Его пальцы утопают между ног, проходя по чувствительной грани, рождая у Сакуры мысленные мольбы задержаться здесь, и рывком входят вглубь. Она дёргается и мычит, но Тоби плотно давит членом в рот — не вырваться. Он толкается одновременно ей внутрь и в глотку — и Сакура от неожиданности сжимает зубы — а в следующую секунду у неё уже горит щека и веки слева. Она рывком садится и хватается за место пощёчины от его тяжёлой руки, уж не сдерживая слёзы и боясь ещё одного удара.

— Прости… — выдавливает из себя Сакура, роняя слёзы от боли и страха.

Он резко переворачивает её спиной к себе и давит сверху, чтобы она опустилась на четвереньки. Сакура сжимается, стараясь заглушить всхлипы и готовясь к тому, что может произойти. На поясницу опускается широкая ладонь и с нажимом скользит вверх, заставляя прогибаться в позвоночнике. Она доходит до волос и больно тянет их назад, показывая Сакуре, как нужно держать голову.

— Не опускать, — хрипит он.

Его интонация что-то напоминает Сакуре. На память приходят крики отца, но она не испытывает обычной злобы. Она привыкла парировать крики и с гордостью и ненавистью отстаивать свою свободу. Не в её природе подчиняться. Если и подчиняться… то только Саске.

Теперь она не видит его шарингана. Но её тело продолжает повиноваться его рукам само собой.

Большое и влажное начинает тереться между ягодиц, периодически опускаясь вниз и задевая самые чувствительные точки. Это продолжается так долго, что Сакура даже успевает расслабиться и отдаться этой ласке, закусывает губу, прикрывает глаза, запрокидывает голову и уже сама прогибается в спине сильнее. Сакура тонет в этих ощущениях, её будто ласкают всю, во всяком случае внизу — всю, и этому чувству нет названия. Словно она в надёжных руках.

Удовольствие внезапно сменяется ощущением, что её ужалили одновременно тысячи пчёл. Ягодицы горят так, что даже недавняя пощёчина теперь кажется лаской. Сакура вжимает зубы в губу сильнее, чтобы перетерпеть. Не давая отойти, он обрушивает туда же ещё один удар, вышибающий из глаз успевшие уже высохнуть слёзы. Сакура вскрикивает, зажмуривается и роняет голову вниз, за что получает ещё один шлепок, сильнее и больнее предыдущих. Однако второй крик она успевает проглотить.

— Кричи, — приказывает Тоби и бьёт ещё и ещё.

Сакура вскидывается и повинуется ему.

— Держи голову!

«Как же больно волосы…»

— Пожалуйста! Хватит, пожалуйста!

— Ну раз ты просишь, — усмехается он, смачивает и приставляет пальцы к упругому входу, чуть выше того, где — она с удивлением понимает — так хочется…

Поняв, что события принимают совсем иной оборот, Сакура извивается, но Тоби хватает её за бедро второй рукой и прижимает обратно к пальцам. Он несколько раз легко надавливает ими, разминая вход. Когда Сакура перестаёт сопротивляться, вторая его рука ложится на бугорок спереди, заставляя её всхлипнуть от удовольствия и рвано выдохнуть. Сконцентрировавшись на ощущениях здесь, Сакура почти перестаёт замечать пальцы, массирующие её сзади всё интенсивней. Это даже добавляет процессу какую-то остроту. Она сама себе никогда так не делала…

Когда его пальцы втолкнулись внутрь, Сакура едва сдерживает стон. Не понятно, почему, теперь они недостаточно мокрые, но приятное ощущение заполненности ласкает разум. Тоби некоторое время не двигается, а затем начинает раздвигать пальцы, давя на стенки. Это неожиданность для Сакуры: приятно, но одновременно с этим жгуче больно. Внезапный влажный поцелуй в ягодицу смягчает ощущения…

По возрастающей отрывистости движений она чувствует, что он теряет терпение. Но ладонь, ласкающая спереди, отвлекает её от этого, и когда Тоби вдруг начинает входить в неё последовательными толчками сам, Сакура чувствует, как по губе течёт кровь.

