Она не обратила внимания на одинокую прохладную каплю дождя, упавшую ей на нос.

– Это вы так говорите. – Граф погладил подбородок и продолжил идти по пешеходной дорожке, усыпанной гравием. – Но вы так и не объяснили мне, в чем ваша выгода от этого соглашения, кроме, конечно, тех денег, которые вы хотите себе оставить.

– Ваш титул, – просто заявила Фиона. – Для меня он мало что значит, но мой отец и мачеха убеждены, что я должна выйти замуж за аристократа, и я хочу доставить им удовольствие.

– Но, конечно, мой титул не единственная причина. Какие у вас еще причины? – потребовал он объяснения. – Почему именно я?

Потому что она искала кого-то, к кому относилась бы с уважением. Другие холостяки, даже красивые, не подошли по разным причинам. Один из них был необъяснимо резок со своей матерью. Другой был излишне жесток по отношению к своей лошади. Третий был настолько очарован собственным внешним видом, что с ним было невозможно разговаривать в комнате, где висело хоть одно зеркало.

Но она не могла признаться в этом графу, поэтому не ответила на вопрос.

– Выйдя за вас замуж, я бы сохранила некоторую независимость, – вздохнула она. – Я не ожидаю, что вы меня поймете, потому что вы… ну, мужчина, но я хотела бы иметь право заниматься тем, что мне интересно.

Он наклонил голову:

– Это чем, например?

Фиона глубоко вдохнула. Она не хотела подвергать себя насмешкам, но полагала, что ее будущий муж заслуживает знать.

– Рисованием, – мягко сказала она. – Мне нравится делать зарисовки… людей.

– Почему? – спросил он.

Она едва удержалась, чтобы не закатить глаза:

– Потому что они мне интересны, милорд.

– Правда? Люди, которых я знаю, предсказуемы. Скучны.

– Тогда, возможно, вы недостаточно глубоко заглядываете в их души. Я рисую людей, чтобы обнажить их истинную природу.

Он бросил в ее сторону озорную усмешку, от которой все внутри ее начало таять:

– Думаю, я вас понял. Вы рисуете людей голыми.

– Отнюдь, – сказала она спокойно, зная, что ее дразнят, – но я стараюсь видеть глубже масок, которые они носят. Рисовать людей помогает мне… понять их.

Граф замер и с любопытством смотрел на нее пару секунд, а затем задумчиво кивнул головой, прежде чем продолжить путь. Начался небольшой дождь, и он посмотрел на небо:

– У вас нет зонтика. Я должен помочь вам вернуться в карету.

– Водой меня не испугаешь, – засмеялась она, – и я не уйду, пока не получу вашего ответа.

– Кто следующий на очереди? – спросил он.

Фиона моргнула:

– Прошу прощения?

– Если я откажусь, кого вы попросите следующим? – Он пожал своими невероятно широкими плечами. – Вы не можете вменить мне в вину желание узнать, какие еще кандидатуры вы рассматриваете. Других титулованных джентльменов, я полагаю. Надеюсь, среди них нет старых, тучных или беззубых. Я бы предпочел быть в хорошей компании.

Боже правый. Она не рассматривала всерьез никого другого и не хотела даже думать почему.

– Я положила все свои метафорические яйца в одну корзину, – честно призналась она.

– Вы сильно рискуете, мисс Хартли.

– Возможно… но разве не так всегда бывает с браками? Ни одна невеста не знает, подойдет ли ей жених, и никто не может предсказать, что принесет будущее. Но если вы согласитесь жениться на мне, я могу пообещать, что не буду властной женой. Вы будете вольны жить своей жизнью и так, как считаете нужным. – Она пыталась выставить эту сделку как можно в более привлекательном свете, даже несмотря на то что идея о том, чтобы муж и жена вели абсолютно разную жизнь, казалась ей довольно печальной.

– Кто еще знает об этом вашем плане?

– Никто. Только вы.

Ее обнадеживал тот факт, что он продолжал задавать вопросы и до сих пор с ней разговаривал, не произнося слова «нет» уже как минимум пять минут. Порыв ветра прижал ее юбки к ногам, и капли дождя начали падать наискосок, задевая ее щеки под капором.

