Капитан Ориоль занял место рядом с епископом; он еще не знал, что произошло накануне. Фродоин выпрямился в седле, демонстрируя силу духа, которой у него не было. Он поднял руку, благословляя народ, несмотря на то что встречал только враждебность. Епископ с испугом посмотрел на Жорди.

– Фродоин, вы франк, а они готы, сыны благородных сынов тех, кто населял Барселону еще до сарацин. А еще здесь много тех, кого называют hispani. Они верны империи, но обычаи у них свои, и сейчас они вас об этом предупреждают.

Быть может, он допустил ошибку, прогнав от себя Дрого. Фродоин спешился, опершись на плечо молодого монаха. Стало тихо; он преклонил колени и набрал горсть земли. Солнце палило ему голову. Епископ встряхнул головой и заговорил на языке готов, которому в дороге его учил Жорди:

– С дозволения короля Карла Французского и архиепископа Нарбоннского я приветствую вас как смиренный пастырь Господень. Вы много страдали, но я пришел из дальнего далека, чтобы остаться с вами и разделить вашу судьбу. В эти трудные дни небеса решают, будет ли Барселона жить дальше или низринется, как случилось с другими городами. И я здесь для того, чтобы вписать имя этого города в книгу жизни.

Почти сто колонов за спиной Фродоина молчали, затаив дыхание. Они боялись, что после стольких усилий им придется возвращаться обратно. После молчания, которое, казалось, длилось целую вечность, из толпы горожан выступила девочка лет пяти, черноволосая, с зелеными кошачьими глазами. Она протянула незнакомому мужчине руку, и Фродоин смотрел на это ангельское личико со слезами на глазах.

– Меня зовут Арженсия, я дочь Нантигиса и Годы, – выпалила девочка. – Добро пожаловать, епископ!

И Фродоин принял помощь этой малышки. Сам он чувствовал себя все хуже, страх сжимал его грудь. Поступок Арженсии всколыхнул барселонцев: они неуверенно захлопали в ладоши, а потом аплодисменты переросли в ликующий приветственный гул. Девочка подбежала к своей матери – элегантной даме, стоявшей среди местной знати. И Фродоин на какое-то мгновение потерял себя во взгляде этой красавицы.

Седой мужчина, почти старик, одетый на готский манер и вооруженный мечом без ножен, выступил вперед в сопровождении нескольких чиновников и стражников:

– Я Сунифред, виконт барселонский. От имени графа Гунфрида и всех жителей города, добро пожаловать!

Колокола продолжали звонить, Жорди и Сервусдеи поддерживали епископа по бокам, и кортеж двигался к зданию епископата и дворцам, помещавшимся по правую руку, между Старыми и Епископскими воротами. Фродоин сквозь пелену на глазах смотрел на стоящую возле кладбища старую церковь, выстроенную в форме креста, и на графский дворец, примыкающий к городской стене. Справа высился величественный епископский дворец – прямоугольное здание с фланкирующими башнями. Окна были высокие и узкие, как будто рассчитанные на осаду. Епископат включал в себя и другие здания, была здесь и маленькая больница, выстроенная из камней древних построек. Но основного внимания требовала, конечно же, базилика Санта-Крус.

Предшественники епископа Фродоина, Жоан и Адольф, задумали расширить вестготскую церковь, и вокруг скромного храма уже лежали первые ряды камней и стояли основания колонн, которые будут поддерживать своды трех нефов (центральный – самый широкий). Но деревянные леса успели обрушиться и вся постройка покрылась сорняками. Старый собор с одним нефом, побывавший также и мечетью, казалось, готов завалиться в любой момент. Священники украдкой смотрели на процессию с разбитого крыльца.

За базиликой помещался маленький квадратный баптистерий – древнее строение, соединенное с епископским залом. Здесь был центр епархиальной власти и место собраний церковного совета. Обветшалый вид церковных построек отражал нынешнее состояние всего города.

Жорди показал епископу монетный двор, казарму гвардейцев, дворцы готских аристократов, выстроенные вокруг базилики, и его собственный дворец, но Фродоин больше его не слушал. По дороге ему встречались разрушенные дома и заросшие сорной травой пустыри, изможденные мужчины и женщины в лохмотьях. Дети, бежавшие за процессией, имели голодный вид. Нищета являла себя повсюду.

