Постепенно Мила осознала, что сподобилась доверия очень крупного пса неизвестной породы, и страх понемногу начал отступать. С изумлением разглядывая его железный ошейник с длинными острыми шипами, она неожиданно для себя прониклась жалостью к этому огромному зверю, больше похожему на медведя. Мила осторожно положила руку на голову насторожившегося пса и слегка потрепала густую жесткую шерсть. Заметив, что ее робкие ласки ему нравятся, она даже осмелилась почесать пса за ухом. Тот поднял голову и лизнул Милу в щеку.

– Я жалею тебя, а ты – меня, да? – спросила она прерывающимся голосом и осторожно погладила пса по голове обеими руками.

Мила со страхом и невольным восхищением рассматривала могучее тело, крепкие челюсти зверя с огромными клыками и думала, что такими зубищами тот может перекусить любого противника надвое. Будь то зверь или… Продолжить мысль не решилась, от греха подальше.

– Какой же ты огромный, сильный и, наверное, очень смелый, да? А глаза-то у тебя какие умные. Ну ты прямо красавец! – приговаривала Мила, уже смелее теребя загривок чудища.

Неожиданно пес, сидевший до этого смирно и великодушно сносивший ее ласки, словно что-то почуял. Он вскочил на ноги, мотнул головой и замер, прислушиваясь и глядя куда-то вдаль. Мила еле успела отдернуть руки от клацнувшей зубами огромной пасти. Еще мгновение, и пес без единого звука уже мчался к одной только ему известной цели.

Мила поднялась с пенька и провожала взглядом удаляющегося пса до тех пор, пока тот не протиснулся в проем приоткрытых ворот скита и не скрылся в гуще соснового леса. Через минуту она уже сомневалась: а было ли косматое чудище на самом деле или это лишь плод ее больного воображения? Может, вообще только сон.

Она снова подняла лежащую рядом ветку и продолжила нещадно хлестать себя и присосавшихся к ней комаров, устроивших себе роскошный пир на ее измученном слабостью теле. Устав от борьбы, направилась было в дом, но увидела рукомойник. Поспешила к нему и принялась смывать кровавые разводы на голых руках, ногах, шее и лице.

Холодная вода немного облегчила страдания, заглушив боль от укусов и от собственноручной порки. Она заглянула в висящее над рукомойником маленькое старенькое зеркало и ужаснулась: вместо роскошной блондинки на нее глянуло нечто невообразимое с воспаленными глазами, бледным лицом и волосами цвета лежалой соломы. Но этого же не может быть! Мила растерянно оглядывала руки и ноги, только теперь обратив внимание на отсутствие маникюра и педикюра, и все больше убеждаясь, что попала в секту.

– Вот извращенцы, – бормотала она. – И ногти остригли, и лак стерли, и волосы зачем-то перекрасили. На кого же я теперь похожа?

– На Люсеньку! – услужливо подсказал чей-то голос.

Мила оглянулась: ни души, и только верхушки сосен о чем-то шепчутся.

«Я ведь только-только провела несколько часов в самом лучшем салоне красоты, сделала наимоднейшую прическу и оставила там целое состояние. Когда это было? Сколько времени я здесь? Почему это происходит именно со мной? – задавала себе вопросы Мила, понимая, что вряд ли получит вразумительные ответы. – Как было бы хорошо, если бы это был только сон! Да нет же, это наверняка сон! И не более того».

Она пыталась и не могла найти выход из создавшегося положения, почти не замечая озверевших комаров, так как душевная боль от неизвестности мучила куда сильнее.

– Но если это сон, почему я не просыпаюсь? Почему не исчезает эта страшная тайга, эти странные люди?

«Потому, что ты – Люсенька!» – настырно повторил голос.

– Нет, ты сейчас же проснешься! – приказала себе Мила. – Закроешь глаза, а когда откроешь – все исчезнет. Потому что это тебе только снится!

«Ну конечно! Как только, так сразу! – издевательски прошипел голос. – Ты – Люсенька, Люсенькой теперь и помрешь».

– Еще немного, и я сойду с ума.

«Тебе это не грозит, ты уже сумасшедшая, – парировал голос, и Мила поняла, что разговаривает сама с собой. Вернее, со своим вторым «я», которое сейчас издевается над ней, упорно делая вид, что верит всему, что происходит. – А сумасшедшие, как правило, повторно с ума не сходят».

