— Меня спасает только туз! — и резким движением выбросил карту. Она взлетела, коснулась кучи денег, лежавших на пальто, и перевернулась. Это был червонный туз!

— Мне на него всегда везет! — закричал Валентин, словно он не знал, что выйдет. Десяток глоток издали возглас удивления. Беда был ошеломлен, он тупо смотрел на карту, лежавшую на пальто. Потом перевел взгляд на Бухарова и прочитал в его глазах насмешку и презрение. Тимофей вдруг понял, что стал жертвой ловкого фокуса. Его провели, как простака, как мальчишку! Беда вдруг рухнул на кучу денег. Он торопливо хватал бумажки, запихивал в карманы, бросая Валентину гневные, оскорбительные слова.

Валентин минуту смотрел на пресмыкающегося Беду. Потом схватил его за растрепанные волосы и повернул к себе. Глядя в его обезумевшие глаза, он гневно бросил:

— Сыграл? Теперь убирайся вон!

Беда стоял на коленях, беспомощно опустив руки, смотрел в глаза Бухарова и выкрикивал:

— Аферист!.. Шулер!.. Мошенник!..

Валентин угрожающе поднес кулак к его лицу.

— Добавить?

Беда вмиг замолчал. Валентин оттолкнул его — он тяжело упал назад.

— Выкладывай деньги!

Алексей и Вася Чернышев начали считать и складывать купюры в шапку. Когда остались втроем, Алексей сказал Бухарову:

— Удивительно везучий ты человек, Валька.

Тот пересматривал пачки денег и ответил не сразу:

— Эх, Леша, если тебе кто-нибудь скажет, что в очко может повезти, плюнь ему в рожу. Карта — дура, игрок — молодец!

— Так неужели ты… — начал Алексеи, но Бухаров не дал ему сказать.

— Да, дружище, мошенничал! А что было делать? Ты думаешь, Беда играет честно?

— Но как же так? Мы все в оба глаза смотрели, и никто ничего не заметил.

— Беда, положим, заметил, только было уже поздно. А школу по этому делу прошел я отличную. Лет десять-двенадцать назад если бы отцу не повинился, не миновать бы мне тюряги.

— И что ты теперь с ними? — спросил Вася, кивнув головой на шапку. — Может, ты нам с Лешкой отвалишь по куску? Все равно проиграешь…

— Проиграю? — вспылил Валентин. — Нет уж, Васенька. Играть я зарекся и тебе не советую. Пошли к подполковнику, — подхватился Валентин, взяв шапку.

Они нашли Турова в красном уголке за какой-то книжкой. Валентин осторожно сел напротив и, поставив шапку, сказал:

— Вот, товарищ подполковник, получайте. Больше никто в карты играть не будет.

Подполковник не удивился, спокойно спросил:

— Откуда это?

— Выиграл. У всех, и у Беды тоже.

— Что я должен сделать с ними?

— А что хотите. Отдайте начальнику. Хотите — себе возьмите.

— Зачем они мне и начальнику?

— А знаете что? — вдруг предложил Бухаров. — Давайте отдадим их в фонд обороны. А? От имени нашего лагеря?

В один из дней объявили, что желающие могут идти работать на соседний завод. Это была своеобразная уступка со стороны начальника лагеря Турову, который давно предлагал, чтобы людям дали какую-нибудь работу. Он доказывал, что труд поможет им отвлечься от тяжелых дум, оздоровит обстановку в лагере. Начальник долго не соглашался с ним, ссылаясь на то, что офицерам работать не положено. Подлинная причина, однако, состояла в том, что ему не хотелось брать на себя лишнюю обузу.

Дело сдвинулось только после того дня, когда Туров принес деньги, выигранные Бухаровым. Как и следовало ожидать, произошел неприятный инцидент. Увидев кучу денег и услышав, откуда они, начальник пришел в бешенство, кричал на Турова, обвинял его в либерализме, в попустительстве «темным элементам».

