Она пошла по каменной дорожке, которая вела к большой полукруглой террасе с мраморными скамейками по периметру. Камни были голыми, за исключением нескольких затененных участков, покрытых мхом. Никаких ярких цветов или разросшегося плюща, которые могли бы скрасить холодный ландшафт, никаких причудливых фонариков, ожививших бы голые ветви деревьев вокруг.

Зато в саду было все, чего не хватало террасе: он был… диким, живым, интригующим. Полной противоположностью хорошо ухоженному английскому саду. Кусты, которые не хотят, чтобы их подстригли и превратили в забавные фигурки. Шпалеры, которые склоняются под весом разросшихся виноградных лоз. Цветы и сорняки, которые не видели ножниц лет десять. Накренившиеся и треснувшие скульптуры херувимов и нимф, заглядывающие сквозь листья и кустарник, словно какие-то посланники утраченной цивилизации.

Фионе нравилось здесь все. Ее пальцы так и рвались запечатлеть сцену на бумаге, поэтому она пробралась сквозь длинную траву, нашла большой камень, на который можно было взобраться, и открыла альбом на чистой странице. Обычно она предпочитала рисовать портреты – так она могла обнажать человека слой за слоем и открывать в нем что-то новое, но этот сад, казалось, пульсировал и дышал своей неповторимой индивидуальностью. Каждый уголок с буйной растительностью намекал на загадочную историю… и множество секретов.

Она сосредоточилась на фонтане с привлекающей внимание алебастровой русалкой в центре. Когда-то вокруг ее хвоста журчала и текла вода, но теперь она была вынуждена довольствоваться мелкой лужей дождевой воды с листьями и ветками – фонтан не работал.

Фиона нарисовала все это: захватившие чужую территорию кусты, угасающий свет, потрескавшийся алебастр. Но пока она рисовала русалку, она заметила в ней надежду и яростную решимость. Фиона почувствовала эти эмоции, выплеснула их на страницу и потеряла счет времени.

И когда длинная темная тень упала на ее блокнот, она вздрогнула.

– Мисс Хартли.

Фиона узнала глубокий, бархатный голос еще до того, как увидела дьявольски красивое лицо. Лорд Рэйвенпорт.

Сколько часов она тут сидит? Она молилась, чтобы граф не был частью поисковой группы, брошенной на ее спасение. В испуге она посмотрела на землю у своих ног и увидела там дневник, слава небесам, все еще закрытый. Но ей совсем не нравилось, что дневник и граф находятся в непосредственной близости друг от друга. Это как хранить огниво в амбаре с соломой.

– Что вы здесь делаете? – спросил он тоном любопытным и укоризненным в равной мере.

Она захлопнула блокнот.

– Просто наслаждаюсь свежей красотой вашего сада. Здесь чудесно.

Он фыркнул в ответ. Фыркнул.

– Я в полной мере осознаю недостатки сада. Но, пожалуйста, не стесняйтесь смеяться надо мной: хоть это развлечение я могу предложить вам во время вашего пребывания здесь.

– Я не смеялась ни над вами, ни над вашим садом, милорд. – Мисс Хартли покачала головой, как будто не понимала, о чем он. Блистательная актриса. – Мне здесь действительно нравится. Кстати, я рисовала ваш фонтан.

Грэй сохранял спокойствие снаружи, но внутри его все кипело.

– Если в наших отношениях и есть что-то положительное, так это наше умение быть откровенными друг с другом.

– Я полностью согласна.

Она сидела на скале, как лесной дух, в то время как вечерний ветерок раздувал мягкие кудри, обрамляющие ее лицо, и это сильно мешало ему злиться на нее. Но он старался как проклятый.

– Тогда не оскорбляйте меня неискренностью, – сказал он. – Вы решили нарисовать засохший, разбитый, грязный фонтан. Зачем же? Чтобы показать рисунок друзьям в Лондоне и вместе похихикать над этой пародией на сад?

– Я бы никогда так не поступила. – Она покраснела, как будто была оскорблена. Или чувствовала себя виноватой.

Глупо, но он думал, что она отличается от Хелены. Что она окажется не такой поверхностной. Не столь узко мыслящей. Но она очень быстро доказала, что он ошибся.

