Но дядя Володя Басов, в больших резиновых сапогах, в большой брезентовой куртке, прошел мимо Карыся, словно бы вовсе не заметил его.

Тогда Карысь забежал вперед и снова встал перед Басовым.

– Фу, – вздохнул дядя Володя, – сколько тут народу понабралось – не пройдешь.

Карысь испуганно оглянулся, но никого не было на дебаркадере, и тогда он тоскливо сказал:

– Возьми меня на катер.

– Ну? – удивился дядя Володя. – А штаны-то запасные есть?

– Зачем? – искренне удивился Карысь, сильно поднимая голову вверх, чтобы увидеть лицо дяди Володи.

– Без штанов не возьму, – он вновь обошел Карыся, ловко прыгнул на палубу катера и скрылся в рубке, даже не оглянувшись и ничего больше не сказав.

– Не горюй, Карысь, – Николашка не больно щелкнул его по макушке, – дома в корыте поплаваешь.

Карысь увернулся от второго щелчка и сердито сообщил Николашке:

– Вот мы скоро лодку купим.

Казалось, все пропало, и Карысь уже часто задышал от обиды, изо всех сил удерживая слезы, когда перед ним остановился Мефодий Иванович.

– Здорово, Карысь, – с уважением сказал он.

– Здорово, – Карысь отвернулся.

– На катер хочешь?

– Хочу, – вздохнул Карысь и тоскливо посмотрел на катер.

– А дома че скажут?

– Мы скоро лодку купим, – опять было начал Карысь, но Мефодий Иванович неожиданно ловко взял его поперек пояса, и уже через секунду Карысь стоял на теплой, мелко вздрагивающей палубе катера, с восторгом и благодарностью глядя на Мефодия Ивановича.

Плавно и торжественно разворачивалась деревушка Карыся за бортом. Впервые она открылась ему с широкого простора Амура и впервые проплыла мимо него, как раньше проплывала вода. Каждый дом и каждая сараюшка хорошо просматривались отсюда, а особенно – дом Карыся. Был он большой, красивый, уютный – самый лучший в деревне. Но вскоре последний дом мелькнул в черемуховых зарослях, и потянулась вдоль берега желто-оранжевая марь, потом мелкий березнячок, и наконец появились за бортом синие сопки.

Мефодий Иванович и Карысь сидели на крыше машинного отделения, и Карысь впервые ощущал, как могуче и равномерно бьется под ним жизнь совершенно неведомого существа – машины. Но еще сильнее ему хотелось посмотреть, как управляют этой машиной и как поворачивают такой большой катер.

Мелкие волны равномерно и бесконечно катились по Амуру, мягко ударялись о катер и выныривали с другой стороны. За кормой вода бурлила и пенилась, и множество пузырьков взбухало на ее поверхности.

– Здесь глубоко? – спросил Карысь Мефодия Ивановича.

– Глубоко, – Мефодий Иванович курил и смотрел на пробегающие за бортом сопки.

– С макушкой?

– Пожалуй, с тремя.

– У-у-у, – восхищенно протянул Карысь.

Помолчали. У Карыся было много вопросов, но он робел. Он уже знал, что взрослые не очень-то любят, когда их спрашивают.

– Мефодий Иванович, – выскочил из рубки Николашка, – тебя капитан кличет.

– Чего он?

– Не знаю.

Мефодий Иванович неохотно поднялся, плюнул на папиросу и выбросил ее за борт.

– Пошли, Карысь.

В рубке было чисто и строго. Дядя Володя Басов стоял возле рогатого колеса и что-то записывал в тетрадь.

– А, Карысь, – он не удивился и не заругался, чего очень боялся Карысь, а тронул его большой рукой по голове и непонятно спросил: – Поштурвалить хочешь?

Карысь не знал, что такое «поштурвалить», но на всякий случай кивнул головой и тяжело сглотнул набежавшую слюну.

– Ну, тогда держи, – Басов легко поднял Карыся и поставил у рогатого колеса. – Да ты, брат, ничего не видишь. Что же ты так плохо растешь?

Действительно, до окон Карысь мог дотянуться разве рукой, и то лишь приподнявшись на цыпочки. Обида и стыд, что он такой маленький, переполнили Карыся, но тут Мефодий Иванович сказал:

– Ничего, он еще нас с тобой обгонит. Вишь, боевой какой, так и вцепился в штурвал. Теперь краном не оторвешь. Чего звал-то?

