Тем временем за своей спиной Саске задирает юбку, ткань щекотно скользит по бедру. Он оттягивает резинку трусиков, и та хлёстко бьёт по нежной коже. Сакура на мгновение запинается, сбиваясь с ритма, но тут же продолжает с удвоенным рвением. Теперь Саске оттягивает трусики полностью и отпускает, улыбаясь её очередному всхлипу. Когда влажная ткань возвращается холодком, Сакура понимает, как сильно возбуждена. Саске повторяет это до тех пор, пока косточки на бёдрах не начинает саднить, — и ещё несколько раз после. От сильного натяжения тонкая ткань врезается между ягодиц. Сакура захлёбывается слюной, смешанной с его горьковатым соком, зажмуривается, натирая губы о член и думая только о том, чтобы он прекратил. Саске останавливается только тогда, когда ткань рвётся и летит в сторону. Его рука опускается, гладя саднящую кожу, но Сакура почти не чувствует в этом прикосновении сожаления или сочувствия. Только желание.

Его пальцы утопают между ног, проходя по чувствительной грани, рождая у Сакуры мысленные мольбы задержаться здесь, и рывком входят вглубь. Она дёргается и мычит, но Саске плотно давит членом в рот — не вырваться. Он толкается одновременно ей внутрь и в глотку — и Сакура от неожиданности сжимает зубы —, а в следующую секунду у неё уже горит щека и веки слева. Она рывком садится и хватается за место пощёчины от тяжёлой руки Саске, уж не сдерживая слёзы и боясь ещё одного удара. Когда некоторое время ничего не происходит и она решается поднять глаза на него, то происходит что-то странное — мир слегка вздрагивает и смазывается, а в следующий миг картинка вновь обретает чёткость.

— Прости… — выдавливает из себя Сакура, роняя слёзы от мысли о том, что Саске разозлится сильнее и о том, что он больше не подойдёт, больше не доверится ей. Она опять всё испортила…

Саске приближается медленно. Он резко переворачивает её спиной к себе и давит сверху, чтобы она опустилась на четвереньки. Сакура сжимается, стараясь заглушить всхлипы и готовясь к тому, что может произойти. На поясницу опускается широкая ладонь и с нажимом скользит вверх, заставляя прогибаться в позвоночнике. Она доходит до волос и больно тянет их назад, показывая Сакуре, как нужно держать голову.

— Не опускать, — хрипит Саске.

Эта интонация что-то напоминает Сакуре. На память приходят крики отца, но она не испытывает обычной злобы. Она привыкла парировать крики и с гордостью и ненавистью отстаивать свою свободу. Но Саске, похоже, единственный, кому ей по–настоящему хочется подчиняться.

Что-то начинает тереться между ягодиц, периодически опускаясь вниз и задевая самые чувствительные точки. Это продолжается так долго, что Сакура успевает расслабиться и отдаться этой ласке, закусывает губу, прикрывает глаза, запрокидывает голову и уже сама прогибается в спине сильнее. Сакура тонет в этих ощущениях, её будто ласкают всю, во всяком случае внизу — всю, и этому чувству нет названия. Словно она в надёжных руках.

Удовольствие внезапно сменяется ощущением, что её ужалили одновременно тысячи пчёл. Ягодицы горят так, что даже недавняя пощёчина теперь кажется лаской. Сакура вжимает зубы в губу сильнее, чтобы перетерпеть. Не давая отойти, Саске обрушивает туда же ещё один удар, вышибающий из глаз успевшие уже высохнуть слёзы. Сакура вскрикивает, зажмуривается и роняет голову вниз, за что получает ещё один шлепок, сильнее и больнее предыдущих. Однако второй крик она успевает проглотить.

— Кричи, — приказывает Саске не своим голосом и бьёт ещё и ещё.

Сакура вскидывается и повинуется ему.

— Держи голову!

«Как же больно волосы…»

— Пожалуйста! Саске, пожалуйста!

