Единственный и кажущийся уже естественным выход — секс за деньги. Грубо, цинично, просто. И совсем немного — горько.
Рин… Она была отдельно. Такую грязь Обито и помышлять о ней не мог. Однако каждый раз сначала что-то всё равно неприятно щёлкало в голове. Сперва это даже останавливало. Пока он окончательно не забывался в этих движениях: толчках, вибрациях, вздохах. А после, куда бы он ни бежал, всегда оставалось послевкусие. Обито бы всё отдал, чтобы никогда не знать это мерзкое гложущее чувство.
Организация стабильного дохода была ещё одним бонусом от Акацуки. Из кучи собранных им нукенинов потребности такого рода, казалось, имел разве что Итачи. Но где и когда он их удовлетворял, Обито было не известно. Что-то противно подсказывало, что отбоя от девочек у младшенького соклановца не было, стоило тому только захотеть.
В последние пару лет Обито совсем перестал доверять «подругам по бизнесу», так как вопрос с безопасностью встал крайне остро. Поэтому то, как он изголодался, невозможно было даже осознать. Малейшее более или менее мягкое тактильное ощущение напрямую било в голову.
Руки девушки не давали проветрить мозги даже усилием воли. Главное не разомлеть до невменяемости и не начать мурлыкать от удовольствия, например. За Тоби такое водилось.
Пришлось больно закусить губу. Это лечение. Не надо усложнять.
Вскоре она прервалась. Было слышно сбитое дыхание. Похоже, она отдала ему много сил.
Существенного изменения в чакре он не ощутил. Пожалуй, там всё было настолько плохо, что не видать Обито ещё долго даже катон как своих ушей.
Девушка привстала с кровати. Из ванной раздался шум воды.
Снова ощутив её присутствие, Обито не удержался:
— Почему ты это делаешь?
— Ну… — она запнулась. — Это мой долг. Я ирьёнин Конохи.
Ну конечно. А что он ожидал? «Меня послал Мадара; он соскучился по тебе»? Или «ты мне нравишься»?
Чувствуя себя идиотом, Обито обиженно засопел.
— Мне нужен отдых… — проговорила девушка. — Я приду чуть позже и продолжу. Ты, наверное, уже заснёшь. Прошу прощения заранее, что придётся будить.
Почему она с ним так нянчится? Как же, чёрт, это приятно.
— Спасибо. Откровенно говоря, я уже забыл, когда последний раз с кем-то разговаривал.
====== Фрагмент XVII ======
Податься в комнату отдыха Ханаби не могла, так что пришлось примоститься на чердаке больницы. Даже Хината вряд ли случайно застукает её здесь бьякуганом. Внезапно песком на зубах хрустнула жуткая правда: если отец поручил сестре присматривать за ней… Это значит, что Хината постоянно отслеживала её местонахождение в госпитале. Получается, она знает?! Но почему тогда позволяет продолжать? Чтобы не признаваться, что наблюдает? Ханаби в безопасности — да и ладно?
Мысли в голове сплетались в клубок, заглатывая хвосты друг друга, как змеи. Чтобы вытравить их оттуда хотя бы временно и быть способной заснуть, Ханаби заставила себя представлять… Теперь она ведь знает его имя. Обито. Ханаби ещё не поняла, нравится оно ей или нет. Единственное, что она могла сказать — что оно белого цвета с серебристым, нет — стальным отливом. Почти как её глаза. Линии определённых изгибов в кандзи, особенно — в имёнах всегда сами собой воспринимались её сознанием окрашенными в какой-то цвет.*
Он нуждается в ней, нужно поспать ради него. Не известно, чем закончится эта ночь. Вполне вероятно, что полным домашним арестом. Даже если Ханаби выложится до истощения, она должна сделать всё, чтобы максимально привести его чакру в порядок. Больше шанса может не представиться. Она должна сделать в этом месте что-то действительно стоящее. Чтобы знать, что не уступает Хинате. Что отец неправ.
Проснулась Ханаби от холода. Всё-таки недавняя гроза сделала ночь не такой уютной, чтобы валяться здесь. Но Ханаби порадовалась тому, что это помогло не проспать всё на свете.
Вернувшись в палату и осторожно коснувшись плеча Обито, она впервые увидела, как по его лицу несмело растекается улыбка.
Не обманула.