Мила обхватила голову руками и на миг закрыла глаза. А когда открыла, увидела воткнутый в полено топор. Дьявольская улыбка заиграла на пересохших от жажды губах. Теперь она знала, что нужно делать. И уже не важно, сон это или не сон. Самое худшее в ее положении – бездействие, которое неизвестно к чему приведет. В конце концов, если это только сон – а по-другому и быть не может, – то чем хуже она себя поведет, тем быстрее проснется.

В реальности она частенько шла вразрез с общепринятыми нормами и правилами приличия, неизменно помня о вседозволенности и безнаказанности, проистекающими из ее неограниченных возможностей. Окружающие пребывали в шоковом состоянии от неадекватных выходок Милы, но сдерживали желания и намерения открыто ее осудить, раскритиковать или вообще признать ненормальной.

Потому что богатые и знаменитые живут по своим правилам и играют только в собственные игры, покупая всех и вся с потрохами и развлекаясь, кто во что горазд, а также в меру своей испорченности. К тому же звездам, особенно очень состоятельным, позволяется много больше, чем простым смертным.

Именно Мила в своей прекрасной жизни устанавливала все правила игры в великосветском царстве, ослепляющем великолепием роскоши, безграничным потенциалом, запредельными средствами. Именно она, королева светского бомонда, икона стиля, секс-символ, лучшая из лучших. Поэтому с ней считались, перед ней преклонялись, ее боялись, ей тайно завидовали и яростно ненавидели одновременно.

Вот только не было на свете ни одного человека, который по-настоящему любил бы Милу. По крайней мере, она о нем ничего не знала. Или не хотела знать. Мила неслась по жизни с неуемной энергией, разметая на пути всех – и друзей, в чью дружбу не верила, и врагов, которых презирала.

Так что изменилось сейчас? Она осталась прежней, а очевидность – еще не истина. Враги навязывают ей роль некоей Люсеньки. И если она устроит грандиозный скандал, окружающие утвердятся в мыслях, что это сумасшедшая Люсенька выпускает на волю пар своего больного воображения.

Как поступить ей, Миле Миланской, которую загнали в угол, словно зверя, и теперь травят? Чего они добиваются? Чтобы она признала себя Люсенькой? Но зачем?! Неужели только для смеха? Или хотят поиздеваться? Вот уж этому не бывать никогда! Только ей позволительны подобные шутки над кем-либо. Но чтобы надсмехаться над ней, королевой скандала?! Плохо же они ее знают, если осмеливаются так думать.

Превозмогая слабость и подступившую к горлу тошноту, Мила взяла топор и направилась к дому.

Она не знала, что старушка и Алексей внимательно наблюдают за ней из окна. Зайдя в дом, Мила ногой пнула дверь из сеней в кухню, и та с шумом ударилась о стену.

Мила перешагнула порог с решительным и неприступным видом, высокомерно и презрительно глядя на своих явных врагов. Те сидели с заговорщическим видом за столом и притворялись, что мирно беседуют. Увидев Милу с топором, тревожно переглянулись и поднялись, уже догадываясь, что произойдет дальше, и ожидая развития событий, которые не замедлили последовать.

– Вы кто такие? И почему меня здесь держите? – набросилась Мила на застывших, как статуи, недругов. – Это что – передача «Вас снимает скрытая камера»? Да я вас засужу, в тюрьме гнить будете! – перешла она на крик. – Где камера? Где вы ее прячете?

Мила нервно принялась обыскивать комнату, сбивая топором все, что попадалось под руки: полотенца, посуду с полок, кастрюли. Старушка и Алексей пока только наблюдали за взбесившейся и неуправляемой девушкой, потерявшей последние остатки разума и крушащей враждебный для нее мир.

– Где эта чертова камера, куда вы ее пристроили? – кричала Мила, угрожающе размахивая топором. – Да как вы смеете со мной так обращаться! Решили на мне заработать? Сколько вам заплатили за этот цирк? Я вам такую красивую жизнь устрою, мало не покажется! А может, вы меня в секту решили затянуть, в свою веру обратить? Так не на ту напали! Я вас всех тут уничтожу, глазом не успеете моргнуть. Я вас со свету сживу! На паперти будете стоять с протянутой рукой. Твари, мерзавцы, суки… – И брань, которой она никогда не пренебрегала в исключительных случаях, вырвалась наружу.