Пройдя семь кругов ада: написание автобиографий, сбор всяческих справок, замудёжную медицинскую комиссию, ПФЛ и хбз что ещё, я стала … постовым милиционером с графиком работы день-ночь-сорок восемь.

Мне выдали форму: зимнее и летнее платье, три рубашки, юбку, китель, шапку-чебурашку, шинель шестьдесят восьмого размера (другой не оказалось) и погоны, забыв о пуговицах со звёздами, коими погоны должны были крепиться к форменным платьям и рубашкам. Страж порядка, на которого нельзя было смотреть без слёз, был практически полностью экипирован.

Казалось бы, служи – не хочу, ползи-карабкайся вверх по служебной лестнице, отстаивай справедливость, бейся за правду, будь примером для всех, но что-то пошло не так уже во второй месяц моей службы….

«Усиление» и с чем его едят

Было усиление. Для тех, кто не знает, что такое «усиление», скажу, что это особый режим службы, подразумевающий не только более длительный рабочий день (не менее 12 часов), отмену или отзыв из отпуска, отсутствие выходных, но и запрет на выезд за пределы населённого пункта, в котором дислоцируется сотрудник милиции, если, конечно, данный выезд не предусмотрен служебной необходимостью. Так вот, было усиление, но я, ни сном ни духом не ведавшая о столь жёстких требованиях к сотрудникам, прихватив с собой форму «3К» (документ, позволявший в те времена милиционерам бесплатно ездить на железнодорожном транспорте по России), в свои честно заработанные выходные махнула на денёк в соседний город, тот самый, который «сделал» из меня бухгалтера. Там, по роковому стечению обстоятельств, при возвращении с местного рынка к родственникам у меня, словно у последней Каркуши, в троллейбусе вытащили дамскую сумочку из битком набитого пакета. Вместе с сумочкой, как дети в школу, ушли билет на обратную дорогу, остатки денег после удачного, как теперь бы сказали «шопинга» и форма «3К», которая относилась к документам строгой отчётности, следовательно, подлежала обязательному возврату.

Наивность моя на том жизненном рубеже не имела пределов, я до последнего надеялась, что повинную голову меч не отсечёт. Вернувшись домой, я тут же во всём призналась непосредственному начальнику Перебейносу. Всё, что случилось после, было похоже на фарс, на дурной сон, который невозможно ни придумать, ни где-то подсмотреть.

Меня судили. Судом чести. Вместе со мной на «скамье подсудимых» было ещё трое: дежурный и два постовых.

Все мы отличились по полной программе. Пока я гуляла по городскому рынку и совершенно счастливая тратила первую зарплату, ребятки (старшему из которых было под пятьдесят), недолго думая, отмечали усиление по-своему…

Будни милицейского наряда

– Вась, ты меня не встречай, – сказала Зинаида, жена начальника милиции, когда тот собрался было прикатить в пять утра на вокзал, чтобы встретить её из командировки. – Меня Ваня Хвостов до дома довезёт, я уже посчитала, это как раз его смена будет. Он всё равно на машине. Чего ты будешь беспокоиться и так рано вставать? Спи уже…

Ну, Хвостов так Хвостов. Он в доску свой человек, тем более все трое: Василий Парфёнович, Зина и Ваня из одной деревни. Жену начальника он не обидит, это уж точно!

Рано утром, едва стрелка часов показала пять, дверь в дежурку, вернее в её предбанник, тихонько отворилась. Бдительные милиционеры через пуленепробиваемое стекло, венчавшее собой деревянную перегородку, могли бы увидеть жену Василия Парфёновича. Могли бы, но не увидели. Зина, всего на мгновенье задержавшись на пороге, успела удивиться: надо же, в дежурке никого нет, а внутренняя дверь, ведущая в саму дежурку и помещение, где находилась оружейка, открыта.

Странно…

Секундой позже удивление сменилось страшенным испугом. Решительно шагнув на порог довольно большой дежурной комнаты, которая по Уставу всегда должна была быть закрытой, Зина увидела распростёртые на полу тела. У неё тут же подкосились ноги.

