Смех бессознательного был тогда в известной мере оправдан, и это подтвердил последующий период совершенного здоровья. Ей удалось заставить все прошлое исчезнуть. Лишь воспоминание о случае с итальянцем снова угрожало поднять на поверхность подземный мир. Но она быстро закрыла все двери и была здорова до тех пор, пока дракон невроза не приполз к ней как раз тогда, когда она уже считала себя защищенной от опасности, пребывая в так называемом идеальном состоянии – в качестве супруги и матери.

Сексуальная психология объясняет причину невроза тем, что больная в конечном счете еще не освободилась от отца, поэтому связанные с ним воспоминания снова всплыли, когда она открывает в итальянце то же таинственное Нечто, которое уже в отце произвело на нее сильное впечатление. Эти воспоминания, естественно, снова возникли в аналогичном опыте с мужем, который оказался причиной, вызвавшей невроз. Поэтому можно было бы сказать, что содержание и основа невроза заключаются в конфликте между фантастическим инфантильно-эротическим отношением к отцу и любовью к мужу.

Рассматривая ту же картину болезни с точки зрения «другого» инстинкта – воли к власти, мы увидим, что она будет выглядеть совсем иначе: неудачный брак родителей превосходно удовлетворял ее детский инстинкт власти, который требует, чтобы «я» при любых обстоятельствах оставалось «на высоте», какой бы путь – прямой или кружный – ни вел к этой цели. «Неприкосновенность личности» в любом случае должна быть сохранена. Любая, пусть даже кажущаяся, попытка окружающих хоть в малейшей степени подчинить субъекта встречает, по выражению Адлера, «мужской протест». Поэтому разочарование матери и ее впадение в невроз создали в высшей степени желанные и благоприятные условия для реализации власти и для того, чтобы оказаться на высоте ее требований. Любовь и прекрасное поведение – это с точки зрения инстинкта власти замечательные средства для достижения цели. Добродетель нередко способна вынудить признание у окружающих. Уже ребенком наша пациентка умела с помощью особенно приятного и милого поведения обеспечить себе преимущество в глазах отца, и прежде всего подняться над матерью. И происходило это отнюдь не из любви, скажем, к отцу: любовь была лишь подходящим средством для того, чтобы оказаться на высоте. Красноречивое подтверждение тому – судорожный смех, охвативший ее при известии о смерти отца. Многие склоняются к тому, чтобы подобного рода объяснение считать отвратительным обесцениванием любви, если вообще не злонамеренной инсинуацией. Однако следует на мгновение прийти в себя и увидеть мир таким, каков он есть. Думается, вам неоднократно приходилось видеть любящих людей, верящих в свою любовь лишь до тех пор… пока не достигают цели. А затем они отворачиваются, как будто никогда не любили. Разве сама же природа тоже не поступает так? Возможна ли вообще «бесцельная» любовь? Если да, то принадлежит она к тем высшим добродетелям, которые, как всем давно известно, очень редки. Люди, пожалуй, обычно склонны как можно меньше раздумывать о цели своей любви, в противном случае они могли бы сделать открытия, высветившие достоинства их собственной любви менее благоприятным светом.

Итак, пациентка, узнав о смерти отца, стала истерически смеяться: она наконец оказалась на высоте. Это был приступ судорожного истерического смеха, т. е. психогенный симптом, нечто проистекавшее из бессознательных мотивов, а не из мотивов сознательного «я». Это такое различие, которое нельзя недооценивать, ибо оно дает понять, как и откуда возникают определенные человеческие добродетели. Нечто противоположное этим добродетелям ведет в ад, т. е., выражаясь современным языком, в бессознательное, где издавна накапливаются антиподы наших сознательных добродетелей. Поэтому люди не хотят ничего знать о бессознательном уже из одного благонравия. Вершиной добродетельной мудрости считается даже утверждение, что бессознательного не существует. Однако, к сожалению, со всеми нами происходит то же, что и с братом Медардом в «Эликсире сатаны» Э. Т. А. Гофмана: где-то существует чудовищный, страшный брат, т. е. наш собственный, телесный, кровью связанный с нами антипод, который удерживает и злокозненно накапливает все то, что нам весьма удобно не замечать.

