…впрочем, эти тарелки в любом универмаге купить можно.

- Что, не помнишь, как меня зовут? – соседка усмехнулась. – Нинок…

- Нина…

- Нинель, - поправила она, водрузив поднос на столик. – Матушка моя большая выдумщица была. Но меня все величают Нинок. И ты давай… а со своим сама смотри…

Не на что там смотреть.

- Обида обидой, но этак недолго вовсе без мужика остаться. Бабий век короток… вот, возьми эклерчик… высший сорт… я-то по молодости тоже все перебирала. Один нехорош. Второй… чуть что не по мне, так хвостом круть… как же, актриса… и что теперь? Была актриса и вся вышла. Сижу в буфете, улыбаюсь… а эти… кавалеры вчерашние ходют и вид делают, будто бы со мною не знакомы. Жены их. Морды завернут… и что, что на эти морды без слез не взглянешь, зато в шубах.

Она вздохнула горько и слезинку с начерненных ресниц сняла пальчиками.

Аккуратненько.

- Так что, думай, девонька… думай… хвостом вильнуть всегда успеешь, но, чем одного бросать, другого сыщи… гордые одинокую старость коротают.

Катарина хотела сказать, что лучше уж одинокая старость, чем… но откусила эклера и чаем запила. Пусть уж Нинок говорит, скажет, что ей от Катарины понадобилось настолько, что в гости зазвала, и отпустит.

А эклеры хороши.

И бутерброды с ветчинкою, нарезанной тоненько, в кружево.

Что ж, хотя бы не придется думать, чем и как отужинать.

…а князь предлагал сердечно. Но Катарина отказалась. Нашла причину, тогда вроде бы вескою показавшуюся, но теперь сама она понимала – как есть отговорка. И князь понял. И огорчился даже, хотя виду не подал…

- Так ты и вправду на ту сторону ездишь, - Нинок присела в креслице.

- Езжу.

- На этом вот… - накрашенные глаза нехорошо блеснули.

- Да.

- Вместительный?

- Вместительный, - Катарина запила слишком уж сладкий эклер чаем, но поскольку сахару Нинок добавила на свой вкус, то избавиться от сладости не вышло. – Нинок, что тебе нужно?

- Того же, что и всем… жить и хорошо бы, жить хорошо, - она хрипловато рассмеялась, радуясь этакому, не единожды, надо полагать, опробованному каламбуру. – Ох, а ты все ходишь, такая хмурая в заботах… в хлопотах… сможешь привезти кое-что?

- Что?

Теперь понятно.

- Чулочки шелковые. Столько, сколько сумеешь, я все пристрою. Только размером лучше побольше, чтоб не на тощую задницу. Журнальчики вот еще хорошо идут модные если, но их много не бери. Крема. Особенно одна серия, я тебе покажу упаковку. Но вообще косметика – это шик… ткани, если сумеешь…

- Стоп, - Катарина только представила, как она заглядывает в познаньский магазин и начинает сметать все с его полок.

- Да не переживай ты, денег дам, - отмахнулась Нинок. – Для начала злотней сто, потом еще соберу…

- Я не…

- Не отказывайся. Не спеши, - улыбочка сползла с круглого личика. И стало понятно, что личико это знавало лучшие времена. А теперь подпортили его, что время, что мелкие страстишки. И вот уж появились заломы в уголках губ, и сами эти губы обвисли, отчего на лице застыло выражение и брюзгливое, и обиженное. Наметился второй подбородок. – В этой жизни как оно бывает? Услуга за услугу… я тебе, ты мне…

- Мне не нужны такие деньги.

- Так кто ж о деньгах говорит-то? – Нинок провела пальчиком по подрисованной брови. – Нет, само собой, процентик я тебе положу, тут честь по чести, но…

Театральная пауза.

И ощущение, что жизнь приготовила очередную подлянку.

- …есть у меня кое-что… интересненькое.

Язычок скользнул по губе, и в сей миг Нинок стала донельзя похожа на змею.

- Что?

- Про твоего… жениха.

Катарина выдохнула. Хелег.

И снова он.

- Не интересно, - она поднялась. – И он больше не мой жених…

- Скоро рубишь, - если Нинок новость и разочаровала, то виду она не подала. – Только, девонька, это вовсе не то, о чем ты подумала…

- А что я подумала?