– Этот сад когда-то не посрамил бы и королевский дворец; это была гордость и радость моей бабушки. Очевидно, его необходимо привести в порядок, но я добьюсь того, что он снова будет прекрасен, даже если придется вырвать все живое с корнем и начать с голой земли.

Она нахмурилась, засовывая карандаш за нежное ушко.

– Может быть, вы не замечаете красоту этого места, зато я замечаю. Оно не похоже на другие. Дерзкое. Не подчиняется правилам.

– Вот что происходит, когда кустарники оставляют на произвол судьбы на протяжении двух десятилетий или около того. Они начинают бунтовать, – ответил он сухо.

Она спустилась с камня и уперлась кулаком в бедро:

– Вы обвиняете меня в том, что я смеюсь над вами, но сейчас высокомерие проявляете вы, а не я.

– Возможно. – Она могла бы добавить в список его недостатков еще ехидство и цинизм. Лучше уж так, чем быть дураком. – Хорошо. Я высокомерен. А вы… вы опаздываете на ужин.

– Проклятие, – пробормотала она себе под нос, – я так и знала. Лили, должно быть, волнуется.

– Позвольте мне проводить вас обратно в дом и подальше от этого дикого места, – холодно сказал он. Несмотря на ее явную бессердечность, она его прельщала. Больше, чем он готов был признать. Даже сейчас он представлял ее с волосами, разметавшимися по плечам, и платьем, упавшим к ее ногам, словно некую эротическую версию Евы. Он видел, как кладет ее на мягкую траву и целует, ласкает ее, пока они оба не начинают задыхаться от желания.

Вместо этого он предложил ей руку.

– Подождите. – Она нервно сглотнула, а потом медленно выдохнула. – Через минуту пойдем. Но сначала я хочу, чтобы вы посмотрели мой рисунок. – Она открыла блокнот и повернула его к нему нужной страницей.

Грэй собирался бегло взглянуть на рисунок и сказать что-то из вежливости, чтобы они могли выбраться к чертовой матери из этого забытого богом эдема, прежде чем он сделает что-то, о чем вечно будет сожалеть.

Но картинка с ее смелыми штрихами и тонкими оттенками, разнообразной текстурой и эффектным освещением привлекла его внимание. Не позволила отвернуться. Русалка выглядела не каменной, а живой, очаровательной. На ее лице играла кокетливая, довольная улыбка, как будто она была королевой пышного, дикого рая, который ее окружал.

Грэй смотрел завороженно. Конечно, на него произвел впечатление рисунок, но не только он – рисунок открыл ему глаза на сад, на Фиону… на себя самого.

– Набросок очень приблизительный, – сказала она, забирая у него блокнот. – Обычно я не рисую пейзажи, так что это не лучший мой…

– Я должен перед вами извиниться. – Он взял альбом из ее рук и более внимательно изучил рисунок. – Я предположил, что вы видите здесь то, что видят все остальные: засохшие и разросшиеся растения, задушенные сорняками. Но вы увидели нечто другое. Нечто большее. Что-то, чего даже я не заметил.

У нее увлажнились глаза:

– Спасибо. Иногда величайшая красота прячется в самых неожиданных местах.

Грэй посмотрел на ее блестящие каштановые волосы, густую бахрому ресниц и случайный рисунок веснушек, усеивающих нос:

– Действительно.

Прежде чем он понял, что делает, он положил блокнот на скалу и сорвал фиолетовый цветок с куста рядом с ней. Он стоял прямо перед ней, держа цветок между ними:

– Хотел бы я сказать, что это редкое, экзотическое растение. Но оно вполне может оказаться сорняком.

Она улыбнулась:

– Тогда это красивый сорняк.

– Пожалуйста, примите этот неопознанный образец флоры в качестве скромной, но искренней пальмовой ветви.

В уголках ее глаз заиграли лучики, и она кивнула в знак прощения:

– Конечно.

Когда она потянулась к цветку, он покачал головой:

– Подождите. У меня есть идея получше.

Он осторожно достал карандаш, который был спрятан у нее за ухом, и заменил его цветком, позволив руке задержаться возле ее уха, а пальцам – коснуться нежного изгиба ее шеи.