Рекомый хлеб держал главный доктор.

От прямо на руках и держал, благоразумно руки укрывши расшитым полотенчиком. И поклонился с перегибом, залихватски блеснув лысиной. Солонку вот едва не уронил.

- Добро пожаловать! – громко так сказал он, на радость окрестному воронью.

- И вам доброго утречка, - Себастьян спешился и, оглядевшись, кинул поводья старшей медсестре, которой должность позволила любопытство свое реализовать в практическую область. Медсестра, женщина лет весомых и немалого авторитету, поджала губы, однако же перечить не посмела, лишь глянула так, что Себастьян сам уразумел: в ближайшие годы ему лучше в больничке не оказываться, во всяком случае пациентом…

Королевство Познаньское было…

Было и все тут.

Катарина старалась не слишком-то глазеть по сторонам, хотя, говоря по правде, глазеть было особо и не на что. Ни тебе ужасающей картины разрухи, ни удивительных богатств, поля вот только ровными квадратами. Дорога.

Город.

Голуби. Мальчишки.

Дома невысокие, какие-то неухоженные, быстро остались позади, сменившись вдруг аккуратными будто пряничными строениями. Белые стены. Крыши черепитчатые. Стража каминных труб.

Заборы.

Палисаднички.

Мостовая. Столпы фонарей. Магазинчики светлые с витринными стеклами, за которыми что-то да было, но что – из автомобиля не разглядишь. По мостовым прогуливались дамочки виду самого бездельного, кто с детьми, кто с собачками, кто сам по себе, без сопровождения и цели. И на угнетенных женщин королевства, в помощь которым Катарина с прошлой зарплаты отдала полтора талера – все скидывались по талеру, но с нее взяли больше, солидарности женской ради – они нисколько не походили.

Значит, угнетатели.

И если остановиться, выйти из машины, заглянуть в лица, то Катарина несомненно увидит на лицах этих дамочек печать порока… наверное.

А потом дорога дала круг и вывела на площадь.

Круглую такую площадь.

С каштанами.

И с фонтаном, из которого поднимался серый постамент, а на нем уж стоял конь со всадником. И конь, и всадник были одинаково горделивы, а еще почему-то весьма походили на князя. Или ей казалось? Додумать она не успела, поскольку всадник, не медный, а живой, осадил зверюгу – конь у князя был знатный – и соизволил-таки оглянуться.

А Катарина уж начала думать, что ему все равно, едет она или потерялась по дороге.

И тут из здания – помпезного такого строения с совершенно нефункциональными колоннами и портиком, на котором возлежала особа легкомысленного вида – показался примечательного виду господин. Был он высок. Тучен. Обряжен в сюртук из рыжего сукна. В петлице виднелся букетик подвяленных незабудок. На круглой голове, какой-то чересчур уж гладкой, чудесным образом держались очочки в тонкой оправе. И цепочка их свисала до покатого плечика.

В руках господин держал белое полотенце с вышивкой, на котором возвышался горб каравая.

За господином, подхвативши длинные юбки, спускалась женщина крайне недовольного вида.

- Добро пожаловать! – воскликнул господин, кланяясь с немалым подобострастием, на что князь сквозь зубы процедил:

- И вам доброго утречка…

И поводья кинул.

Катарина велела себе не отвлекаться. В конце концов, чего еще от князя ждать?

- Добрый день, - сказала она и скромно отщипнула крошку от хлебного круга, очень надеясь, что этого будет достаточно.

И что хлеб не отравлен.

Если подумать, то к чему травить обыкновенного следователя? Пусть и старшего.

Женщина с конем одарила Катарину неприязненным взглядом, будто бы это Катарина была виновата, что у их князя с манерами плохо. Или скорее уж он не считает нужным демонстрировать сии манеры к тем, кто стоит ниже его по социальной лестнице.

Типичный угнетатель.

Меж тем типичный угнетатель, вряд ли догадываясь о подобных мыслях, щелкнул себя хвостом по сапогу и соизволил подать Катарине руку.

Руку она пожала.

Хотя, конечно, судя по странному выражению лица господина с караваем, ждали от нее другого. Ну и плевать. Она не местная барышня, которую за ручку выгуливать полагается и то, верно, оттого, что поводки на барышень цеплять не принято. А было бы принято…

- Знакомьтесь, - князь оскалился.

