Прошло еще полчаса, прежде чем они наконец достигли окраины гораздо большего города – или того, что от него осталось, – с глубоким каналом и какими-то древними укреплениями. Майор назвал его «Вайперс», и Руби потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что это место описано в брошюре «Томаса Кука» как Ипр.

– Весь город взорвали, – вздохнула рядом с ней Элис.

Автобус медленно пробирался по улицам мимо разрушенных домов и остановился на широкой центральной площади, по краям которой виднелись руины уничтоженных общественных зданий, груды камней и щебня выглядели так, словно тут буйствовал какой-то неуклюжий великан. Руби прикрыла глаза, она просто не могла поверить в то, что видела. Даже разгромленные деревни, через которые они проезжали раньше, не могли подготовить ее – да и других тоже – к этому. Наверное, это и называется «лично удостовериться»: на примере физического уничтожения целого города собственными глазами убедиться в ужасающей разрушительной мощи войны?

– Когда-то это была центральная площадь Ипра, – рассказывал майор. – Она простояла шестьсот лет, со Средневековья. Но чертовым гуннам понадобилось пару месяцев, чтобы разнести ее. Они на самом деле так и не смогли войти в город, поэтому просто пустили его на воздух. Здесь раньше была Суконная палата Ипра, старинный рынок, где издавна торговали тканями. Вон там стоял городской собор, – указал он на другую руину, где смутно угадывалась лишь круглая арка. Высокие шаткие колонны из битого кирпича и камня вызывающе щерились в небо. Руби догадалась, что это, должно быть, останки колокольни, которая когда-то была высотой с Нориджский собор. Чуть дальше, с другой стороны бывшей центральной площади города, виднелся длинный ряд частично уцелевших арок.

Здесь, как и в деревнях и на полях, мужчины и женщины карабкались по щебню, спасая, просеивая и сортируя предметы домашнего обихода: кастрюли, книги, коробки, даже ковры и занавески, которые они сносили и складывали на запряженные лошадьми повозки. Дорожные рабочие пытались расчистить проезжие части улиц, какие-то чиновники в строгих костюмах что-то строчили в своих блокнотах, а один человек время от времени перемещал штатив камеры, исчезал под черной тканью и делал снимки. По площади деловито сновали люди, некоторые из них были в военной форме. Другие просто стояли и смотрели.

Два или три автобуса предлагали «экскурсии на поля сражений», и, присмотревшись внимательнее, Руби заметила группы туристов вроде них, которые послушно следовали за своими гидами, осматривая площадь.

– Вы, вероятно, захотите размять ноги, – заметил майор. – Мы с вами выпьем чаю, как обычно в одиннадцать, а затем пройдемся все вместе и я смогу рассказать вам о том, что пришлось пережить этому городу.

– «Как обычно в одиннадцать»? Что это значит? – прошептала Элис, когда они выбирались из автобуса.

– В это время мы обычно прерываемся на чай или кофе, как правило с печеньем, – пояснила Руби. – Но где мы возьмем здесь чай?

– Вон там, – Элис указала на импровизированный ларек, где предлагали кофе и нечто под названием «вафли». Чаю там не оказалось, и Руби попросила слабый кофе с молоком.

– Я буду вафли. Хочешь полакомиться? Я угощаю, – предложила Элис.

Руби хотела было отказаться, но они так аппетитно пахли растопленным сахаром, что она не смогла устоять. Продавец вылил тесто на противень, который стоял на крошечной парафиновой печке под прилавком, и придавил ее сверху какой-то специальной металлической крышкой. Через несколько секунд вафли были готовы. Девушкам вручили белые, свернутые конусом кульки с обжигающе горячими пышными, присыпанными сахарной пудрой блинчиками в крупную, как на шахматной доске, клетку.

Руби откусила кусочек, стараясь не обжечь язык. Это было невообразимо вкусно. Глотнув кофе, она оглянулась вокруг, в который раз удивленно спросив себя, что она тут делает. Она чувствовала себя виноватой в том, что жива, в том, что приехала сюда, в эту страну, где людям пришлось вынести такие страдания.

Как только он произнес слово «Хоппештадт», Элис вспомнила.

