Отто – это все, что у нее осталось в этом мире, не считая нескольких двоюродных братьев, разбросанных по всей стране, с которыми она никогда не была близка. Ее родители давно умерли, а родной брат уехал с женой в Америку еще в 1910-м. Он преуспел там, работая в инженерной фирме в Чикаго, и уговаривал ее с Карлом переехать к ним. «Мы приедем позже, – обещали они с мужем, – после того как мальчики окончат школу и колледж».

Потом, когда объявили войну, переписка оборвалась. Марту глубоко огорчало, что страна, принявшая ее брата, выступила против ее Родины, и именно мощь и богатство Америки принесли Германии ужасное поражение. С момента объявления перемирия она не получила ответа ни на одно свое письмо. Но она продолжала жадно ждать новостей от брата, хотела удостовериться, что у него все хорошо.

Только забота о благополучии Отто заставляла ее каждый день вставать с постели. Сын придавал смысл ее жизни. Несмотря на страх, их будущая поездка во Фландрию стала ее основной целью. Небольшого наследства, доставшегося ей от отца, вероятно, хватит, чтобы оплатить поездку, если они будут экономны. По крайней мере, тогда она сможет выполнить обещание, данное своему любимому Карлу, и, возможно, поможет Отто понять, за что погиб его брат, и навсегда сберечь память о нем.

Они услышали топот сапог. Звякнул ключ в замке, и она зажмурилась от резкого дневного света, когда дверь открылась и в каморку вошли трое мужчин в форме.

Следующие полчаса решат их судьбу: позволят ли им проехать на территорию Бельгии или отошлют назад в Берлин, и тогда все ее мечты превратятся в пепел.

Руби рухнула на мягкую широкую кровать, довольная, что наконец осталась одна.

У нее голова шла кругом. День оказался богат на новые впечатления – какофонию новых зрелищ, звуков и красок, которые она едва могла воспринять. Будто она примерила чужую личину. Та, прежняя Руби, наверняка осталась там, дома, в своей знакомой с детства спаленке, где на внутренней стороне двери висели юбка и блуза, тщательно выстиранные и отутюженные, подготовленные для завтрашнего рабочего дня.

А эта новая Руби, которая сначала добралась до Лондона, а затем пересекла море и приехала в этот разрушенный войной курортный городок, в этот старомодный отель с его странно официальным персоналом, с его накрахмаленными белыми салфетками и весьма скромным ужином, поданным, однако, с особой помпезностью, эта новая Руби привлекла внимание совершенно постороннего человека: американки, дерзкой, слишком прямолинейной и очень доброжелательной. И вот она здесь, эта другая Руби, с ее маленьким потрепанным чемоданчиком, в этом гулком, похожем на огромную пещеру номере, с мебелью из темного дерева и гобеленами на стенах, изображающими будоражащие воображение средневековые сцены сражений рыцарей с драконами.

Двуспальная кровать казалась огромной. Руби никогда не спала на таком огромном ложе – ну, кроме медового месяца. Она сменила положение, чтобы шее было удобнее. Странная подушка в форме сосиски, занимавшая всю ширину кровати, похоже, совсем не поддерживала голову, только шею.

Неужели она действительно здесь, в Бельгии, в стране, которую поехал защищать Берти, где он так отважно сражался и где почти наверняка погиб? Дома каждый сделанный ею шаг, каждое место, где она бывала, каждый съеденный кусок хлеба и каждый встречный человек напоминали ей о Берти. Они так много лет все делали вместе, что она не могла представить, как теперь жить без него, не ощущая его присутствия рядом с собой и днем, и ночью. Но только теперь она осознала, что, хотя Джон Уилсон сказал, что она приехала сюда, чтобы почтить память мужа, который принес себя в жертву, она почти не вспоминала о муже с тех пор, как покинула Дувр.

