Великая война стала катастрофическим извержением более широкого извращения промышленной революции, которое я называю промышленной контрреволюцией. Первая мировая война была первой из великих коллективистских трагедий XX в. и прародительницей всех последующих катаклизмов. Ее истоки лежат в отказе от либеральной веры в рынки и конкуренцию – и соответствующего им в международных отношениях стремления к взаимозависимости и мирному сотрудничеству. Последствия оказались крайне прискорбны: тоталитаризм, Великая депрессия и очередная, еще более свирепая война.

Возникает вопрос: какое отношение все это имеет к проблемам, стоящим перед современной глобальной экономикой? Дело в том, что для четкого понимания этих проблем сначала нужно уяснить, что нынешняя волна глобализации – это, по существу, возобновление и продолжение намного более старого явления. Глобализация, начавшаяся в последние десятилетия XIX в., – результат технологических прорывов промышленной революции – оказывала огромное влияние на международную жизнь. Однако ее развитие было прервано, а достижения уничтожены в период между началом Первой мировой и окончанием Второй мировой войны. После завершения последней действенный международный порядок был частично восстановлен, но подлинно глобальная экономика возродилась лишь в последние лет двадцать. Однако до сих пор наследие великой катастрофы и породившие ее идеи и движения остаются серьезной помехой мировому экономическому развитию.

Слово «глобализация» вошло в моду совсем недавно, но выражаемая им концепция стара. Дело в том, что глобализация, хоть и под другими именами, уже столетие назад была в полном разгаре. И ее достижения были замечательными даже по нынешним меркам.

В 1913 г. внешняя торговля составляла 11,9 % валового производства промышленно развитых стран. Этот уровень экспорта удалось восстановить только в 1970-е гг. Между тем достигнутый в начале XX в. рекордный объем международных потоков капитала относительно совокупного объема производства не перекрыт и по сей день. Например, в то время ежегодный экспорт капитала из Великобритании составлял 9 % ВВП; для сравнения: казавшийся огромным в 1980-е гг. профицит текущего счета платежного баланса Японии и Германии ни разу не превысил 5 % ВВП. Справедливости ради следует признать, что значительная часть роста мировой экономики после Второй мировой войны была просто восстановлением достигнутого до Первой мировой{93}.

Первая мировая экономика стала возможной в результате ошеломляющих технологических достижений промышленной революции. Самый наглядный пример: новые виды транспорта покончили с древней тиранией пространства. Значение железнодорожного транспорта трудно переоценить. В 1830 г., до его появления, путь от Нью-Йорка до Чикаго занимал три недели; спустя всего одно поколение, в 1857 г., на тот же путь требовалось всего два дня. Во второй половине XIX в. по всему миру развернулось лихорадочное железнодорожное строительство. Протяженность железных дорог в Великобритании почти утроилась – с 6621 мили в 1850 г. до 23 387 миль в 1910 г., в Германии выросла почти в 10 раз за тот же период – с 3637 до 36 152 миль, в США – трудно поверить – почти в 30 раз – с 9021 мили до 249 902 миль. Сети железных дорог способствовали формированию подлинно единых национальных рынков и тем самым облегчили проникновение иностранных товаров из портовых городов в глубь страны{94}.

Паровой флот соединил национальные рынки в единое целое. Первые паровые суда появились в начале XIX в., но лишь изобретения последующих десятилетий – гребной винт, стальной корпус, комбинированный двигатель – превратили преимущественно речные суденышки в дешевый и надежный океанский транспорт, вызвав невероятное падение стоимости фрахта: индекс грузовых тарифов на трансатлантические перевозки в 1840–1910 гг. вреальном исчислении упал на 70 %{95}.