– Этот город умирает, Жорди, – прошептал Фродоин, чувствуя себя все хуже.

Они миновали рухнувшие леса и прошли в вестготскую базилику. Внутри царил полумрак. Ржавые лампы под неровными сводами освещали единственный неф без украшений, раствор между камнями местами осыпался. Фродоин освободился от поддержки монахов и в одиночку подступил к каменному алтарю за пресвитерием. Древний свод завершался квадратной апсидой с остатками росписи, созданной еще до мавританского нашествия. Над столом на цепи висел заржавленный крест. И в этот момент страх победил епископа. С тех пор как Фродоин узрел опустошение на подступах к Коронованному городу, его терзал животный страх потерпеть поражение. Страх, что его вдохновение было лишь только обманом Нечистого, страх, что Господь – не на его стороне.

Вконец обессилев, путник упал на колени на могильную плиту перед алтарем. Пальцы его нащупали надпись, он соскреб с букв толстый слой пыли. Прежде чем потерять сознание, он с ужасом прочел имя на могиле:

– Фродоин.

На площади перед епископским дворцом радостно обнимались колоны: наконец-то они в безопасности, внутри крепких стен. Элизия все еще надеялась на возвращение Изембарда и Ротель, но ждала она напрасно: Рожденные от земли не объявились. Как только Гали выпустил ее из объятий, ее боль нашла себе выход.

– Почему ты плачешь? – произнес глубокий голос у нее за спиной.

Элизия обернулась, ее застали врасплох. Рядом стояла мать той девочки, которая, не спрашивая разрешения, приняла их от имени города. Яркие зеленые глаза пристально рассматривали Элизию. «Хотя этой женщине уже за тридцать, она обладает царственной красотой и таит в себе загадку», – подумала Элизия. В своей таверне она научилась определять возраст и происхождение постояльцев. «Эта дама с правильными чертами лица – из готов», – решила девушка. Благородная белизна кожи подчеркивала беспримесную черноту ее заплетенных в косу волос; изумрудного цвета платье делало ее еще более высокой. Ореол могущества, окружавший даму, восхищал Элизию.

– Мы многих потеряли прошедшей ночью. Это было ужасно.

– Да примет их к себе Господь. Но ты, кажется, плачешь не по всем, а по одному человеку, я почти читаю его имя в твоих зрачках. Это был твой муж? Нет, твой муж – вот он, разговаривает с другими мужчинами, ведь так?

– Да, это Гали, – печально ответила девушка. – Мы пришли из Каркассона.

– Это долгий и опасный путь. Меня зовут Года, я помолюсь о погибших.

Элизия, тронутая сочувствием знатной барселонки, позабыла об осторожности. Мужа рядом не было, и ей хотелось произнести имя Изембарда вслух, точно молитву.

– Меня зовут Элизия. И я плачу по брату с сестрой, которые присоединились к нам в Жироне и сделались мне очень дороги… по Изембарду и Ротель из Тенеса. Если вы станете молиться, попросите, чтобы Бог их защитил… если они не погибли.

– Как, ты сказала, их зовут? – Услышав имена, Года переменилась в лице.

– Изембард и Ротель, – повторила девушка, изумившись столь бурной реакции. – Ротель пропала во время нападения, а он отправился ее искать, но никто из них так и не вернулся.

– Из дома Тенесов? – требовательно переспросила дама.

– Так он мне однажды назвался, – уточнила Элизия и пожалела о своей откровенности. Изембард ведь признался ей наедине, втайне. – А почему вы спросили? Вы что-то о них знаете?

Года была очень взволнована, она только кивнула в ответ. Казалось, ей не терпится уйти.

– Я буду молиться и за них, юная Элизия. Да охранит тебя Господь.

Года ушла, чуть ли не силком уводя с площади Арженсию; они направились ко дворцу рядом с базиликой.

– О чем вы говорили? – спросил любопытный Гали из-за спины. – Ты какая-то беспокойная.

– Эта дама обещала молиться за тех, кто не вернулся, – соврала Элизия. Она не хотела упоминать при муже об Изембарде. – По крайней мере, жители Барселоны нас приняли.