Впервые приступ невроза у нашей пациентки произошел тогда, когда она убедилась, что в ее отце есть нечто ей неподвластное. И вот тогда она сделала потрясающее открытие, для чего ее матери нужен был невроз: когда сталкиваешься с чем-то, что не можешь подчинить себе никакими другими разумными средствами, остается еще один до сих пор не изведанный способ, который она очень рано переняла от матери, – невроз. Поэтому отныне она начинает подражать невротическим симптомам той. Но все же, – удивитесь вы, – какой прок от невроза? Чего можно достигнуть с его помощью? Тот, кто сам в окружении своих близких имел ярко выраженные приступы невроза, хорошо знает: чего только не «достигнешь» с его помощью! Нет лучшего средства, чем невроз, для того, чтобы тиранить весь дом. Сердечные приступы, приступы удушья, всевозможные судороги невротического характера оказывают на окружающих огромное воздействие с непревзойденной эффективностью. Потоки сострадания, изливающиеся на страдальца, благородный ужас любяще-озабоченных родителей, беготня туда-назад перепуганной прислуги, шквал телефонных звонков, вызванные на помощь врачи, поставленные тяжелые диагнозы, тщательные обследования, длительное лечение, немалые расходы – ив центре всей этой суматохи возлежит сам невинно страждущий, к которому окружающие еще и преисполнены благодарности за то, что он нашел в себе силы перенести свои «судороги».

Этот непревзойденный «стиль», по выражению Адлера, и открыла для себя малышка, с успехом применяя его каждый раз, когда отец бывал дома. Надобность в нем отпала со смертью отца, ибо теперь наконец она была на высоте. Итальянца, слишком уж резко подчеркнувшего ее женские достоинства, своевременно напомнив поведением о своем мужском начале, она быстро отвергла. Когда же предоставилась подходящая возможность выйти замуж, она полюбила и безропотно приняла долю жены и матери. Пока сохранялось ее превосходство, окруженное восхищением, все шло замечательно. Но вот однажды у ее мужа появилось маленькое увлечение на стороне, ей пришлось, как и раньше, обратиться к уже проверенному и чрезвычайно эффективному «способу», т. е. к косвенному применению силы, так как она снова столкнулась – на этот раз в муже – с чем-то таким, что прежде было неподвластно ей в отце.

Такова суть дела с точки зрения психологии власти. Боюсь, как бы читатель не оказался в положении того самого кади (мусульманского судьи), перед которым сначала выступил адвокат одной стороны. Когда тот закончил свою речь, кади сказал: «Ты говорил очень хорошо; я вижу – ты прав». Затем взял слово защитник другой стороны, и, когда тот закончил речь, кади почесал у себя в затылке и сказал: «Ты говорил очень хорошо; вижу – ты тоже прав». Нет сомнений в том, что инстинкт власти играет чрезвычайно большую роль. Верно также, что комплексы невротических симптомов являются утонченными «способами», помогающими с невероятным упорством и хитростью непрестанно преследовать свои цели. Невроз имеет целевую ориентацию. В доказательстве этого – серьезная заслуга Адлера.

Какова из двух концепций истинна? На этот вопрос ответить сможет не каждый. Оба объяснения нельзя просто наложить друг на друга, так как они абсолютно противоположны. В одном случае в качестве высшего и решающего фактора выступают эрос и его судьба, в другом случае – власть «я». В первом случае «я» – это лишь своего рода придаток эроса, зависит от него; во втором случае любовь всегда оказывается лишь средством, чтобы одержать верх. Кому по душе власть «я», тот восстает против первой концепции; для кого же важен эрос, тот никогда не сможет принять вторую концепцию.

В предыдущих главах мы рассмотрели две теории, несовместимость которых требует поиска позиции с более высоким горизонтом, где они могли бы прийти к единству. Мы не можем отказаться от одной теории в пользу другой, каким бы удобным ни казался подобный выход, ибо если подвергнуть эти теории непредвзятой проверке, то выявится, что в каждой из них содержатся важные истины, и, несмотря на их противоположность, исключать друг друга они не должны. Теория Фрейда так подкупающее проста, что многие реагируют едва ли не болезненно, когда кто-нибудь пытается ее оспорить или опровергнуть. Но то же можно сказать и о теории Адлера, также обладающей очевидной простотой и не меньшей, чем теория Фрейда, объясняющей силой. Поэтому нисколько не удивительно, что последователи обеих школ упрямо держатся за свои односторонне истинные теории. По причинам, по-человечески вполне понятным, они не хотят отказаться от красивой, законченно-округленной теории, чтобы взамен получить некий парадокс или, еще хуже, заблудиться в путанице противоположных мнений.