Последний, самый глубокий толчок — и она кричит. Тоби плотно прижимается к ней, и она чувствует бёдрами, что штаны всё ещё на нём, он их только приспустил. Он держит её за ягодицы, и пульсирующими, мелкими фрикциями позволяет к себе привыкнуть, и протяжно стонет сам. От избытка ощущений он вжимается в неё, находит руками грудь и, слегка поскребя ноющие соски ногтями, медленно их сжимает, одновременно выходя и впервые входя во всю длину. Внутри Сакуры перепутываются все виды боли, но всё, что она может выделить — тянущая и саднящая боль сзади и острая, совершенно мучительная боль в сосках.

Она чувствует спиной, как он дрожит всем телом, постепенно настраивая нужный ритм. Она пытается отдаться этому его ритму, забыть о пульсации чего-то настолько огромного там, где оно совершенно не должно быть.

В какой-то момент Сакура окончательно и отчётливо понимает, что она в ловушке. Что что бы она сейчас ни делала — Тоби её не отпустит. От этого до невозможности жутко. К горлу подступает ком, внезапно ей истово хочется вырваться и убежать. Она скулит в голос, стараясь заглушить это желание, которое абсолютно точно, до слёз — невыполнимо.

Сакура не выдерживает эмоционального напряжения и сама опускает руку между ног, массируя себя привычным и любимым способом и подчиняясь Тоби в остальном. К боли в сосках, пронзающей мозг иглами, оказывается можно привыкнуть. В какой-то момент ей хочется даже, чтобы он их сжал сильнее — кажется странным, что до этого был ещё не предел. Она проводит сразу двумя пальцами вокруг промежности, облизывает искусанные губы в предвкушении и опускает средний палец на клитор, забывая в этот момент обо всём, представляя лицо Саске и не сдерживая мокрый вздох. Боль во всём теле причудливо вплетается в эти ощущения, оттеняет их, напоминая о реальности, но целиком туда не забирая. Саске — ласка, Тоби — боль. Она смачивает палец и дрожит всем телом, когда вновь скользит им вдоль, ещё более невесомо, но от влаги в сотни раз чувствительнее, а потом — по кончику, вокруг. Член Тоби давит изнутри куда-то туда же, Сакура не замечает, как пронзительно кричит уже не столько от боли, сколько от избытка совершенно разных, и далеко не самых неприятных ощущений.

Она не чувствует, как он изливается в неё, но понимает, что он кончил, по тому, как смазываются его движения и как он вскидывается и вжимается руками в её ягодицы — снова до синяков.

В этот момент Сакура чувствует не облегчение, а какое-то странное удовлетворение. Почему-то приятно ощущать его удовольствие и знать, что это… из-за неё. Это какое-то новое, непривычное и неправильное чувство.

Он вытаскивает член не сразу, а только переждав все волны оргазма, даже самые маленькие — каждая из них заметно прокатывается по его телу — и заставляет Сакуру дрожать тоже. Сзади сильно щиплет — вероятно, из-за спермы и натёртости. Сакура чувствует лёгкий, но долгий поцелуй в правую лопатку и оставшееся неизгнанным тянущее напряжение внизу. Она едва заставляет себя отказаться от того, чтобы снова опустить туда руку — ещё на чуть-чуть…

Прежде чем Сакура оборачивается, ей приходит в голову мысль, что неплохо бы спросить разрешения — кто знает, закончилась ли её пытка.

— Можно… встать?

Он не отвечает.

— Тоби… Мадара… сан?

— Думаю, Саске бы понравилось. Но ты всё равно ему не нужна, — его низкий, чуть запыхавшийся голос заставляет вибрировать темноту. — Поворачивайся.

Когда она поворачивается, то чувствует, что в комнате больше никого нет.

Его дыхание исчезло. Но темнота продолжает колыхаться вокруг, насквозь пропитанная его запахом, не давая забыть о том, что произошло, не давая поверить, что это просто кошмар. Стыдный, но яркий — а от того ещё более неприемлемый.

Понимая задыхающимся сознанием, что нужно что-то делать, и ныряя в темноту, в его запах, морщась от боли в колене, от эмоциональной измотанности, Сакура ползёт к тому месту, где стояла свеча, и зажигает её только со второй попытки.

В расступившейся к стенам темноте огонёк выхватывает лежащую на полу маску.

И вдруг Сакура понимает, что она ведь больше не связана.