Обито обнаружил, что на три упаковки мороженого не хватает совсем немного и, покраснев, купил две.

— А я… не хочу, — важно заявил он потом в ответ на удивлённые взгляды Рин-чан и Куренай-чан.

Те принялись резво распаковывать пакетики, а Обито гордо наблюдал за блеском в их глазах. Избавившись от обёртки первой, Рин-чан остановилась, несколько мгновений смотрела на хрустально-синее эскимо, а потом отломила половину с одной из палочек и протянула Обито со словами:

— Я не смогу есть, если ты будешь просто смотреть.

Её улыбка била по глазам ослепительным светом.

— Рин-чан… — обескураженно прошептал Обито и тут же нашёлся, скрестил руки на груди и задрал подбородок: — Я же сказал, что не хочу!

— Называй меня просто Рин, — хихикнуло восхитительное создание, прикрывшись кулачком. — И на, я всё равно уже разделила. Мне будет неудобно есть две половинки и держать их в разных руках. Придётся тебе помогать!

— Но так нечестно! Ты меня уже угощала! Теперь моя очередь!

— Ох, какой ты упрямый, — притворно-поучительно вздохнула Рин, деловито взяла его руку и всунула в неё половинку мороженого. Она даже его кулак сомкнула, сжав его пальцы сверху своей ладошкой.

Обито поражённо наблюдал за этим, не в силах сопротивляться столь неожиданным действиям и не в силах поверить, что кому-то впервые в жизни удалось его переспорить.

Всё-таки все девчонки странные. А Рин — самая странная.

«И, наверное, это не так уж и плохо», — думал он, разминая языком во рту ледяную сладость и иногда слизывая с пальцев соскользнувшую липкую дорожку.

Она шла рядом, весело болтая с подругой. Обито делал вид, что всецело увлечён мороженым, и гадал, есть ли способ отправить Куренай-чан куда подальше… или лучше не надо. Что-то как-то слишком часто он краснеет рядом с Рин. А так её есть кому отвлечь.

Из размышлений его выдернуло знакомое имя, выпрыгнувшее из разговора девчонок.

«Какаши».

Он прислушался и к своему неудовольствию поймал ещё несколько слов: «гений», «сильный» и «Белый Клык». Обито насупился. С какой стати Рин так взахлёб рассуждает об этом высокомерном кретине подобным образом?

— А я вот в следующем году поступаю в Академию ниндзя. А вы собираетесь стать шиноби? — решительно вмешался он в эту катастрофически неправильную беседу.

— Конечно. И, кстати, мы тоже — в следующем году! Так что будем одноклассниками, Обито, — улыбнулась Рин, слегка наклонив голову набок. От этого тёплого взгляда Обито немножко отпустило. Но ненадолго: — И Какаши тоже будет учиться с нами! — обернулась она к Куренай-чан, продолжая недавний разговор.

«Чтоб тебя, Какаши», — скрипнул зубами Обито. Он хотел немедленно заявить, что пробудит свой шаринган ещё до поступления и непременно превзойдёт этого гениального идиота, но вспомнил, что клан предпочитает о своих преимуществах не распространяться, и прикусил язык. «Хотя если бы Рин была одна, ей, наверное, можно было бы рассказать», — подумал он.

Он уже успел проникнуться ощущением того, как с ней просто. Это ощущение пробралось внутрь и по-хозяйски пустило в нём корни. А Обито гостеприимно принял его и взял под свою опеку. Навсегда.

______________

На следующий день стало известно, что Куренай-чан заболела («Не удивительно — одна слопала целое мороженое», — то ли посочувствовал, то ли позлорадствовал мысленно Обито) — и теперь Рин несколько дней принадлежала только ему.

Обито начинал вычислять её местонахождение с раннего утра, чтобы успеть погулять с ней подольше.

