Под её глазами пролегли тёмные круги. «Не очень-то поспишь в такой позе», — запоздало подумал он, однако без особого сочувствия.
— Ладно. Но веди себя хорошо.
После освобождения Сакура сидела на полу и потирала запястья, исподлобья метая в сторону Обито сердитые взгляды.
— Как он? — было видно, что не орать и не бросаться на него с кулаками ей стоило больших трудов.
— С чего ты взяла, что я знаю?
Она замерла в недоумении, не находя, что ответить.
Почему-то Обито очень хотелось сказать, что Саске погиб, и посмотреть на реакцию. Глядя на её метания, он испытывал какое-то садистское удовольствие, как будто наказывал за такие же бесплодные надежды сам себя. Выжигал эту часть себя до конца.
Он пожал плечами и отвернулся.
— Наруто всё равно сильнее него. У Саске ничего не выйдет. Он амбициозный, но бездарный, и тому же Итачи в подмётки не годится.
Секунда потребовалась ему, чтобы на развороте перехватить её кулак и сжать горло, постепенно выпрямляя руку в локте и поднимая её за шею к потолку.
— Я же сказал, веди себя хорошо.
Шаринган выхватил из темноты мурашки, побежавшие по её рукам — выше и ниже эластичных повязок.
Убедившись, что услышан, Обито разжал руку, не заботясь о том, чтобы опустить аккуратно. Куноичи должна уметь приземляться.
Чего с Сакурой, конечно, не случилось. Лёжа на полу и глотая воздух, она выглядела ещё более жалкой, чем когда по-собачьи прыгала вокруг Саске. Волосы растрепались, юбка беспомощно задралась.
Обито обратил внимание, что колено она себе так и не долечила.
Обнаружить в себе проблеск жалости было неожиданно.
Он подошёл к ней и присел рядом, намереваясь помочь подняться. Она отшатнулась, как от огня.
— Не смей ко мне прикасаться!
— А если я захочу?
— Отвали, я сказала!!! — заорала она так, что даже привыкший к неожиданностям Обито вздрогнул.
Скрытый маской, он коварно улыбнулся.
— А если бы это был Саске?
Он уже давно заметил, как её тело отзывается на это имя. От шарингана ничего не скрыть.
Продолжая улыбаться, он сложил печать, и послушные ветви выбрались из земли и опутали ей руки, сводя их назад. Через мгновение на запястья вместо них легла цепь.
______
Сакура дёргается изо всех сил, но поняв, что хватка крепкая, судорожно сглатывает, не сводя взгляд с мучителя, и даже кричать больше не решается.
— Хочешь, чтобы Саске взял тебя вот так, — он снимает перчатку, и его рука, обнажённая, горячая скользит по плечу за спину, обхватывает лопатки, почти опаляя их своим жаром даже сквозь ткань. — А потом вот так, — хватка на бедре ослабевает, зато смыкается на груди — нежно, но уверенно. Сакура замирает, когда пальцы раскрытой ладони сдвигаются так, что между ними оказывается зажат сосок.
Внезапно перед ней возникает Саске…
Она вскрикивает от боли.
Стиснутый сосок пульсирует. Это приводит её в чувства.
— Убери свои поганые руки!
Вместо ответа он расстёгивает молнию на её тунике и пробирается под бельё.
От бесплодных попыток высвободить запястья кожу на них уже ощутимо саднит. Волосы лезут в рот, убрать их нечем, приходится отплёвываться, но до конца всё равно не выходит. Сакура наносит удары по чёртовому Тоби ногами, но он, даже не уклоняясь от них, всего лишь слегка тянет за её оковы вверх, сильнее выворачивая плечи, — и она вынуждена остановиться.
Сердце трепещет, как взболтанная в стакане жидкость. Она смотрит на него, приближающегося, наклоняющегося к ней… Ей хочется кричать, но крик застревает в горле, всё ещё ноющем от недавней хватки его пальцев.
Он тушит свечу ладонью.
В наступившей темноте где-то рядом слышен стук какого-то предмета об пол.
Внезапно он оказывается очень близко и прикасается к ней. Прикосновение невесомо, но кожа плеча горит под его рукой. Его взгляд, огнём прорезающий темноту, пригвождает к месту. Эти глаза… Сейчас проще всего поверить, что перед ней действительно Саске.
Сакура замирает, дрожа от напряжения. Оно прокатывается током по коже и раскаляет внизу. С ней происходит что—то странное. Под этим взглядом она начинает абсолютно лишаться воли.