— Ну раз ты просишь, — усмехается он, смачивает и приставляет пальцы к упругому входу, чуть выше того, где так хочется…

Поняв, что события принимают совсем иной оборот, Сакура извивается, но Саске хватает её за бедро второй рукой и прижимает обратно к пальцам. Он несколько раз легко надавливает ими, разминая вход. Когда Сакура перестаёт сопротивляться, вторая его рука ложится на бугорок спереди, заставляя её всхлипнуть от удовольствия и рвано выдохнуть. Сконцентрировавшись на ощущениях здесь, Сакура почти перестаёт замечать пальцы, массирующие её сзади всё интенсивней. Это даже добавляет процессу какую-то остроту. Она сама себе никогда так не делала…

Когда его пальцы втолкнулись внутрь, Сакура едва сдерживает стон. Не понятно, почему, теперь они недостаточно мокрые, но приятное ощущение заполненности ласкает разум. Саске некоторое время не двигается, а затем начинает раздвигать пальцы, раздвигая стенки. Это неожиданность для Сакуры: приятно, но одновременно с этим жгуче больно. Внезапный влажный поцелуй в ягодицу смягчает ощущения.

По возрастающей отрывистости движений она чувствует, что Саске начинает терять терпение. Но ладонь, ласкающая спереди, отвлекает её от этого, и когда Саске вдруг начинает входить в неё последовательными толчками сам, Сакура чувствует, как по губе течёт кровь.

Последний, самый глубокий толчок — и она кричит. Саске плотно прижимается к ней, и она чувствует бёдрами, что он почему-то снова одет. Он держит её за ягодицы, и пульсирующими, мелкими фрикциями позволяет к себе привыкнуть, и протяжно стонет сам. От избытка ощущений он вжимается в неё, находит руками грудь и, слегка поскребя ноющие соски ногтями, медленно их сжимает, одновременно выходя и впервые входя во всю длину. Внутри Сакуры перепутываются все виды боли, но всё, что она может выделить — тянущая и саднящая боль сзади и острая, совершенно мучительная боль в сосках.

Она чувствует спиной, как он дрожит всем телом, постепенно настраивая нужный ритм. Она пытается отдаться этому его ритму, забыть о пульсации чего-то настолько огромного там, где оно совершенно не должно быть.

В какой-то момент Сакура понимает, что она в ловушке. Что что бы она сейчас ни делала — Саске её не отпустит. И вот она, возможность быть с ним, вот что она такое — при ней придётся пропитаться насквозь болью. Готова ли она к этому? ..

Сакура не выдерживает и сама опускает руку между ног, массируя себя привычным и любимым способом и подчиняясь Саске в остальном. К боли в сосках, пронзающей мозг иглами, оказывается, можно привыкнуть. В какой-то момент ей хочется даже, чтобы он их сжал сильнее — кажется странным, что до этого был ещё не предел.

Она не чувствует, как он изливается в неё, но понимает, что он кончил, по тому, как смазываются его движения и как он вскидывается и вжимается руками в её ягодицы — снова до синяков.

В этот момент Сакура чувствует не облегчение, а какое-то странное удовлетворение. Приятно ощущать его удовольствие и знать, что это доставила ему она. Она, Сакура.

Он вытаскивает член не сразу, а только переждав все волны оргазма, даже самые маленькие — каждая из них заметно прокатывается по его телу — и заставляет Сакуру дрожать тоже. Сзади сильно щиплет — вероятно, из-за спермы. Лёгкий, но долгий поцелуй в правую лопатку.

Прежде чем Сакура оборачивается, ей приходит в голову мысль, что неплохо бы спросить разрешения — кто знает, закончилась ли её пытка.

— Можно… встать?

Саске не отвечает.

— Саске-кун?

— А ты знаешь, Саске бы понравилось. Но ты его всё-таки не ищи, не нужна ты ему, — где-то она уже слышала этот голос… — Поворачивайся.

В комнате никого нет.

Где Саске? Он точно был здесь!

Что это? Гендзюцу?

Сакура провела по внутренней стороне бёдер, запястьям, губам… Всё тело ломит и саднит. Но не секрет, что иллюзорные повреждения тоже превращаются в реальные…

А вот тело ниндзя, что напал на неё вначале, исчезло. И, по-видимому, давно.

В следующий раз этот голос Сакура услышит ещё не скоро.

Но во время ближайшей встречи их экспедиции с новым несуразными членом Акацуки, несущим ерунду и дразнящим их неизвестной техникой, что-то будет заставлять её передёргиваться.