Все с нетерпением смотрят на электронные часы. Ждут контрольное время.

– Двери открывайте, а то сломаем! – заранее предупреждают охрану из толпы.

– Возьмешь себе. Нужна дверь на даче? – сердито ворчит охранник.

– Такая не нужна. Здесь дверь больше, чем моя дача.

На табло сменились зеленые цифры. Охранники отодвинули засовы и поспешно отошли в сторону. Во все распахнувшиеся двери вломилась толпа. Толкаясь, перескакивают через турникеты и бегут к автобусам занимать сидячие места. Качая головой, прижатый к стене охранник привычно изумился:

– Эх, и дурдом!

У него раздутое лицо, которое похоже на маску. Лишь моргают маленькие заплывшие глаза и шевелятся губы. Гладко уложены белые волосы. Он сидит прямо и неподвижно. Его руки лежат на столе, он прячет изуродованную левую кисть, на которой отсутствуют пальцы.

– Сегодня, в этот необыкновенно важный для меня день, хочу сказать чуть больше личных слов, чем говорю обычно. Я хочу попросить у вас прощения.

Он едва сдерживает подступившие слезы, когда дрогнувшим голосом произносит:

– Я никогда этого не говорил, сегодня мне важно вам это сказать. Боль каждого из вас отзывалась болью во мне, в моем сердце. Бессонные ночи, мучительные переживания. Что надо сделать, чтобы людям хотя бы чуточку, хотя бы немного жилось легче и лучше? Не было у меня более важной задачи.

Хлопок вылетевшей пробки. Из зеленой бутылки побежала пена. Торжественный бой часов и звон хрустальных бокалов. За окном взрываются петарды, раздаются радостные крики, в небе рассыпаются огни салюта.

Сидя за праздничным столом, Люба чистит апельсин и раздраженно говорит:

– Ладно, успокойся со своим Ельциным. Чего ты возмущаешься? Я тоже ни одному его слову не верю, но и что дальше? Он у тебя прощение за все попросил.

– И что? Он больше ничего не должен?

– А что тебе еще? Он теперь обычный пенсионер. Он тебе сам сказал: «Я устал, я ухожу». Встал и ушел. Что тебе еще надо?

– Раньше надо было… – тихо проворчал он.

– Ох! – кисло скривилась Люба, сплевывая в ладонь косточки. – Ты прямо, как этот… Не он, так другой. Ты думаешь, при другом тебе лучше жилось бы? Простой человек как был… Ты думаешь, этот лучше будет?

Она собрала со стола мусор в мешок, унесла грязную посуду. Вернувшись, села на свое место и сказала:

– А ты почему злой такой? Чего ты выступаешь? Тебя разве бог не учил всех прощать?

В углу стоит наряженная елка. Мигают огни, на дрожащих ветвях покачиваются игрушки.

– Нина, тебе чего положить?

– Это не моя тарелка.

– Какая разница? Твоя, моя. Мы, кроме сифилиса, ничем не болеем. Чего тебе наложить?

Наплясавшись, тучная Нина тяжело дышит, поправляет прическу и обмахивается платком.

– Мне, пожалуйста, мужичка. Вот сюда, на тарелочку.

– Мужичка рано. Пока не готов, разогревается в духовке.

– А кто там у тебя сидит?

– Сосед. Кто там еще может быть?

– Какой? Который напротив живет? – она презрительно поморщилась. – Не в моем вкусе. Такого не надо. Метр с херчиком.

Позади нее на стене висит картина. Улицы итальянского города затоплены водой. По ним плывут гондолы с музыкантами и целующимися влюбленными.

– А ты Олечку звала?

– Звала, я всегда всех зову.

– Не придет?

– Ты ведь ее знаешь. Интеллигенция вшивая. Мы им не пара. Они о нас вспоминают, когда им от нас что-то надо.

За окном завывает вьюга, он сидит один на кухне. Вскипела вода, он заварил себе чай.

Войдя на кухню, муж Юли сложил руки в замок и хрустнул пальцами. Он внимательно посмотрел на пожилого баптиста и спросил:

– Николай Иванович, а вам Новый год можно праздновать?

– А кто нам запрещает? Мы сегодня также собрались в церкви. Поблагодарили бога за то, что он нам дал в уходящем году. Попросили благословения на будущий год.