Тоби — или Саске? — прижимает её плечо к полу одной рукой, а второй широко раскрытой ладонью медленно и плотно проводит по всему телу — от груди и до колен. Сакура успевает несколько раз умереть, пока его рука не завершит путь. Ей почему-то хочется её поймать, задержать, чтобы она не отрывалась от неё, как батарейка, без которой Сакура будет обесточена. Но он всё же отрывает руку, чтобы вновь вернуть её на грудь.
Сакура обнаруживает, что её туника так и осталась расстёгнутой, но сейчас благодаря этому она чувствует его ближе, интенсивней. Сознания касается острый край воспоминания о первых грубых бесцеремонных прикосновениях, и горло сдавливает липкий холод.
Она не замечает, как остаётся в одной юбке. Он наклоняется и пробует на вкус её шею — жадно, до отметин и, кажется, синяков; его волосы щекочут ей лицо и ключицы. Сама не понимая почему, Сакура позволяет ему делать это, как позволяет его руке скользнуть под ткань и изучать её кожу там, где её трогала до этого только она сама. Внезапно по груди паутиной разбегается боль — от левого соска и повсюду — в голову, вниз, по бокам. Сакура вздрагивает, и нажим пропадает. Тоби привстаёт — у Сакуры перебивает дыхание от облегчения, что он уходит — но он всего лишь избавляется от одежды и снова падает на неё, обдавая своим запахом — терпким, вязким, волной бьющим по сознанию, который теперь ничто не сдерживает. Сакура понимает, что придётся терпеть, что это не закончится, во всяком случае, не сейчас.
Он наматывает цепь на кулак и тянет на себя, заставляя истерзанные запястья вспыхнуть огнём. От неожиданности Сакура подскакивает, но он не даёт ей принять вертикальное положение, с силой дёргая за юбку вниз и заставляя проскользить ему между ног. Она с ужасом понимает, что-то, что тычется ей в губы и капает на подбородок, — это его член, плотный, истекающий соком. Она на секунду робеет, но Тоби в этот момент сильно выкручивает ей соски, один из которых отзывается десятикратной болью — из глаз брызгают слёзы, и Сакура внезапно понимает, чего от неё ждут. Она осторожно тянется губами, стараясь представить, что это часть Саске, часть любимого, так она сможет сделать ему приятно… Но упрямое сознание подсовывает другую причину: он спас Саске; возможно, он заслужил, и стоит быть ему за это благодарной… Она вспоминает широкие плечи, обтянутые чёрной тканью, мощную шею, напрягающуюся при любом повороте или наклоне головы, сложенные на груди руки с выступающими мышцами… И голос, мурашки от которого побежали ещё в первые секунды, когда она его услышала, хотя её разум тогда отказывался это признавать.
С его губ срывается вздох, когда Сакура осторожно прикасается. Это слегка подстёгивает, она прижимается плотнее и трогает гладкое языком. Пальцы мужчины сильнее сдавливают её бока, Сакура проводит языком под головкой и чувствует, что его руки уже стискивают её так, что становится тяжело дышать и вот-вот хрустнут рёбра. Она всхлипывает — и тут же понимает, что совершила ошибку. Не давая ему времени изменить положение, она хватает член ртом глубже и там, внутри, зализывает, зализывает, зализывает собственную несдержанность, давясь слюной и желанием сорвать ещё один такой вздох.
Лежать на скованных за спиной руках неудобно и мучительно больно. Он будто чувствует это, наклоняется — она вынужденно утыкается ему в шею и дуреет от запаха пота в волосах, от прикосновений сильных плеч, трепещущего от напряжения тела — Тоби освобождает вывернутые запястья и отшвыривает оковы в сторону. Те угрожающе звенят об пол, напоминая о том, что это ещё не конец.
Тоби отстраняется и заставляет её снова взять член в рот. Тем временем за своей спиной он задирает ей юбку, ткань щекотно скользит по бедру. Он оттягивает резинку трусиков, и та хлёстко бьёт по нежной коже. Сакура на мгновение запинается, сбиваясь с ритма, но тут же продолжает с удвоенным рвением. Теперь он оттягивает трусики полностью и отпускает, усмехаясь её очередному всхлипу. Когда ткань возвращается с влажным холодком, Сакура с удивлением обнаруживает, как сильно возбуждена. Тоби повторяет это до тех пор, пока косточки на бёдрах не начинает саднить, — и ещё несколько раз после. От сильного натяжения тонкая ткань врезается между ягодиц. Сакура захлёбывается слюной, смешанной с его горьковатым соком, зажмуривается, натирая губы о член и думая только о том, чтобы он прекратил. Он останавливается только тогда, когда ткань рвётся и, по-видимому, летит в сторону. Его рука опускается, гладя саднящую кожу, но Сакура почти не чувствует в этом прикосновении сожаления или сочувствия. Только желание.
