- Ничего это не значит, - сказал он таким тоном, что Катарина ощутила себя полным ничтожеством, ко всему крайне вредным, отвлекающим действительно занятых людей всяческими глупостями от дел важных…

- Я стала искать. Старые дела… взяла период пять лет. Те, где жертвами были женщины не старше сорока.

…их оказалось не так и много, подобных дел. С две дюжины.

…убрать те, где убийца не только был известен, но и вина его не вызывала сомнений. Пьяная поножовщина. Ограбление. Убийство на почве ревности, причем ревнивец и плакал, и просил отправить его на алтарь, чтобы воссоединиться с потерпевшей…

…и все равно осталось семь дел сомнительного свойства. И в трех Катарина нашла упоминание о бабочках.

- Затем я вспомнила, что регистрироваться должны все письма, вне зависимости от их содержания. Более того, в журнале регистраций необходимо указывать краткое содержание, если, конечно, пакет не под грифом, но под грифом по обычной почте не присылают. Вот…

…тот журнал регистраций, толстенная тетрадь в кожаном переплете, хранилась Хельгой с таким рвением, будто содержала информацию по меньшей мере первого уровня секретности. И Катарине этот журнал она выдала исключительно по запросу, будто забыла, что не так давно Катарина сама вела учет.

Раз в полгода журнал списывали в архив, к другим таким же, и торжественно лишали кожаной обложки, которая принимала в поистертые свои объятья новую тетрадь.

- Я нашла пять упоминаний о бабочках. Пять… и сверила даты… и получалось, что письмо приходило примерно тогда, когда обнаруживали тело. Иногда раньше. Иногда – позже. Я снова пошла к начальству. Со списком… это ведь закономерность. Девушки от шестнадцати до двадцати пяти. Выходили из дому. Или с работы. И пропадали. Он держал их от нескольких дней до недели-другой, а потом… Ханна умерла легко, а остальные… раз за разом убийства становились все более жестокими.

- Вас не послушали, - сказал князь, откидываясь на спинку стула. Пальцы он сцепил. И буфетчицу, которая вилась рядом, то ли разговор подслушивая, то ли просто не желая выпускать из виду перспективную особь мужского полу… то одним бочком повернется, то другим, то наклонится так, что пышные черные юбки приподнимутся, и кажется, мелькнет под ними широкий край подвязки. То присядет, демонстрируя декольте в белой рамочке фартука…

…неприятно.

А этот глазеет.

Нет, слушать слушает. И пирожные ест… за четвертое принялся. Недокармливают их, что ли?

- И угнетают, - добавил князь, отправив корзиночку в рот.

Целиком.

И есть не прекратил.

- Извините, но у вас такая живая мимика… - с набитым ртом произнес он. – Не удержался.

Вот уж на угнетенного князь не походил совершенно. Тощий – это да, но… костюмчик вновь светлый, в тонкую полоску. Тройка. И простенькая вроде, но сидит. Рубашка белоснежная. Воротничок острый.

На шее платок шелковый завязан узлом, вроде бы и небрежно, но…

- Не поверили, - Катарина сочла за благо вернуться к теме.

…снова кабинет.

Фикус, тонущий в дыму. Сигаретки, которые Харольд курил, не сходя с места. И пепельница каменная, подвинутая к локтю. Портрет сиятельного Князя. Полки. Папки. Ковровая дорожка с зеленым бордюром. И ощущение бессмысленности всего.

- Ты что себе в голову набрала, идиотка? – ласково, не чинясь, поинтересовался Харольд. – Какие, на хрен, бабочки?

Приоткрытая дверь. И Хельга за ней. Она прислушивается к каждому слову. И ловит их жадно. И разнесет по всем этажам, сдобрив от себя смачными подробностями.

Стыдно.

Уши горят. Щеки пылают. Провалиться бы, что под ковролин, что под паркет затоптанный, потрескавшийся.

- Ты что тут написала? – Харольд бумажку поднял. И потряс ею. И скомкав, швырнул в мусорную корзину. Не попал и обозлился еще больше. – Серийный убийца… какой…

- Он ведь действительно убивает… - Катарине пришлось применить всю выдержку, чтобы не разреветься. Нельзя плакать.

…дядя Петер за слезы бил по губам. До боли. До крови. И повторял, что это – меньшее зло, что за Катариной будут следить.