– Боже… убили… Наряд убили! – это была первая мысль, поразившая жену Парфёныча в самое сердце. – Усиление ведь… Из-за оружия убили! Ребята же с автоматами… Вот и кровь на полу…

Только было Зина собралась что есть мочи заорать: «УбиВцы», как входная дверь громко распахнулась, и на пороге появился Ваня Хвостов собственной персоной, правда, едва стоявший на ногах. В упор не видя Зинаиду Петровну, землячок тщетно пытался стряхнуть с кителя остатки… блевотины.

До полусмерти напуганная жена начальника милиции, словно осенний лист, опала на стоявший поблизости стул. Только теперь она увидела, что автоматы на месте (один валялся под столом, два других висели на здоровенном штыре у окна), а лужа «крови», растёкшаяся на полу, была совсем не кровью, а чем-то иным. Мокрые до колен брюки дежурного были красноречивым доказательством тому.

Как вы, наверное, уже и сами догадались, Васю Зине-таки пришлось разбудить в то злополучное утрышко.

Судилище бесчестия

Судили меня вместе со «святой троицей». Итог судилища был следующим: меня не уволили из органов благодаря чуду (не иначе!), впендюрив строгача с занесением в личное дело; зассанца-дежурного с почестями отправили на пенсию (благо время давно пришло), а Федьку (самого молодого постового) турнули из органов по «собственному» желанию.

– Фёдьку-салагу ваще не жалко! Дебилушек он и в Сибири дебилушек! (У Фёдора действительно была лёгкая степень дебильности, что совершенно не мешало ему до первой грандиозной пьянки «тянуть службу»).

– Ага! От него всё равно толку, как от козла молока. Пусчай теперь скотоводством занимается, раз бухать не умеет, придурок! – посмеивались коллеги.

И только Ванечке Хвостову повезло больше остальных. Ему просто погрозили пальчиком.

– Ванёк-Ванёк! Ай-ай-ай! Ты так больше не бухай!

Ваньшу Хвостова увольнять было нельзя. Ну, никак нельзя! На горизонте маячила свадебка, которая обещала стать событием года той самой деревни, из которой вышла добрая половина нашего милицейского коллектива. Обещала – и стала.

А свадьба пела и дралась…

Такой свадьбы приглашённые ещё не знавали! Жених-орденоносец (медаль заработал в Чечне), невеста – вся Фея Невозможная. Гости глядят на пару – не налюбуются. Пьют – не нарадуются. Больше всех воркует тёщенька:

– Ай да зятёк! Ай да герой! Как же нам с зятюхой-то повезло!

Со всех сторон: «Горько! Горько»!

Чем больше пили, тем чаще хотелось курить и говорить по душам. С каждой новой рюмкой Фея Невозможная утрачивала свой шарм и притягательность, а вот друзья-товарищи, напротив, становились всё желанней и милее.

– Ваня, ты где? Ваня!

– Ваня, ну чего ты опять ушёл?

– Ваня, нас зовут к столу! Слышишь меня?! Нас целоваться зовут, Ваня…

– Ваня, бл*дь сколько я ещё должна за тобой бегать?!

– Ванька, мать твою! Если ты сейчас же не пойдёшь со мной, то я… я….

Бог его знает, чем бы завершились призывы Феи Невозможной, если бы не Ваньшины закадычные друзья, решившие отстоять попранные права близкого им товарища.

– Ванёк, ты чё бабу так расслабил? А? Ставь её на место с первого дня! Не то на голову несерет, – советовали они. – Чё она у тя блажит? Нервная, что ли? Может ей слегка в торец зарядить, шоб затухла малость?

– А и правда, чё она блажит?! – взбеленился Ванёк. – Что за на!? Имею право общаться с друзьями, сколько в меня влезет! На то они мне и дружки! Имею право культурно отдыхать!

Дальше-больше… Дальше: слово за слово, хреном по столу…

– Козлище ты, Ванечка, премерзкое! Премерзкое и прегадкое, – сквозь слёзы, бормотала Фея, – для тебя друзья дороже? Да? Да? Ладно…. Сейчас ты у меня запоёшь! Запоёшь, я тебе обещаю…

И вот уже обручалка с Ваниного пальца полетела в пыльную придорожную траву. И вот уже порваны и разбросаны все фотографии, сделанные в Чечне. И вот уже у Феи разбита нижняя губа. И вот уже тёщенька ломает стул о голову орденоносного затюхи. И вот уже гости, впечатлённые «завязкой», медленно, но верно идут стенка на стенку.