Старик посмотрел на татуировку на его руке. Неодобрительно покачал головой и спросил:

– Костя, вот зачем надо было портить такое красивое тело? Это ведь на всю жизнь.

– Это по молодости.

– А сейчас ты старый?

– Когда я спортом занимался. Когда первый раз медали на соревнованиях выиграли. Сейчас я бы себе не сделал.

Открыв холодильник, Костя достал и поставил перед ним торт. Баптист Николай Иванович Худяков с удовольствием отрезал кусок. Он был большим сладкоежкой.

– Вы говорите про татуировки на всю жизнь. У нас на работе одному оленю на лбу вырезали слово из трех букв.

– За что это? – удивился Николай Иванович, облизывая крем с губ.

– За языком не следил. Его давно предупреждали.

– У вас там строго. А ты точно решил увольняться?

– А что на этом заводе ловить? Скоро развалится совсем.

– А куда пойдешь? Сейчас работу найти трудно.

Взяв со стола сигареты и зажигалку, Костя толкнул дверь на балкон. Внизу на сверкающей огнями площади плясали люди.

– Меня мои пацаны в бригаду давно зовут. Хоть к Сироте, хоть к Напарнику.

– Кем?

– Первое время, по-любому, просто быком. Сразу кем-то тебя никто не возьмет.

Услышав плач, Юля поставила бокал с соком и поднялась из-за стола. Она прошла в свою комнату, где плакала и вертелась в кроватке Алиса.

– Ты что проснулась? Тоже праздновать хочешь?

Взяв ее на руки, она села в кресло и стала расстегивать пуговицы на груди. Алиса прикусила недавно прорезавшимися зубками ее сосок и умолкла. Поморщившись от боли, Юля убрала у нее со лба мокрые волосы.

– Бессовестная! – упрекнула она улыбающуюся шалунью. – Маме ведь больно.

…Проводив и уложив гостей, Люба стала мыть посуду. Собрала кости в пакет и положила возле двери, чтобы утром не забыть.

– Собачкам надо завтра отнести.

Его отец почти всю свою долгую жизнь просидел на посту и отпугивал незнакомцев грозным криком:

– Вход запрещен!

В прежние времена он сам мог бы в точности повторить судьбу своего отца. Но его жизнь сложилась иначе. С ранних лет ему довелось увидеть разные города и страны. Он пересекал границы в ящиках с двойным дном в окружении своих измученных товарищей.

Многое увиденное и услышанное во время продолжительных путешествий произвело на него сильное впечатление. Вспоминая позже свои злоключения, он взволнованно изображал звуки разных механизмов, сирен, гудков.

На полу стояли расстегнутые баулы. На диване и креслах лежали кучи пестрых тряпок. Закрыв дверь за черноволосыми женщинами в длинных до щиколоток юбках, Люба села к телефону. Надев очки, стала перелистывать свою записную книжку, набирать номера и повторять каждый раз в ответ на новый раздавшийся в трубке голос:

– Здравствуйте, девушка! Как ваше ничего? А ко мне мои зверьки приехали. Шмотки привезли. Ты себе будешь что-нибудь брать? Думай-думай, голова… Давай подходи, а то сейчас ко мне народ сбежится.

Дрыгая голыми ногами, в колыбели капризничала Алиса. Спустя полчаса квартира полна капризных пожилых женщин. На этой распродаже торг был уместен.

Он гордо стоял рядом и со стороны молча наблюдал. Он просто увидел привычную картину восточного базара.

Но каким удивительно тесным оказался мир. Однажды весной он вдруг увидел, как в окно залетела невзрачная бледная бабочка. Она суматошно порхала вокруг лампы, пока неловкая хозяйка не сразу с третьего раза прихлопнула ее полотенцем. А спустя несколько дней он услышал ранним утром доносившуюся с улицы знакомую песню. Ее пела, сидя на ветке, маленькая и такая же невзрачная, но такая веселая птичка.

Ему казалось невероятным повстречать этих своих знакомых именно здесь. Так вот куда они улетали каждую весну, когда их неисчислимые стаи поднимались в небо. Его отец всю свою жизнь провожал их взглядом, а потом склонялся к наполненной кормушке.

– Вход запрещен! – кричал он и хлопал крыльями, а на его ноге звенела цепочка, которой он был прикован.

В обед везде безлюдно и тихо. Сверху из столовой доносится музыка. Там идет концерт, артисты выступают.