– Да тут такое дело, Мефодий Иванович…

Карысь не дышал. Стиснув зубы, он крепко держал штурвал, изо всех сил стараясь, чтобы он ни в какую сторону не шелохнулся. О чем угодно мог мечтать Карысь, но чтобы на катере, у штурвала! От напряжения и взволнованности Карысь даже вспотел. Он уже теперь представлял, как расскажет ребятам об этом, и как они не поверят, и как он презрительно скажет им: «Если хотите, спрашивайте у дяди Володи, а только я катер сам вел». И как они все удивятся и будут завидовать ему, и Витька, наверное, сразу полезет дружить. Ведь Витька катером никогда не правил, а вот он, Карысь, правит, и хоть бы что.

Однако постепенно Карысю становится не «хоть бы что». Руки, поднятые высоко вверх, начали затекать и наливаться такой тяжестью, какой ему испытывать еще не доводилось. Потом начали болеть не только руки, а и плечи, и спина, а еще через некоторое время Карысь заметил, что у него мелко трясутся ноги. И в это время дядя Володя, закончив разговор с Мефодием Ивановичем, встревоженно сказал:

– Ого, брат Карысь, да мы этак на косу вылетим. А ну, пусти-ка.

И Карысь с облегчением отпустил штурвал. К его удивлению дядя Володя совсем не сильно толкнул штурвал, и он быстро закрутился, и в глазах зарябило от мелькания его рожков.

– Ну как, Карысь, понравилось штурвалить? – спросил Мефодий Иванович.

– Понравилось, – одними губами ответил Карысь.

– Ешь, ешь, Карысь, дома-то этакой ушицы не отведаешь, – потчевала Карыся бабка Аксинья.

– Горячая.

– А как же. Уха горячая – рыбак с удачею. Ты дунь да сплюнь, корочку обрежь да потихоньку съешь.

Сидит Карысь за высоким столом на рыбацком стане. Стол врыт ногами в землю, скамеечки вокруг него тоже. Стол и скамейки – на улице. Можно есть и смотреть, как загружают рыбаки плашкоут большими серебристыми рыбами, посыпая их сверху мелко наколотым льдом. Много лодок стоит под берегом. На кольях, вбитых в песок, сушатся длинные сети. Все здесь, на стане, необычно и удивительно Карысю. Избушки, почти по самую крышу врытые в землю, лабазы, огромный черный котел, тяжело покачивающийся над костром, ледник, тщательно укрытый взопревшей соломой, да и сами рыбаки. Даже бабка Аксинья была здесь совсем не такой, как дома. Она суетилась у котла, приветливо смотрела на Карыся и подкладывала, подкладывала ему рыбные кусочки в алюминиевую миску. Карысь боялся обидеть бабку Аксинью и потому долго и терпеливо ел. Но вот этот, последний кусочек, он уже съесть никак не мог.

– Бабушка, не хочу, – умоляюще сказал Карысь.

– Вот и ладно, – неожиданно легко согласилась бабка Аксинья. – Поел пострел – и нету дел. А ну, помоги-ка мне снесть посуду на берег.

Посуды много, полон эмалированный таз кружек, мисок и ложек, да еще в ведерке с верхом наворочено. Карысь берет ведерко и, припадая на правую ногу, волочит его к воде. Здесь он по примеру бабки Аксиньи опрокидывает ведерко, и кружки, миски раскатываются по песку, взблескивая надраенными донышками на солнце. Бабка Аксинья подтыкает подол длинной юбки и бредет в воду. Набрав таз воды, она садится на травянистую кочку, макает тряпку в песок и начинает жестко шоркать первую миску. Мимо проходит Мефодий Иванович. Он улыбнулся Карысю и спросил:

– Помогаешь?

– А как же, – ответила за Карыся бабка Аксинья, – помогает понемножку: из чашки да в ложку.

– Это хорошо, – кивнул Мефодий Иванович.

Карысь не возражал, но ему хотелось поближе к рыбакам, и он несмело спросил:

– А мне с тобой можно?

– Эт-то куда еще? – удивился Мефодий Иванович.

– Рыбалить…

– Дак рыбу начисто перепужаешь, – вмешалась в мужской разговор бабка Аксинья. – Она, рыба-то, завидев тебя, чертоломом в море-окиян рухнется. Ты уж, Карысь, будь ласка, подле меня поворухайся.

Но Мефодий Иванович протянул руку, и Карысь, залившись счастливым смехом, бросился к этой руке.