Фиона оглянулась на свою горничную, которая все еще покорно следовала за ними. Одной рукой Мэри придерживала на голове чепец, а другой прижимала к себе шаль, обернутую вокруг плеч.

– Возвращайся в карету, пока не промокла, – крикнула Фиона. – Я присоединюсь к тебе через минуту.

После недолгого колебания горничная побежала в сторону дороги.

Фиона снова повернулась к лорду Рэйвенпорту. Капли стекали по темным завиткам у него надо лбом, а плечи его синего сюртука стали черными от дождя, но она не могла уйти, пока он не согласится хотя бы рассмотреть ее предложение:

– Все, о чем я прошу, это чтобы вы…

Бум. Удар грома сотряс землю, и воздух вокруг них затрещал.

– Ну, все, – сказал он, не принимая возражений, – мы направляемся к нашим каретам. Сейчас же.

Он сплел ее пальцы со своими и потащил ее вперед, при этом на каждый из его длинных шагов приходилось по крайней мере два ее шажка. Когда они поспешили назад по тропе, небо разверзлось, и дождь обрушился на них стеной, что затрудняло обзор, не говоря уже о передвижении. Он приобнял ее за плечи и притянул к себе, пытаясь укрыть от ветра, и, хотя дождь был холодным, его тело было теплым и надежным.

– Сюда, – он пытался перекричать рев грозы. Она прижалась к нему и бежала так быстро, как только ей позволяли многочисленные юбки. Они неслись сквозь лужи и грязь, пачкавшие подол ее платья. К тому моменту как они наконец достигли тротуара, она промокла насквозь.

Он указал на коляску в нескольких метрах от них:

– Вот моя карета.

Когда они подбежали к ней, он махнул рукой лакею в ливрее, который открыл дверь, позволив графу усадить ее в сухую, благословенно теплую карету. Дверь за ними плотно закрылась, и они упали на одно из сидений, переводя дыхание.

– Гроза скоро пройдет. Но пока она не закончилась, вы останетесь здесь.

Над головой раздался удар грома, и Фиона молча кивнула. Ей не следовало находиться в карете наедине с графом Рэйвенпортом, но поскольку в качестве альтернативы она могла только стоять на улице под бушующей грозой, нарушить правила приличия казалось разумным.

Хотя она серьезно сомневалась, что мисс Хэйвинкл согласилась бы с такой оценкой.

Дождь стучал по крыше кареты, создавая в салоне атмосферу уюта и камерности. Граф выставил свои длинные ноги перед собой, и Фиона старалась не глазеть на мокрые замшевые брюки, прилипшие к его бедрам.

Однако это удавалось ей не до конца.

Справедливости ради, если она собирается когда-то нарисовать его, а она собирается, ей необходимо вначале изучить его. Глаз художницы заметил пропорции его бедер, выраженные контуры мышц ног и небольшие углубления на внутренней стороне колен. Но она разглядывала его и как женщина, на совершенно ином уровне. Жар от его тела. Ароматы кожи и мыла. Легкая щетина на подбородке.

Сглотнув, она подумала, не переместиться ли на сиденье напротив него, но они уже промочили бархатные подушки одной скамьи, и она не видела причин пачкать и вторую.

Вместо этого она решила использовать предоставленное им время, чтобы попытаться добиться своего. Собрав все достоинство, которое у нее оставалось, учитывая сырое платье и волосы, с которых капала вода, она расправила плечи и посмотрела графу в глаза.

– Так вот, – начала она, – насколько я помню, мы обсуждали…

– Замолчите, – приказал он. Фиона попыталась надменно посмотреть на него:

– Прошу прощения?

– Я не могу воспринимать вас всерьез в этом капоре. Только не тогда, когда мокрое перо свисает вам на лицо.

Конечно, Фиона прекрасно видела это дурацкое страусиное перо: она как раз делала все возможное, чтобы его не замечать.

– Как любезно с вашей стороны упомянуть об этом, – сказала она сухо. Она зажала мятое перо между большим и указательным пальцами и откинула его на верхнюю часть шляпы:

– Вот. Вы удовлетворены?

Он наморщил нос:

– Теперь это выглядит, как будто маленькая мокрая крыса прикорнула на полях вашего капора.