каждый раз почти полностью выходя, чтобы через секунду вновь до конца заполнить ее собой. В этом новом положении плясунья была совершенно открыта его взору, что вливало в жилы дополнительную порцию обжигающего наслаждения, заставляло вскипать кровь, добавляло иссушающей жажды. Но мужчина уже с первой ночи знал, как можно притушить бушующий пламень и продлить греховное удовольствие. Когда желание стало почти нестерпимым, он легко выскользнул из раскрытого лона, самодовольно отметив про себя разочарованный вздох, невольно вырвавшийся из уст не получившей удовлетворения девушки.

- Мы скоро продолжим, - многообещающе проговорил он, тяжело дыша. – Пойдем.

Потянув за собой покорную его воле прелестницу, священник, прихватив светильник, начал спускаться вниз. Здесь он, оставив зардевшуюся от смущения Эсмеральду у подножия крутой лестницы, снял висевший на гвозде плащ и бросил на ступени. Развернув цыганку спиной к себе, он начал ласкать большими ладонями девичью грудь; отведя черные пряди, впился губами в шею, затем одарил быстрыми поцелуями спинку…

- Обопрись о ступени, - тихо шепнул мужчина, мягким движением заставляя девушку чуть нагнуться, а левую ножку аккуратно приподнимая и устраивая на третьей ступеньке.

Плясунья едва успела сообразить, что он собирается делать, как уже почувствовала внутри себя напряженную плоть. Архидьякон застонал, поставил правую ногу на лестницу и, опершись одной рукой о ступень, другой начал ласкать маленькую грудь:

- Девушка, как удается тебе каждый раз пробуждать во мне эту губительную страсть, что выжигает изнутри?! Почему обладание тобой не гасит мое влечение, а лишь усиливает его? Кем же ты послана: сатаной, мне на погибель, или Господом, в награду за усердное служение?.. О, неважно, не имеет значения, ведешь ты меня в Рай или в ад: все равно я пойду за тобой, все равно буду принадлежать тебе, как и ты – мне!..

Движения его становились постепенно яростными, быстрыми, почти отчаянными. Положив твердые ладони на смуглые плечи, Клод заставлял цыганку двигаться ему навстречу, с каждой минутой увеличивая давление. Под конец он обхватил крутые бедра и, задыхаясь, начал с силой насаживать на себя постанывающую красавицу. Опьяненный зрелищем обнаженного гибкого тела, пронзаемого его раскаленной плотью, Фролло почти обезумел от страсти и, в последний раз глубоко войдя в податливое лоно, со звериным рыком оросил семенем сад ее женственности.