— А ты почему не зашел?

— А нет у меня камеры! Я в карцере сидел. Свали, свали отсюда!

Я отвернулся от Юрки и тут же забыл о его существовании. Спецназа прибавилось — уже человек пятьдесят только у коридорной решетки, и явно готовятся войти. Щиты, дубинки, бронежилеты — все, как положено. Вот щас начнется!

Оглянулся, увидел открытую дверь камеры по соседству с тем местом, на котором я лежал, и быстро пополз туда, стараясь не поднимать ни голову, ни задницу. И то, и другое мне дорого, и я их берегу.

Нырнул в камеру — точную копию той, в которой я устроил побоище — и замер, усевшись на пол и привалившись спиной к стене. Справа журчала «параша», слева у стены кто-то валялся и под ним расплывалась лужа крови. Охранник! Кто-то затащил его сюда и убил — зверски, ему буквально расплющили голову, наверное прыгали, топтали ногами уже бесчувственное тело. Отвратительное зрелище! Ну что за люди? Даже убивать как следует не умеют. Обязательно грязь, обязательно зверство! Нет бы чисто и красиво свернуть башку! Или придушить.

Хмм…мда. «Профессиональная деформация» — так это называется? Киллер рассуждает о том, как правильно, красиво убить жертву! Эстетика убийства, понимаешь ли!

— А как мы тут? Что делать-то будем?!

Опять он! Да черт подери, Юра! Нет «мы», есть «Я», и «ТЫ»! ну как ему это объяснить? Приручил парнишку, и вот теперь…

В коридоре пальба, грохочут ружья и мне показалось, или я ошибся — вроде как пистолет несколько раз хлопнул? Ружье бьет гулко, как пушка долбает, пистолет сухо и звонко хлопает. Судя по звуку — «макаров». Ну…мне так кажется, что «макаров».

— Юра, сиди здесь и не вылезай! Тебя никто не тронет, если ты не влезешь в эту мясорубку! А мне надо выбираться отсюда.

— И мне надо! Сколько я еще тут сидеть буду?! Я уже не могу! Хоть вешайся!

Не успел ничего сказать в ответ. В дверном проеме возникла высокая массивная фигура с дубинкой и щитом в руках. На лице — балаклава, что впрочем совсем даже никакая не редкость. И ОМОН морды прикрывает, и тюремный спецназ — по понятным причинам. Чтобы мести не было — вдруг «спецконтингент» встретится на улице и решит поквитаться — лучше, чтобы они не видели, кто им пересчитал ребра дубинкой.

Похож на Терминатора — медленно поводит головой из стороны в сторону, будто выбирая цель, потом замечает на полу труп охранника. Молча взмахивает рукой с зажатой в ней дубинкой, и… И я совершенно рефлекторно ловлю эту дубинку, тяну ее по ходу движения и отправляю хозяина дубинки в полет.

Вообще-то много сил прилагать не нужно, чтобы вот так запросто отправить человека в полет. Он сам себя валит, своей собственной энергией удара. Нужно только как следует подправить это движение, и вот — он весь твой. И нет ни какой разницы — большой он, или маленький, толстый или тонкий, сильный, или хиляк — чем больше вкладывает в удар энергии — тем дальше летит. Закон такой!

Головой крепко приложился, я даже поморщился. Вот не надо было меня доставать! Сидит себе человек у стеночки, мечтает о свободе, так зачем его лупить по вместилищу разума?

Быстро поднимаюсь на ноги, иду к спецназовцу и начинаю его раздевать. Чувствую Юрин взгляд, негромко, но жестко ему говорю:

— Какого черта таращишься? Если хочешь отсюда уйти — раздевай охранника! Наденешь его форму — он по комплекции с тобой один в один! Или оставайся здесь, жди суда.

Спецназовец толще меня в поясе, и наверное весит больше килограммов на двадцать. Чем камуфляж хорош — главное, чтобы в плечах был как раз, а то что в поясе болтается — так это нормально. Под броником все равно не видно. Тощий я стал после того, как мутировал. Жира — ну ни капли! Съедает мой организм весь жир. Вот и хожу как скелет, облепленный узловатыми мышцами. На себя в зеркало без содрогания смотреть не могу. Хотя честно сказать — плевать мне, как я выгляжу. Надя смеялась — по мне анатомию изучать можно. А еще завидовала — она диету держит, голодает, а я в любое время суток любое количество любой жратвы лопаю — и ничего! Как был тощим скелетом, так и остался!

