Мы шли к дому, и я слышала, как мягко касаются травы их туфли. Теперь, когда Бартоломео немного повзрослел, количество свежих ям на лужайке сократилось. Пса, казалось, больше интересовали еда и сон, а не попытки прорыть себе путь назад в Ад. Поппи назвала это «убийственным сном», неким ритуалом, который он должен был провести после того, как помог ей расправиться с полковником Мэйвезером. Перед нами высился Холодный Чертополох, очертаниями напоминая истощенного коня, темный и неприветливый даже в ярких солнечных лучах. Весенний свет, казалось, не коснулся этого сооружения, будто окутанного зимним саваном. При этом в доме, который сам по себе вызывал беспокойство и тревогу, покоя не было: у подъезда остановились сразу три упряжки лошадей, каждая из которых тянула богато отделанную карету. Чиджиоке бросился вперед, миссис Хайлам выпорхнула из парадной двери, спеша навстречу людям, выходящим из экипажей, – очередной партии злых грешных душ, жатве мистера Морнингсайда.

– Может быть, через боковую дверь, – сказала я, меняя направление.

Я не хотела видеть лица гостей. Было тяжело осознавать, что все они безвозвратно обречены.

На следующее утро я проснулась словно в густом тумане. Мне удалось спуститься вниз в кухню на ранний завтрак, но я напрочь не помнила, как одевалась и расчесывалась, как зашнуровывала ботинки или крепила шпильками чепец к волосам.

И вот я сижу в холодном предрассветном мраке, пытаясь согреться скудным теплом печей. В кухне пахло странно… пусто. Обычно, когда я завтракала, меня окружали дразнящие ароматы свежих булочек и запеченного мяса, которое готовилось на ужин. Иногда Чиджиоке приносил из коптильни поднос со свиными желудками, пахнущими мускусом и дубовым дымом. Сегодня ничем таким не пахло – я не ощущала даже аромата бергамота от утреннего чая миссис Хайлам, чашечка которого обычно ждала меня, исходя паром.

Сегодня в кухне ничем таким не пахло. Комната была лишена не только ароматов – она была бесцветной. Туман в моей голове и в сердце сгущался; стены, столы и пол казались мертвыми и серыми. Я ждала в одиночестве, раздумывая, неужели Чиджиоке и Поппи встали раньше меня. Теперь у нас были гости – люди, которым нужно прислуживать. А значит, у всех стало больше работы.

Я ждала, что миссис Хайлам принесет мне еду. Она почти всегда появлялась сразу же, но сегодня… Это было очень странно. Куда все подевались? Что их так задержало?

Наконец я услышала знакомые быстрые шаги, и миссис Хайлам подошла к лестнице. Бесстрастное лицо, волосы, как всегда, аккуратно собраны в узел. Даже не взглянув на меня, она с грохотом поставила на стол огромный поднос. Он был полон мяса. Это был целый окорок, еще даже не тронутый. Я плохо разбираюсь в мясе, но даже мне было понятно, что это не свинина и не козлятина. И не баранина. Тогда что?

– Овсянки было бы достаточно, – сказала я, но она уже ушла, торопясь отнести в вестибюль чайный сервиз.

Мясо передо мной было единственным, что издавало запах – резкий и неприятный. Он напомнил мне запах серых скользких червей. В окороке торчал огромный нож, настоящий тесак, воткнутый довольно глубоко, до самой кости. Я взяла со стола вилку – она казалась игрушечной и совершенно не подходящей для того, чтобы справиться с таким чудовищным куском мяса.

В животе заурчало. Что-то заставило меня приступить к еде, хотя от мысли, что надо проглотить хотя бы немного, все внутри сжалось. Я отрезала кусок от этой огромной ноги. Мясо оказалось мягким, вялым, словно сырым. Я содрогнулась, а когда положила кусочек в рот, почувствовала, что по щеке катится слеза. Что со мной происходит? Я прожевала мясо. Вкус оказался отвратительным, как будто оно протухло. Я отрезала еще кусок и вдруг ощутила резкую боль в бедре.

Прожеванный кусок застрял в горле, а у меня не было даже чаю, чтобы проглотить эту гадость. По лицу градом катились слезы. Я попыталась съесть еще хоть кусочек, но поняла, что больше не могу. Слишком больно, слишком тошнотворно.