…и стоит ей хотя бы раз позволить слабость…

- Он убивает, - передразнил Харольд. – Чтоб тебя… один висяк дали, так она к нему… убивает…

Он сплюнул и внезапно успокоился, разом подрастеряв гнева, который, как теперь Катарина понимала, был притворным.

- Дела раскрыты? – спросил он.

- Да. Не все, но…

- Раскрыты, значится. Виновные найдены?

- Да, но…

- Суды состоялись?

И ей вновь пришлось ответить.

- Приговоры вынесены. А где не вынесены, так… висяки всегда были и будут. Не в силах человеческих сделать все… - философски заметил Харольд. – Я понимаю, деточка, что тебе скучно стало. Хочется чего-нибудь этакого. Петер, старый хрен, умел головы задурить…

Катарину ощупали взглядом.

Раздели.

Признали годной, но отнюдь не для службы, и одели вновь. Утратили интерес.

- Серийные убийцы, конечно, существуют… и Петер многое о них знал, но… он тебе не говорил случайно, что твари эти встречаются не так и часто?

Катарина опустила голову.

Все же гневу противостоять было проще, чем этому ласковому с толикой укоризны голосу.

- Вспомни, - меж тем продолжил Харольд, - чему он тебя учил? Давай с самого начала… способ убийства?

- Ханну он удушил. Милену – резал…

- Можешь не продолжать. Разный?

- Да.

- Типаж жертвы?

- Молодые женщины… - и Катарина замолчала.

- Молодые женщины… внешне не похожи?

Она покачала головой. Ханна – полная блондинка, статная, сильная с выдающейся грудью. А та же Бодимира – хрупкая рыженькая…

- Дальше идем. Проживают в разных районах?

И вновь кивок.

- Разное образование. Разный статус… ничего общего, верно?

- Бабочки…

- Бабочки, бабочки… - Харольд издал тяжкий вздох. – Петер… его любовь к мелочам, которая его же сгубила. Ты знаешь, почему его в отставку отправили? И хорошо, что только в отставку, могло все куда серьезней обернуться… чудо, что не обернулось, да…

Он замолчал.

Раскрыл портсигар.

А у дяди Петера был похожий, тяжелый, серебряный и с гравировкой.

«За выдающуюся службу». Он, правда, не пользовался им. Поставил в шкафу за стеклом и трогать не велел. А когда братец дорогой долез, то дядя Петер самолично его на лавке разложил и выпорол, несмотря на тетушкины крики и угрозы. Тогда-то тетка ему и отказала от квартиры, а Катарина испугалась, что дядя Петер исчезнет. Но он просто переехал этажом ниже, к соседке и давней тетушкиной вражине… и все стало немного сложней.

Сложности закаляют.

И Катарина прикусила губу.

- Он был отличным специалистом… уникальным… ему бы дар, большим человеком стал бы, но… увы, увы…

…дядя Петер говорил, что Хельм дал человеку мозги и этого довольно будет, а дар – уже зло. Одаренные учатся пользоваться даром, а те, кому не выпало, говорят, что и учиться нечему, но и первые, и вторые забывают, что разум тоже требует развития…

- Он специализировался отнюдь не на ваших серийниках. Нет, раньше он с Особым отделом сотрудничал. Шпионы там, вредители… была пара громких дел… с диверсией на верфях… или вот еще раскрыл группу расхитителей княжеской собственности, за что и отмечен был… да, - Хелег смежил веки. – Тогда-то он и заговорил о душевном портрете преступника… его выслушали. И благословили на исследования. Следующие несколько лет он провел в тюрьмах и лечебницах, беседуя с теми, кого общество признало особо опасными.

Об этом периоде дядя Петер рассказывал охотно.

И не только рассказывал.

Катарина помнила череду пухлых тетрадей с записями. Он заставил ее прочесть все. А после подробно занудно даже разобрать каждый случай.

…у него сохранились протоколы.

…и судебные выписки, в которых с убийственной подробностью перечислялись преступления порой столь ужасные, что Катарине начали сниться кошмары.

- Именно тогда, пожалуй, и началось… - Харольд отложил недокуренную сигарету. – Он преисполнился уверенности, что в каждом человеке живет безумие. Этакий внутренний демон…