Конечно, я ей не говорил про то, что у меня ускоренный обмен веществ. И что потому, скорее всего долго не проживу. Мой организм работает на износ, как самолет, который все время летает на форсаже. Я можно сказать горю — живу, и горю. Сгораю.

А впрочем — я не знаю, сколько проживу. Сазонова спрашивал — он ничего не ответил. Честно сказал, что не знает. И он правда не знает — иначе бы сказал свое «табу». Или рассказал.

Но сейчас не о том надо думать. Сейчас одеться и вперед, на выход! Слава богу — и ботинки пришлись впору! Кстати — какие-то импортные, наверное штатовские. Удобные «колеса»!

Позади кто-то блюет. Ясное дело — кто именно. Вот какого черта ты за мной увязался? Нет, вопрос надо ставить иначе — какого черта я за собой его тащу?

Сам не знаю. Не нужен он мне. Только лишь мешает. Вздыхаю, смотрю на то, как бледный, с перекошенным лицом Юра натягивает на себя рубашку охранника, едва не отрывая пуговицы. Рубашка пропитана кровью и на нее налипли кусочки мозга. Ну да, неприятно, согласен. Но что делать?

Через пять минут Юра все-таки готов, и я аккуратно заправляю его длинные патлы в кепку охранника. А потом наклоняюсь, макаю ладонь в густую лужу «вишневого варенья» и мажу Юре лицо. У Юры снова позыв к рвоте, но сдерживается, только давится и тяжело дышит.

— Сейчас повиснешь на мне, я тебя потащу на выход. Типа ты раненый охранник и я тебя выношу с поля боя, спасаю. Ни во что не вмешивайся, ничего не делай — твоя задача изображать из себя полутруп. Помешаешь мне — я тебе сам башку оторву!

Натягиваю балаклаву, шлем, на пояс вешаю дубинку — готов! Юрину руку себе на шею, и вперед!

В коридоре — шум, гам, тела поверженных наземь заключенных, и кстати сказать — спецназу тоже досталось. Минимум три человека сидят и стоят у стены вытирая кровавые сопли.

Тащусь в противоположную сторону, к решетке, перегораживающей коридор. У нее трое охранников с дубинками — огнестрельного оружия не видать. Меня кто-то окликает — что-то вроде «Эй, ты куда?». Но я не отвечаю, и меня больше не беспокоят. Тащимся дальше.

Дверь в решетке со звоном и гудением электрического запора открывается, ко мне бросаются двое охранников. Вернее не ко мне, а к Юре, старательно постанывающему, как если бы он был при последнем вздохе. Дожидаюсь, когда они приблизятся, переваливаю Юру им на руки, шагаю к третьему цирику и коротко бью его в основание черепа косточками сложенных вдвое пальцев правой руки. Не насмерть бью, только чтобы выключить, и это большая проблема. Все мои рефлексы отточены на то, чтобы убивать. Мне стоит огромного труда удерживать руку от смертельного удара — ведь Сазонов меня учил только убивать, и я давно уже не мент, которого учили противоположному. Мент не убивает. Мент задерживает. Не дай бог он кого-нибудь прибьет!

Двое, что подхватили Юру не успели ничего понять — они и не видели, как я обошелся с их коллегой. И пали рядом — чистые нокауты. Для хорошего нокаута и не нужно так уж сильно бить. Достаточно сделать это резко, хлестко, в нужную точку. Мозг в черепной коробке получает встряску и на время переходит в спящее состояние.

В общем — поспят немного, да и…все. Голова немного поболит, а так — ничего особенного. Мало ли в нашей жизни было микросотрясений мозга? Упал с велосипеда — вот тебе и мироксотрясение! Врезала соседка по парте учебником по твоей макушке — вот тебе и сотрясение! Переживут цирики.

Дальше по коридору! Дальше! Лестница ведет вниз, навстречу поднимается человек двадцать в камуфляже и в бронежилетах. Видимо дела у администрации совсем плохи — стягивают все резервы. Заключенные пошли вразнос.

На нас с Юрой косятся, но никто не останавливает и ничего не спрашивает. Лицо Юры мы помыли из бутылки с минералкой, а то, что охранника не узнают — так что же такого? Их тут десятки! Одни увольняются, другие приходят им на смену — разве всех упомнишь?

Внизу — суета. Бегают, возбужденно говорят, куда-то звонят. Почему-то тут и пожарные — что пожарным делать в СИЗО?! Он что, горит? Или хотят разгонять толпу брандспойтами? А что, вполне реально, напор-то вон какой! Как дать по толпе, и…конец бунту! Ну…мне так кажется, а я могу и ошибаться.