Рыдая, я оглянулась по сторонам в поисках помощи, и вдруг застыла, заметив, что стены исчезли. Где я? Что это? Стены превратились в деревья. Корявые и черные, они как-то ненадежно покачивались, словно среди ветвей двигались десятки странных фигур. И со всех сторон за мной наблюдали чьи-то светящиеся глаза.

Боль в ноге стала невыносимой. Я оттолкнулась от стола и попыталась встать, решив, что лучше убежать. И рухнула на пол. Опустив взгляд, я увидела, что у меня нет правой ноги от самого колена. Ее не было. Это была…

Мясо, которое я заставила себя проглотить, тотчас вернулось назад. Плача и барахтаясь на полу, я захлебывалась рвотой. Та нога на блюде была ненормальной. Слишком знакомой, слишком гладкой… Моей собственной. Я ела собственную плоть! А теперь я задыхалась, умирала и беспомощно ползла по полу.

Внезапно из-за окруживших меня корявых деревьев вышла одинокая фигура. Глаза ее пылали как угли. На голове была корона вроде рогов, и говорило это существо громоподобным голосом.

– Проснись, – произнесло загадочное существо, склонившись и помогая мне встать, – просыпайся, это лишь сон!

Я вернулась в мир, реальный мир, услышав крик. Свой собственный крик. Я рвалась из-под одеяла, отчаянно отпихивала его в сторону, пока не убедилась, что моя нога по-прежнему на месте. Сон. Нет, кошмар. Я провела ладонью по лицу. Оно было мокрым от пота и слез.

В следующее мгновение дверь распахнулась, и я снова завизжала, а потом с глубоким вздохом упала обратно на кровать.

Это была Поппи. С широко раскрытыми от потрясения глазами она прыгнула на кровать и устроилась рядом, положив маленькую прохладную ладонь мне на лоб.

– Ты в порядке? Это что, лихорадка? Ой, Луиза, ты очень плохо выглядишь. Очень!

– Ну, спасибо, Поппи, – пробормотала я, закрывая глаза.

– Я бы послала к тебе Бартоломео, но он сейчас очень сонный. Просто отказывается просыпаться, если нет мяса.

– Пожалуйста… – прошептала я. – Пожалуйста… не нужно сейчас говорить о мясе.

– Позвать миссис Хайлам? – спросила она, нахмурившись и наклонившись к самому моему носу. – Ты ужасно потная, Луиза.

– Просто неприятный сон, – со слабой улыбкой объяснила я. – Не волнуйся, я очень скоро приду в себя.

– О-о-о! – воскликнула Поппи. Опершись на коленки, она принялась задумчиво накручивать на палец одну из своих косичек. – Знаешь, мне тоже очень часто снятся странные сны! Они не все плохие. Иногда я вижу себя толстой маленькой птичкой, одной из тех, что кричат и носятся в шторм вокруг корабля. Мне такие нравятся. Но некоторые сны меня очень расстраивают. Миссис Хайлам говорит, что сейчас в Холодном Чертополохе скрывается что-то темное и мы должны, должны, должны защищать друг друга.

Приподнявшись на локтях, я сунула подушку себе под спину и кивнула.

– Чиджиоке говорил что-то похожее. Хотя эти обитатели Надмирья не кажутся мне такими уж плохими.

Глаза Поппи снова расширились, и она погрозила пальцем, едва не ткнув мне в лицо.

– Тсс… Тихо, Луиза! Никто не должен слышать, что ты такое говоришь! Я не стану этого повторять, но ты должна пообещать больше так не говорить. Мистер Морнингсайд очень рассердится, если узнает, что ты это говоришь.

– Почему? – Я осторожно убрала ее руку от своего лица и укрыла ноги одеялом. Снаружи доносились знакомые успокаивающие крики птиц, перекликающихся друг с дружкой на рассвете. – А для чего весь этот Суд? Его хранили в таком секрете, и вдруг о нем заговорили все кому не лень.

Поппи пожала плечами и отпустила косичку. Потом соскочила с кровати и начала рыться в комоде. Вытащила мое платье горничной и принялась раскладывать его на кровати.

– Для меня это тоже в новинку, Луиза. Но миссис Хайлам говорит, что мерзкие Надмирцы придут вместе с пастухом и его глупой дочкой. Они будут заседать в шатре на лужайке и решать, не слишком ли мистер Морнингсайд глуп, чтобы продолжать свое дело.

– Слишком глуп, чтобы… – Я рассмеялась, прижимая кулак к губам. Да уж, оживленная будет дискуссия. – Брось, Поппи, тут должно быть что-то посерьезнее. У него действительно проблемы?