Она виновато подошла к своему чемодану и достала фотографию, сделанную в день их свадьбы, ту самую, которая стояла на ее прикроватной тумбочке и которую она сунула в чемодан в последний момент. Он выглядел таким молодым в своей армейской форме, мальчишеские вихры обстрижены в строгой уставной стрижке. На ней – светлое платье, отделанное кружевом, которое стоило уйму денег и с тех пор больше ни разу не надевалось. Платье, красиво задрапированное на плечах, в несколько слоев спускалось до самых щиколоток. Ее светло-каштановые волосы собраны в узел под кокетливой шляпкой с лентой, в тон платью. Они оба смущенно улыбались по команде фотографа.

Все это осталось в прошлом, ничего не вернуть.

Следующий день выдался серым и душным. На завтрак подали весьма странный кофе, такой крепкий и горький, что Руби содрогнулась при первом же глотке, и хрустящие булочки с тонкими завитками светлого масла, которые подали в блюдце с ледяной водой, а также непонятный красно-оранжевый джем или нарезанный тонкими ломтиками желтый сыр на выбор.

– Во Франции делают потрясающую слоеную выпечку под названием круассаны, которые нужно макать в кофе. Я надеялась увидеть их и здесь. Но нет, тут подают простой хлеб с сыром, – пожаловалась Элис довольно громко. Она, казалось, решила все время держаться рядом с Руби, а та была совсем не против. Все лучше, чем сидеть одной или терпеть скорбные причитания других пар.

– А мне нравится, – сказала Руби, попробовав булочку. Масло было сливочное, несоленое, оттеняя соленый, острый вкус сыра. – Приятная альтернатива обычным поджаркам, которые мы делаем дома. Ну, делали – до того, как ввели нормирование продуктов, – добавила она с тоской. Очень редко им удавалось раздобыть несколько ломтиков грудинки, и запах жареного бекона всегда напоминал ей об отце.

На удивление, спала она очень хорошо. Тяжелые занавески в номере так плотно закрывали окна, что она проснулась, только когда Элис постучала в дверь.

– Вставай, соня, уже восемь часов! Ты же не хочешь пропустить завтрак!

К тому моменту как они вышли из отеля, чтобы дождаться прибытия автобуса, у Руби едва хватило времени подумать, что принесет сегодняшний день. Приехал фотограф с большой черной камерой на тяжелом штативе и начал выстраивать группу для совместного фото.

– Джентльмены назад, пожалуйста. Вы, мисс, станьте вперед. Я вас не вижу. – Должно быть, это прибыльно, раз компания пошла на такие расходы и привезла англичанина через Ла-Манш, для того чтобы сделать фото, подумала Руби. – Вот так, а вы чуть дальше, пожалуйста, мисс. – Руби нехотя шагнула вперед, а Элис, которая была гораздо выше, вынужденно сдвинулась в сторону. Все натянуто улыбались и старались не двигаться, пока это испытание наконец не закончилось. Снимки будут готовы и их можно будет приобрести к концу недели. По крайней мере, будет что привезти родителям Берти.

Майор Уилсон вывел своих подопечных по лестнице черного хода к автобусу. Руби с облегчением увидела, что у их средства передвижения застеклены все окна, нижнюю створку каждого окна можно было поднимать и опускать при помощи кожаного ремешка, чтобы проветрить салон. Руби не боялась, что ее укачает в дороге, но не любила слишком долго сидеть в запертом салоне без свежего воздуха. Элис пробралась в начало очереди и обеспечила им два местечка впереди.

– Тут нам будет лучше видно, верно? – прошептала она, когда Руби села с ней рядом.

На деревянных скамьях, рассчитанных на двух человек, были сложены плоские подушки. Элис помогла приятельнице их разместить: одну – на сиденье, одну – под спину.

Майор Уилсон занял место напротив.

– Надеюсь, дамы, вам хорошо спалось, – сказал он.

Пробормотав вежливый ответ, Элис призналась, что не сомкнула глаз.

– Для тех, кому нравится комковатый матрас и постельное белье, пахнущее плесенью, этот номер был бы в самый раз, – проворчала она. – А предполагалось, что это – первоклассный люкс. Какая ирония!

«Неужели всем американцам так трудно угодить?»

Майор обратился ко всей группе хорошо поставленным командным голосом, чтобы даже самые тугоухие из присутствующих не пропустили ни слова.