В театре только с ним никогда ничего плохого не происходило. Театр для него – святое.

…Но «Реквием» – его-то я помню точно! Пластинка звучала, крутилась сама по себе – как это?! Кому звучал «Реквием»? Кому вослед печально глядел великий Моцарт? Кому пророчил, если оба мы – живы, и каждый по-своему счастлив? Отпевал ли он нашу бесшабашную, бездумную, беспардонную молодость, нашу доморощенную богему, наши бессовестные скитания по казенным общаговским душевым и чужим постелям? Кого, что он отпевал?

Я из маленького городка уехал в краевой центр, у меня не сразу, но как-то в конце концов все сложилось – и в журналистской профессии, которая худо-бедно кормит, и с литературой отношения в конце концов налаживаются, меня начали печатать и даже приняли в творческий союз, и в семье все хорошо. Артур остался там, где мы были с ним вместе: в прошлом. Когда я приезжаю к нему или к другим (мало осталось друзей, мало…) в маленький городок, я испытываю разные чувства. Сильнее всех – одно: ЕГО, ИХ настоящее – мое прошлое. Иногда невыносимо зудит внутри – так хочется в это прошлое, обратно, жить так, как сегодня живет Артур. Это, конечно, театр, но почему-то в его театре меньше условностей, чем в моей – настоящей, сложившейся жизни. Так хочется!..

Только делать-то там, в этом прошлом, нечего.

Прошлое – оно прошлое и есть.

И реквием по нему – отзвучал.

15.03.2015

Про этот случай мне рассказал мой друг. История вышла не с ним, поэтому рассказывал он по памяти. Может, что-то упустил, а может, я чего-то не услышал или не запомнил. Это неважно. Запомнилось главное: яркая и убедительная иллюстрация не слишком оригинальной мысли о бренности сущего и лишнее подтверждение того, что жизнь наша – стремительный росчерк на полотне мироздания, такой стремительный, что не всякому виден.

Впрочем, не стану забегать вперед.

Евгению Федоровичу Захарову позвонил старый приятель.

– Слушай, тут одна ненормальная компания, мои бывшие коллеги, попросила организовать им поход не куда-нибудь, а на Кинзелюкский водопад. Сможешь?

– О как! – Евгений присвистнул. – У них что – личный вертолетик имеется?

– Говорю же – поход. То есть и вертолетик имеется, но решили – летят до подножия, а дальше – на своих двоих.

Захаров еще раз присвистнул.

– Ну, точно – ненормальные. Экстремалы!.. Хоть представляют, куда собираются? Я там был лет тридцать назад или больше, хорошо помню впечатления. Там по крутому склону карабкаться почти полкилометра. Места дикие, заповедные, ни малейшего намека на тропы. Хотя интересно, конечно. И красиво…

Приятель все это выслушал, спросил:

– Ну, берешься? Я ж потому к тебе и обратился, что ты там был.

Захаров махнул рукой:

– Берусь. Платежеспособны? Сдеру – мало не покажется!

– Об этом не беспокойся – сколько скажешь, столько заплатят.

Договорились в ближайшее время встретиться с группой ненормальных туристов, а Евгений Федорович пока восстановит в памяти – что там и как.

Уже шесть лет Захаров был на пенсии. До этого работал в бригаде монтажников, имел высший разряд по многим строительным специальностям, считался сварщиком-виртуозом. А еще слыл интеллектуалом – и среди коллег по бригаде, и в среде друзей. Последних было не так уж много, зато располагались они в совершенно разных, порой неожиданных, слоях общества. Приятель, который позвонил, при советской власти служил в КГБ, пенсию начал оформлять в ФСК, а уволился уже из ФСБ.