А однажды её даже не пришлось искать по всей деревне — она сама зашла за ним. Обито так и не вспомнил, когда успел рассказать ей, где живёт. Он вообще постоянно болтал. А Рин слушала. Правда слушала! Она даже задавала вопросы вовремя и смеялась над шутками! В голове Обито и так мысли не имели обыкновения задерживаться надолго, прежде чем вырваться словами, а теперь и вовсе он напрямую транслировал почти каждую. Это было поистине непередаваемое ощущение.

«Вот бы Куренай-чан ещё немножечко поболела», — малодушно мечтал он.

Единственное, чем омрачилось это время — в конкурс на серебряный кунай неизвестно откуда вклинился Какаши и всё испортил.

Рин — единственная, кто аплодировал Обито. Но на остальных ему было искренне наплевать. Главное — она им довольна. Всё, что он делал, было так или иначе с оглядкой на неё. Обито не понял, с какого момента перестал что-то делать просто так. Всё как-то незаметно превратилось в — для Рин. Ради Рин.

Обито даже не задумывался, почему она не против проводить с ним так много времени.

Просто, наверное, Рин — настоящий друг.

Вот они какие — друзья…

_____________

========== Фрагмент IV ==========

Какаши был лучшим во всём. Обито всегда хоть на чуть-чуть, да отставал даже в самых простых вещах.

А предметы поначалу действительно были проще некуда. Тайдзюцу началось с умения падать и стоять в стойке (зачастую в самых немыслимых позах, но с боем это не имело ничего общего); общая физическая подготовка; все занятия были поначалу совместными с девочками. Ориентировку на местности и предметом-то назвать было нельзя, сплошная скука.

Особенно тяжело Обито давалось умение бесшумного передвижения и маскировки, для чего нельзя было пользоваться чакрой: этот предмет тоже относился к группе тайдзюцу. Ниндзюцу началось с ерундовых шуншина, каварими и хенге, которые, впрочем, Обито осилил только к концу первого года. Какаши же, такое впечатление, что знал их уже при поступлении, и вместо этого делал упор теперь на овладение своей врождённой стихией. Обито пока не допускали к занятиям с катоном, хотя он после первого семестра уже был распределён в подгруппу тех, кто специализируется на стихии огня. Сказали, что у него плохой контроль чакры и что ему надо сначала сдать-таки хвост по соответствующему предмету. Но он ведь уже умел управлять огнём! Не гигантские огненные шары, но тем не менее — неужели этого недостаточно? Он даже опалял пальцы и лицо не каждый раз! Обито чувствовал себя оскорблённым.

Обучение искусству владения оружием сводилось к метанию кунаев и сюрикенов, в первый год никакому иному оружию или даже ближнему бою с использованием ранее перечисленных их не обучали. Во втором полугодии стали ставить удары в рукопашную, но не более того. Даже в спарринги ставили редко. Какаши же часто замечали за одиночной тренировкой с танто и тренировочных боях с сенсеем.

Была ещё одна причуда, которой Обито никак не ожидал встретить: то, что называлось воинским болевым массажем. Он проводился раз в две недели и выглядел просто как пытка. Да, набивку Обито понимал и считал толковым делом, увлечённый целью, он почти не замечал, как за размеренными ритмичными ударами ребром ладони, её основанием, кулаком, голенью и стопой в деревянный манекен проходил урок. Потом у него появилась привычка заниматься этим в плохие дни с первым попавшимся стволом дерева — это лучше приводило мысли в порядок, чем разглядывание облаков на лавочке. Такие упражнения делали основные ударные поверхности грубее и учили отвлекаться от боли во время ударов. К удивлению Обито, это также относилось к девочкам. Он видел, как Рин с решительным выражением лица, плотно сжатыми зубами и слезами в глазах высоко заносила ногу и била манекен — всё медленнее к концу тренировки. Он думал, что от этого у неё, должно быть, все ноги в синяках — потому она теперь носит высокие плотные чулки. У самого Обито так и было, но благодаря штанам никто этого не видел, пока их однажды не согнали голыми — в нижнем белье — в какую-то комнату, похожую на помещение при входе в общественную баню.