– Мы пообедаем в маленьком городке в нескольких милях отсюда, – объяснил им майор. – Это был главный железнодорожный и автодорожный узел, а также здесь размещался штаб союзного командования всего района. Сюда возвращались войска с линии фронта – для восстановления сил, отдыха и оздоровления. Бельгийское название городка – Хоппештадт, но мы, солдаты, всегда называли его просто Хопс.

Сначала она не могла поверить своим ушам.

– Точно! О боже! Ты помнишь, откуда Сэм прислал письмо?

Руби кивнула.

– А мы именно туда и едем! Представляешь, кто-то может вспомнить его!

Она с трудом выдержала остаток короткого путешествия, умирая от нетерпения, не в силах сдержать волнение. После разрушенного Ипра и других деревень этот городок казался почти нетронутым. Большинство зданий остались целыми. По краю маленькой центральной площади теснились магазинчики и кафе, повсюду кипела жизнь. Велосипеды, телеги, автомобили и автобусы тарахтели по булыжной мостовой. Вокруг уличных прилавков толпились женщины в черных одеждах.

Майор повел их в кафе на углу. Посетители сидели за столиками под выцветшими тентами.

– Если вы в настроении, то можете попробовать их знаменитое пиво. Могу порекомендовать тушеную говядину, которую здесь к нему подают.

Так вот почему в воздухе витал горьковато-сладкий запах обжаренного солода.

К ним подскочила молоденькая официантка, почти подросток, стройная и гибкая как тростинка, с рыжеватыми кудряшками.

– Джинджер! Ça va? – по-дружески поприветствовал ее майор.

– Дела идут хорошо. Сейчас много туристов.

– Не туристов, Джинджер. Мы называем их паломниками. Это все-таки более уважительно по отношению к погибшим.

– Да называйте как хотите, лишь бы они оставляли здесь побольше денег, – добродушно согласилась девушка. – Бог свидетель, они нам тут очень нужны.

– Ты в последнее время встречала Табби?

– К сожалению, нет. Нам очень не хватает его упитанной веселой физиономии, но владелец забирает дом назад.

– Передавай Табби привет, если увидишь.

Официантка бросила взгляд на группу за спиной майора:

– Вам на десятерых?

– Да, будь любезна. На террасу. Думаю, сейчас солнышко проглянет.

– Что будете пить, майор?

– Как обычно.

Элис слушала, заинтригованная этой короткой беседой. Девушка, конечно, местная и, вероятно, оставалась здесь всю войну. Может, ей приходилось обслуживать Сэма или людей, которые могли его знать? И что это за Табби, которого явно уважают и майор, и девушка? Может, этот человек даст ей ниточку в поисках брата?

Меню оказалось на фламандском языке, и всем членам группы понадобился совет.

– Я мог бы заказать для всех свои любимые блюда. Чтобы каждый попробовал разные лакомства бельгийской кухни, – предложил майор. – Хотите?

Из кухни поплыли восхитительные ароматы, и довольно скоро Джинджер уже несла к их столу полные тарелки: белоснежные спагетти с рубленым яйцом, сырный пирог, который девушка назвала flamiche, фаршированные помидоры, странной формы овощ под названием эндивий – он был похож на сердцевину салата-латука, завернутого в ветчину, с сырным соусом, – какое-то рыбное рагу и несколько корзиночек белого хлеба. Наконец она принесла тарелку холодного мяса и какую-то копченую рыбу. Джон Уилсон радостно сообщил, что это угорь.

– Угорь? – шепотом переспросила Руби, нахмурившись. – Нет, спасибо, не хочется.

– Попробуй, а вдруг тебе понравится? – уговаривала Элис, вспоминая, как она обнаружила, впрочем тоже с опозданием, изыски континентальной кухни.

Но Руби, как оказалось, было сложно уговорить. Она клевала, как воробышек, ограничившись хлебом с маслом, парочкой томатов и одним побегом спаржи.

Элис пила кофе не торопясь и, когда Джон Уилсон собрал группу на экскурсию по городу, сказала, что присоединится к ним позже. Джинджер и несколько других работников кафе сели обедать за одним из дальних столиков. Когда они закончили есть, Элис подошла к ним: