Итак, об образе рака мы уже знаем гораздо больше, и можно полагать, что он представляет внутреннюю психологию этой неукрощенной части либидо. Молодую женщину снова и снова затягивают бессознательные идентификации, которые именно потому, что бессознательны, обладают большой силой, недоступны пониманию и не поддаются коррекции. Рак поэтому выступает как символ бессознательных содержаний. Последние все вновь и вновь стремятся вернуть пациентку к ее отношениям с подругой. (Рак пятится назад.) Отношения с подругой, однако, равнозначны болезни, ибо из-за этого она заболела неврозом.

Строго говоря, этот фрагмент пока еще следовало бы отнести к анализу на уровне объекта. Однако не следует забывать, что лишь благодаря применению анализа на уровне субъекта, который тем самым демонстрирует себя в качестве важного эвристического (познавательного) принципа, мы пришли к этому знанию. Можно было бы практически удовлетвориться достигнутым до сих пор результатом, но мы должны еще удовлетворять требованиям, выдвигаемым теорией, так как использованы еще не все идеи и недостаточно выяснено значение выбора символов.

Вернемся теперь к замечанию пациентки о том, что рак лежал, спрятавшись под водой, и что сначала она его не видела. Раньше она не замечала этих только что разъясненных бессознательных отношений, они были скрыты под водой. Ручей же является препятствием, мешающим ей перебраться на другую сторону. Именно эти бессознательные отношения, которые привязывали ее к подруге, мешали ей. Вода, таким образом, означает бессознательное или, лучше сказать, бессознательность, сокрытость. Рак также есть бессознательное, однако он представляет собой скрытое в бессознательном динамическое содержание.

Теперь перед нами стоит задача возвести на уровень субъекта те отношения, которые сначала были осмыслены на уровне объекта. Для этой цели необходимо отделить их от объекта и понять в качестве символических изображений субъективных комплексов пациентки. Поэтому, пытаясь истолковать образ госпожи X. на уровне субъекта, мы должны понять ее как определенную персонификацию некоторой частичной души, соответственно и некоторого определенного аспекта самой сновидицы. Тогда госпожа X. представляет собой образ того, кем хотела бы и все же не хочет стать пациентка. Госпожа X., таким образом, представляет некий односторонний образ будущего, свойственный характеру пациентки. Тревожащий образ художника поначалу не поддается возведению на уровень субъекта, так как момент бессознательных художественных способностей, дремлющих в пациентке, уже достаточно выражен в образе госпожи X. Можно было бы не без оснований утверждать, что художник является образом мужского начала в пациентке, которое не реализовано сознательно и поэтому пребывает в бессознательном[65]. В определенном смысле это справедливо, поскольку она в этом отношении фактически заблуждается на свой счет, т. е. кажется себе исключительно нежной, чувствительной и женственной, а отнюдь не мужеподобной. Поэтому, впервые обратив внимание молодой женщины на мужские черты в ее облике, я вызвал у нее невольное удивление. Однако момент тревожного, захватывающе-очаровывающего состояния не вписывается в ее мужские черты. Для них это, видимо, совсем нехарактерно. И все же где-то он должен скрываться, так как она сама же продуцировала это чувство.

Если мы не можем найти данный момент непосредственно в нашей сновидице, тогда он всегда, как подсказывает опыт, оказывается спроецированным. Но на кого? Заключен ли он все еще в художнике? Тот давно уже исчез из поля ее зрения и, надо полагать, не мог унести с собой проекцию, ибо она ведь закреплена в бессознательном пациентки. А кроме того, несмотря на произведенное на нее завораживающее впечатление, у нее не было с этим мужчиной никаких личных отношений. Он представлял для нее еще один образ фантазии. И все же такая проекция всегда актуальна, т. е. где-нибудь должен находится некто, на кого это содержание спроецировано, в противном случае она ощутимо имела бы его в себе.