Но что это за жестокая игра?
Обито не мог поверить, что он заслужил что-то подобное. Хоть сколько-нибудь доброе отношение. Он ведь не уберёг Рин… Не важно, что не мог. Должен был. С тех пор он не имеет права претендовать на что-то хорошее, пока не исправит то, что натворил. Но, конечно, он истово хотел. Изнемогая без тепла в ледяной пустыне этого мира, клубящийся холод которой шёл из дыры вместо его сердца, он летел на любое пламя. Но оно только опаляло, вместо того чтобы греть. Обито это заранее предчувствовал — как начинает кровоточить то, что быть живым уже не должно. Он всегда казался себе похожим на Какузу. Только у того было пять сердец, а у Обито — ни одного. А шнурами, сдерживающими отдельные части вместе, была его мечта. Что когда-то Рин снова его обнимет. По-дружески, как угодно. Но живая. Тёплая…
Чуть более настойчивое прикосновение — спит он или нет.
— Я готов. Продолжай.
Ничего не произошло.
— Сначала опиши своё самочувствие.
— Как в гробу. Но… в тёплом. С подогревом, — самому понравилась дурацкая шутка.
— Болит? — проигнорировала она.
Обито прислушался к ранам.
— Да всегда болит. Не обращай внимания.
Новый сеанс длился целую восхитительную вечность. Обито уже не знал, куда деться, чтобы не показать, как ему это нравится. Её руки были единственной связью между его темнотой и реальностью. Впервые Обито точно знал, что это не мираж.
Под конец он понял, что больше не чувствует себя совсем бесполезным. Чакра возвращается. Как бы так проверить?
Девушка совсем выдохлась. Обито перехватил её руку и сжал, останавливая.
— Отдохни. Мне уже лучше.
Она выдернула руку и вдруг бросилась к нему на шею. От неожиданности Обито опешил и едва рефлекторно не оттолкнул. Вот это да. Это точно он, Обито? Девушка сама кидается к нему на шею? Ей лет-то вообще сколько? Судя по голосу — чуть за двадцать. Но по реакции… Может, она просто тоже слепая? Поэтому её не смущают его шрамы? Которые, кстати, теперь на виду во всей красе. Дождавшись, пока она отцепится, Обито провёл рукой по лицу. Ни щетины, ни повязки. Да-а.
— Прости. Больно?
— Нет, — уже после ответа Обито с удивлением обнаружил, что и правда — почти нет. — Много ещё осталось?
— Ещё две трети примерно… — её голос как-то упал.
Обито впервые выудил из множества охвативших его ощущений самое необычное. Как бы там её ни звали: если она реально существует, то она единственный медик, которому, похоже, действительно не безразлично, больно ли ему. С самого конца Третьей Мировой Войны Шиноби он всю жизнь пребывал со своей болью — какой бы то ни было — наедине. Недавно смешную толику сочувствия пытались выжать из себя Наруто, Какаши, Минато-сенсей. Но разве они знают, что такое просыпаться среди ночи и хотеть умереть от одной только мысли, что ты больше не неудачник, что выдрессировал, переломал себя, обрёл силу и сейчас можешь защитить единственный смысл своей жизни — но нужный момент навсегда остался в прошлом? От того, что ты согласен даже на самое малое — вернуться в тот день и бесконечно ощущать безысходность, клаустрофобию, невозможность пошевелиться, сливаясь с камнями, которые разрушили твою жизнь вместе с костями, терпеть и даже дружить с испепеляющей разум болью — но только чтобы её рука бесконечно сжимала твою? Чтобы Рин двигалась, дышала, видела свет, чтобы… Чтобы хоть что-нибудь… Обито бы что угодно сделал и что угодно вытерпел ради этого. А они не смогли её сберечь — и всё это время ничего не делают, чтобы исправить свою ошибку. Их должен был послушать Обито? Неудачников похуже, чем когда-то был он сам? Неужели они правда верили, что он купится на эту чушь?
Какаши, конечно, молодец. За последнее время всё-таки тронул выжженную душу Обито. Тот даже его почти в голову к себе пустил. Хотя сам Обито был уверен, что это гиблое дело. Там — в его голове — невозможно выжить. Странно, что он сам до сих пор не умер. Хотя не исключено, что это так. Потому что если и существует ад — то он здесь. В голове Обито.