Репутацию интеллектуала Евгений Федорович заслужил благодаря своей страсти к познанию всего, особенно к познанию непознаваемого. Он много читал, неплохо знал историю, часто раскапывал в редких книгах такие исторические факты и детали, о которых знали только сами авторы этих редких книг. А в молодости у Захарова была еще одна страсть: туризм. Самый активный член туристического клуба, он отправлялся в категорийные сплавы по горным рекам, ходил в горы, не гнушался и обычными пешеходными маршрутами. Его интересовало все: лес в любое время года, зеленые или, наоборот, белые вершины Саян, головокружительные кульбиты горных потоков на плато Путорана… В любой компании, в любой группе он был желанным участником: никто так, как он, мастерски не умел травить байки и рассказывать истории во время короткого дневного отдыха или ночевки.

Ему было интересно всюду. Но то, что произошло с ним тридцать два года назад, затмило все прочие впечатления и до сих пор звучало в душе щемящей, тревожной нотой, когда вспоминал. Это был поход на Кинзелюкский водопад.

Евгений Федорович не напрасно подивился отваге коллег своего приятеля, сотрудников службы безопасности. Кинзелюкский горный хребет, расположенный на юге Красноярского края, в высокогорной Тофаларии, считался во все времена местом труднодоступным, прежде туда добирались вообще единицы, теперь водят туристические группы, но и сегодня такие группы – штучны. Поход сложный, требующий не только навыков долгой изнурительной ходьбы под тяжелым рюкзаком, но и хотя бы минимального опыта сплава по горным рекам, подъема в горы по склонам, усыпанным огромными камнями, ночевки в палатках при самых разных метеоусловиях… ну и так далее. Достопримечательностей там много, но прежде всего манит это место своим уникальным водопадом, вторым по величине в России. Впрочем, это так считается, что он – второй, наверняка никто не знает. Только в конце 80-х годов прошлого столетия путешественникам из Украины с помощью теодолита удалось измерить его длину – она оказалась равной 328 метрам. Другой водопад, что считается самым большим в России, Тальниковый на плато Путорана, никому пока измерить не удалось: если Кинзелюкский – труднодоступен, то к Тальниковому и вовсе не добраться без членовредительства. По слухам, длина его превышает 600 метров, но кому и когда удастся это проверить и удастся ли вообще, неизвестно.

Захаров вспоминал, как они небольшой группой в пять человек ходили на Кинзелюк тридцать два года назад. В то время даже не очень хорошие карты раздобыть было большой проблемой. Большая часть таких карт носила гриф «Секретно» или в лучшем случае ДСП, то есть «Для служебного пользования», и хранилась под замком. Выдавались они под строгую ответственность только наделенным специальными полномочиями лицам. Туристы в эту категорию не входили.

Однако какие-то карты все же нашли, маршрут построили, группу собрали, выход зарегистрировали. Поход требовал немалых расходов, потому готовились к нему загодя: копили деньги…

Я не стану описывать ни трудности, ни красоты путешествия, случившегося у Евгения Федоровича три десятка лет назад. Я никогда не ходил в сложные маршруты, никогда не любовался вершинами Восточного Саяна как путешественник, не видел Кинзелюкского водопада. Мой рассказ – пересказ чужих слову слов очевидца, и было бы нечестно самому домысливать и воображать. К тому же сегодня достоверных, документальных описаний тех мест можно найти в интернете немало. Ну и – главное: мой рассказ – не об этом, не о горных и иных красотах и мужестве преодолевающих трудности. Он – совсем о другом.

Шли долго, тяжело, были и вьючные лошади, и нанятые моторные лодки, и многокилометровые пешие переходы, казавшиеся бесконечными, и местами отчаяние – спутник усталости и следствие неутомимых атак беспощадного таежного гнуса. И – пришли. Сначала увидели водопад снизу – он открылся неожиданно, заворожил. Защелкали фотоаппараты, в то время еще пленочные. Но цель была – забраться наверх, своими глазами увидеть Верхнее Кин-зелюкское озеро, откуда и берет начало водопад. Евгений Федорович, тогда еще просто Женька, предупредил товарищей:

– Пленку поберегите. Думаю, главные красоты нас еще только ждут…

В этом походе он был руководителем, и его послушались.