- А то, что гуляет он от тебя…

Об этом вот Катарина как-то никогда не то, чтобы не думала, скорее уж сама подобная мысль не могла появиться в ее голове.

Хелег изменяет? Она удивилась. А потом вздохнула с облегчением: пусть себе и изменяет. Это ведь уже совершенно не важно.

- Да… - Нинок покачала головой. – Черствая ты. Сухая… иная б из себя вышла, а ты вот держишься, будто все равно…

- Потому что все равно.

- И правильно. Мужики, что кобели… будешь на каждый загул его дергаться, сама злобной сукой станешь.

Катарина поморщилась от этакой откровенности и, вернувши чашку с нетронутым чаем на поднос, встала.

- Прошу прощения, но мне вставать рано…

- Я видела его с девками… с двумя девками… - Нинок не попыталась удержать. – Не с любовницами, нет. Я таких, кто шашни крутит, сразу примечаю. Так вот, эти шли… быстро шли… и напуганные были… прям без лица…

Она замолчала, позволяя Катарине осмыслить услышанное.

Девушки?

Шли?

Напуганные?

Что ж… у Хелега работа такая… и боятся его, да… и порой приходится делать вещи… неприглядные вещи. И значит, что… ничего не значит…

- После-то их показывали… погодь, - Нинок метнулась к буфету, только юбки ее пышные поднялись кружевною волной. И опали. Она вытащила газету, сложенную вчетверо. – Сейчас… вот…

Старая.

Двухлетней давности. Два года как раз начался процесс над Кричковцом. И в газетах, впервые получивших если не свободу слова, то некое ее подобие, о том писали много и жадно. И портреты жертв, выходит, тоже печатали…

- Эта, - Нинок пальцем ткнула в блондинку.

Второй ряд.

Третий снимок… разум отметил это совершенно машинально. Их размещали безо всякой системы…

…Миргарда Ивольская. Двадцать один год. Старший библиотекарь…

- И вот эта…

Последняя.

Худощавая болезненного вида брюнетка, которая и на снимке выглядит испуганной.

Сальва Завадская. Младший научный сотрудник.

…невеста.

…ушла и не вернулась.

- Ты… врешь.

- Ишь как заговорила, - Нинок газетку забрала и в буфет вернула. – Вру я… а оно мне надобно, тебя обманывать? Какая мне с того выгода? Никакой… я может, еще раньше сказать хотела.

- Отчего не сказала?

- Да… как-то хотела, а потом подумала… мало ли, по какой надобности он их водил? Отбрешется же ж… а после и меня засадит… кто он? Дознаватель. А кто я?

Ну да…

И в этом своя логика… конечно… мало ли, по какой надобности Хелег водил этих женщин? Правда, он ни словом не обмолвился, что был знаком с потерпевшими… не вспомнил? Их ведь много через его ведомство проходит, но…

…Хелег сам как-то упомянул, что обладает абсолютной памятью. И значит…

…ничего не значит.

…скажи он, и Катарина… что? Начала бы подозревать его? Смешно… и не смешно, потому что…

…Учитель умен.

А Хелегу в уме не откажешь.

…расчетлив.

И это имеется. Он всегда и все продумывает. Даже сегодняшнее его поведение – оно не просто так, но часть какого-то плана, Катарине не понятного, пусть и отведена ей в этом плане

…самолюбив.

…самоуверен.

И вновь же, весь этот анализ… в их конторе каждый второй под описание подходит.

- Это еще не все, - Нинок уселась в креслице и хитро улыбнулась. – Я б и теперь рта не раскрыла б, но…

- Что?

- Ничего… ты мне, а я тебе… поверь, соседушка, оно того стоит…

- Я ведь могу повесткой пригласить.

- Приглашай, - Нинок пожала плечами. – Я приду. И скажу, что ничего-то не знаю, что ты с женихом поссорилась, вот и клевещешь…

Вот же… почему-то злости не было. Катарина устала. Еще тогда, когда взяла, наконец, Кричковца… и не успела… и почему-то не отпускало ощущение, что она не успевает вновь…

- Я могу затребовать полное сканирование.

- Фух, - Нинок взмахнула ручкой, и пышный рукав скатился до самого локтя. Блеснула золотая полоса браслета. Вспыхнули камни на перстнях. – Напугала ежа голой жопой… я свои права знаю. Без веских доказательств никто не станет тратиться на бабскую ссору…