Зубы у него хорошие.

Белые. Ровные. Клыки чуть выделяются…

А вот у Хелега желтеть начали, хотя он и не курит.

- …пан Савойски, главный врач… и панна Куркулева, старшая медсестра…

Панна Куркулева меж тем сунула поводья дворнику, который появился непонятно откуда, а после и исчез вместе с конем.

- …которой, видимо, заняться больше нечем. Как и пану Савойскому…

- Помилуйте, пан Себастьян, - каравай переехал к панне Куркулевой, которая повернула его отщипанной стороной к себе и нахмурилась еще сильней. То ли Катарина много отщипнула, то ли мало – не понятно, но неприязнь этой женщины ощущалась физически.

Или не в каравае дело?

- Нам было велено оказывать всяческое содействие…

- Оказывайте, - князь стянул перчатки. – Содействие – это хорошо, это просто-таки замечательно… а вот балаганы ни к чему…

…панна Куркулева разглядывала хольмскую девку, испытывая преогромнейшее желание ухватить ту за патлы да хорошенько оттаскать, исключительно вразумления ради. Ишь ты… заявилась.

И не просто так заявилась…

…глазищами зыркает. Явно подозревает, но что…

…а сама-то, сама… разоделась, стыдобища… ни рожи, ни кожи, и с виду… в приличный дом пускать такое неможно. Кафтанчик серенький с виду как будто тесен, вон, пуговички блестят, и не просто так, надо думать, а внимание привлекаючи. Не к пуговичкам, само собою.

Сисяста девка.

И посмотреть есть на что, и подержаться…

…а ведь упреждали Олечку, чтоб не показывала норову. И где ее норов будет, когда эта выдрища хольмская князя окрутит? И ведь окрутит, не сиськами, то ногами… вона, юбка ее серого твиду чуть колени прикрывает. А князь нет-нет да на ножки и поглянет.

Справедливости ради следует отметить, что форменная юбка прикрывала не только колени, но вовсе доходила до середины голени, да и особым изяществом кроя не отличалась. И в любом ином случае панна Куркулева, несомненно, отнеслась бы к женщине, которой судьба выпала носить этакую форму – в форме старшая медсестра толк знала – с сочувствием.

В любом другом.

…хольмка повернулась и уставилась на панну Куркулеву прозрачными глазищами. И под взглядом ее стало вдруг дурно. Будто воздух в грудях заперли.

…и вовсе…

…а если она мысли читает? Небось, сказывали, что на той стороне встречаются умельцы.

…и понеслись… про приписки к обедам, про бельишко, которое будто бы меняли, а на деле… про посуду кухонную, про доплаты прачкам, про иные мелочи, с которых панне Куркулевой набегало сверх жалованья и, как она полагала, пресправедливо, поелику было оное жалование весьма скромно. А у панны Куркулевой кроме племянницы, которая давно уж о родстве забыла, сынок имелся.

…следом появилась почти уверенность, что девка эта про мелкие делишки знает, как не знать, когда тайны из них особое нету, но ей они мало интересны. Ей другое надобно…

…другой.

…и тут уж вовсе руки похолодели, а сердце зашлось так, что панна Куркулева пошатнулась и была заботливо подхвачена князем.

- Вам дурно?

…и все ж зря Олька с ним связалась. Могла б другого кого найти, небось, девка видная, не чета этой, вокруг с малолетству поклоннички вились-увивались, так нет, все перебирала… а годы-то идут, того и гляди, останется на бобах со своими переборами.

- Это от жары, - неловко соврала панна Куркулева.

И князь недоуменно брови приподнял.

Ему, похоже, жарко не было…

…накрытого стола в мертвецкой, как того Себастьян опасался, не обнаружилось. Зато наличествовали астры в ведре.

Обыкновенном таком ведре.

Железном.

С аккуратно выписанным рыжею краской нумером на боку, а чуть ниже нумера красовалась кривоватая уже надпись «для горячего». Где ныне обреталось горячее, осталось неизвестным, ибо над ведром пышною бело-лилово-бордовою шапкой поднимались астры.