Спровоцированный промышленной революцией взрыв технологического творчества уничтожил мешавшие торговле естественные географические барьеры. Одновременно появились совершенно новые возможности для взаимовыгодной международной торговли. Заводы североатлантических индустриальных стран – «сердце» новой глобальной экономики – закачивали на рынок постоянно расширявшийся поток промышленных товаров, иметь которые желал весь мир. А в менее развитых «периферийных» странах Азии, Африки и Латинской Америки новые технологии позволили дешевле, чем когда-либо прежде, добывать минеральное и выращивать сельскохозяйственное сырье.

Так была заключена великая сделка, ставшая фундаментом первого глобального разделения труда: центр специализировался на производстве промышленных товаров, периферия – на добыче и выращивании сырья. В Великобритании, первой промышленной державе мира, промышленные товары составляли примерно ³/₄ общего объема экспорта. Раскинувшиеся на огромной территории Соединенные Штаты одновременно были и центром, и периферией. Урбанизированный Восток поднял индустриализацию на новый уровень и повел Америку по пути экономического развития Великобритании. Американский Запад следовал по пути других «регионов расселения европейцев» в зоне умеренного климата (Канада, Австралия, Новая Зеландия и Аргентина) и специализировался на производстве зерна, мяса, кожи, шерсти и других ценных сельскохозяйственных продуктов. Наконец, американский Юг последовал, в известной степени, путем развития стран с тропическим климатом и развивал производство таких продуктов, как каучук, кофе, хлопок, сахар, растительное масло и другие недорогие товары{96}.

Хотя торговля с дальними странами стара, как мир, то, что происходило теперь, оказалось беспрецедентным. Международная торговля на дальние расстояния перестала носить маргинальный характер, ограничиваясь лишь поставкой предметов роскоши. Впервые во всех странах, участвующих в международной торговле, центральным элементом экономической жизни стала специализация производства во всемирном масштабе. В 1870–1913 гг. доля экспорта в национальном доходе в Индии и Индонезии удвоилась, а в Таиланде и Китае более чем утроилась. Особенно поразительной была трансформация Японии. После прибытия в 1858 г. на Японские острова эскадры коммодора Пери Япония, жившая в условиях почти полной изоляции, обратилась к свободной торговле. Всего за 15 лет ее экспорт увеличился в немыслимые 70 раз и составил 7 % ВВП{97}.

Но продолжалось это недолго. Если промышленная революция создала первую глобальную экономику, то промышленная контрреволюция ее разрушила. В конце XIX в., в то время, когда бурный рост международной торговли и инвестиций формировал посредством рынка глобальный экономический порядок, бунт против рыночной конкуренции подрывал самые основы этого порядка. Развитые страны, распространявшие по всему миру новые технологии, новые институты и новую современную культуру, сами стали жертвами атавизма. Протекционизм, национализм, империализм, милитаризм – вот те темные силы, которые были выпущены промышленной контрреволюцией на международную арену. Эти силы, сумевшие укрепиться и обрести влияние в недрах внешне мирной и прогрессивной Европы, в конце концов взорвались катаклизмом Первой мировой войны. В этом чудовищном конфликте погибла первая мировая экономика. Последовавшие трагедии – тоталитаризм, Великая депрессия и Вторая мировая война – завершили падение мира в пропасть огня и хаоса, начавшееся с первых августовских залпов.

В середине XIX в. казалось, что мир ждет совсем иное будущее. Многие в то время считали, что впереди – торжество либеральных идей: космополитизм, свобода торговли и мир во всем мире. Пример, как и во многом другом, подавала Великобритания. За десятилетия после победы под Ватерлоо в 1815 г. страна достигла большого прогресса в демонтаже своей протекционистской политики. Воспользовавшись открывшимися политическими возможностями, два текстильных фабриканта – Ричард Кобден и Джон Брайт – повели страну к более решительным действиям. Они создали Лигу против хлебных законов с центром в Манчестере и развернули общенациональное массовое движение городских средних классов против крупных землевладельцев. В 1846 г. их семилетняя кампания увенчалась победой: были отменены хлебные законы и все пошлины на импортируемое зерно.