Итак, мы снова возвращаемся на объективный уровень, так как по-иному нельзя выявить эту проекцию. Пациентка не знакома, кроме меня, ни с одним мужчиной, который так или иначе значил бы для нее что-то особенное, а я как врач имею для нее большое значение. Можно, таким образом, предположить, что она спроецировала свое содержание на меня. Правда, ничего подобного я пока не замечал. Однако даже самые характерные проявления в процессе лечения никогда не выступают на поверхности, но всегда дают о себе знать во внелечебное время. Поэтому я как-то осторожно спросил: «Скажите-ка, каким вам представляюсь я, когда вы не у меня на приеме? Остаюсь ли я в таких случаях прежним?» Она ответила: «Когда я у вас, вы очень добродушны, но когда я остаюсь одна или когда долго вас не вижу, ваш образ часто удивительно меняется. Иногда вы мне кажетесь совершенно идеальным, а потом опять-таки иным». Здесь она запнулась, я помог ей: «Да, и каким же?» – «Иногда весьма опасным, жутким, как злой колдун или демон. Не знаю, что это мне приходит в голову. Вы ведь не такой».

Как видим, содержание ее бессознательного было перенесено на меня и поэтому в ее душевном инвентаре отсутствовало. Здесь мы узнаем еще один существенный момент. Я был контаминирован (идентифицирован) с художником, и в таком случае в бессознательной фантазии она, разумеется, противостоит мне как госпожа X. Мне удалось, привлекая ранее выявленный материал (сексуальные фантазии), легко доказать ей сей факт. Но тогда и я сам оказался также препятствием, «раком», мешающим ей перебраться на другую сторону. Если бы мы в данном случае ограничились уровнем объекта, то положение стало бы затруднительным. Что толку было бы от моего заявления: «Но ведь я же не тот самый художник, во мне нет ничего жуткого, я не злой колдун и т. д.?» Это не произвело бы на пациентку никакого впечатления, так как она знает это не хуже меня. Проекция по-прежнему сохраняется, и я действительно остаюсь препятствием для ее дальнейшего прогресса.

Можно привести немало случаев, когда лечение стопорилось именно на этом пункте, ибо есть лишь один способ выбраться из тисков бессознательного. Заключается он в том, что теперь сам врач переводит себя на уровень субъекта, т. е. объявляет себя неким образом. Образом чего? В этом и заключается величайшая трудность. «Ну, – скажет врач, – образом чего-то, что заключено в бессознательном самой пациентки», на что она ответит: «Как! Я, оказывается, мужчина, да еще к тому же жуткий, завораживающий, злой колдун или демон? Ни за что и никогда я не могу с этим согласиться: это чушь! Скорее уж я поверю, что это вы такой». И она действительно вправе так сказать. Нелепо стремиться перенести что-либо подобное на ее личность. Она ведь не может позволить превратить себя в демона, так же как не может допустить этого и врач. Ее глаза будут метать искры, ее лицо исказит злое выражение, вспышка какого-то неизвестного, никогда невиданного противодействия. Я сразу предвижу возникшую опасность мучительного недоразумения, но не отказываюсь от своего мнения. Что это такое? Разочарованная любовь? Обида, унижение? Во взгляде пациентки таится нечто хищное, нечто действительно демоническое. Значит, она все же некий демон? А может быть, я сам хищник, демон, а передо мной сидит исполненная ужаса жертва, с животной силой отчаяния пытающаяся защититься от моих злых чар? Но это же все наверняка бессмыслица, ослепление фантазией. Какую же новую струну я задел? Однако это все же некий преходящий момент. Выражение лица пациентки снова становится спокойным, и она говорит как бы с облегчением: «Удивительно, сейчас у меня было такое чувство, что вы затронули пункт, который я в отношениях с подругой никогда не могла преодолеть. Это ужасное чувство, что-то нечеловеческое, злое, жестокое. Я даже не могу описать, какое это жуткое чувство. В такие моменты оно заставляет меня ненавидеть и презирать подругу, хотя я изо всех сил противлюсь этому».