В конце концов страсти улеглись. Туров твердо пообещал, что игры в очко больше не будет. Он еще раз попросил, чтобы желающим разрешили работать. Начальник ничего не ответил, и Туров уже было думал, что тот разговор прошел впустую. Теперь, узнав о наборе рабочих, подполковник понял, что его просьбы все же услышаны.

Известие взбудоражило лагерь. Желающих оказалось немало. Бухаров уговорил Алексея, который сначала отказывался только из-за того, что не имел никакой специальности.

— Пойдем слесарями! — говорил Валентин. — Думаешь, я много умею? Там научимся.

Не желая отставать от ребят, Алексей согласился. Все они — Шубин, Костров, Анохин и, конечно, Вася Чернышев — решили идти слесарями.

Сушко спросил Чернышева:

— Ты когда-нибудь работал слесарем?

— А как же, — без тени смущения ответил Вася, — разряд даже имел… двенадцатый…

— Вася! — рассмеялся Бухаров. — Это же «Декамерон» в слесарном варианте. Такого разряда никогда не существовало.

— Неважно, — не растерялся Вася, — зубила от молотка я запросто отличу…

— Эх ты, зубила! Зубило! Оно, а не она.

— Пусть оно, какая разница!

— Ладно, ребята, — сказал Анохин. — Я слесарил немного, помогу в случае чего.

— Так тебя за верстак и поставят: как будто не знают, какие мы слесаря, — добавил Шубин.

— Что ни делать, а все лучше, чем лежать на нарах или играть в очко, — согласился Алексей и посмотрел на Шубина.

Тот улыбнулся и обратился к Вальке:

— А здорово ты нас облапошил! Знал бы — ни в жизнь не сел с тобой. Ловкач!..

— Я не в обиде. Как пришли, так и ушли. Но Артист на тебя злой. Помяни меня, он тебе еще нагадит…

— Во всяком случае попытается, — согласился Валентин. — Но жидковат он…

— Жидковат-то жидковат, а на завод не пошел: поближе к хлеборезу пристроился, — возразил Анохин.

— Как это люди умеют? — удивился Алексей.

Костров разъяснил:

— Видно, Валька, ты не все вытряхнул. В загашнике еще было…

Вася, все время сидевший молча, вдруг начал мечтать вслух:

— Ребята, а на заводе-то сейчас одни бабы, наверное… Эх… Мы хоть и оборваны, а все-таки мужики…

Все захохотали, а Костров махнул рукой:

— Кому что, а плешивому гребень!..

Утром отправлявшиеся на работу выстроились во дворе. Один из помощников начальника лагеря старший лейтенант Непряхин придирчиво осмотрел строй, обошел вокруг, проверил, не ошиблись ли при расчете, потом прочитал напутствие:

— Предупреждаю: идти строем, не разговаривать, не отставать. При попытке к бегству конвой открывает огонь без предупреждения.

В строю загудели.

— Здорово пугаешь!..

— Понятно… Сами знаем…

— Давай, выводи! Молебен читаешь…

Вышли за ворота. Конвой — человек десять солдат с винтовками на изготовку — окружили колонну. Снова загудели: «Смотри, боятся», «Гляди, разбежимся». Шубин, преодолевая шум, крикнул:

— Это и есть, братва, настоящий вологодский конвой: шаг влево — агитация, шаг вправо — провокация, прыжок вверх считаю побегом, стреляю без предупреждения…

В строю дружно захохотали. Непряхин, шедший сбоку, покосился и крикнул:

— Прекратить разговоры!..

Подошли к заводским воротам. Вышел карнач заводской охраны. Он подал руку Непряхину, окинул строй и крикнул кому-то:

— Открыва-ай!

Колонна вошла на территорию завода, остановилась возле небольшого здания — помещения караула. Встречавший начальник поднялся на крыльцо:

— Вот что, голубчики! У меня тут должон быть порядок…

Его перебили:

— Мы не голубчики!

— Что-о? Кто смеет разговаривать?

— Пошел ты к… — явственно раздалось в строю, и дружный хохот прокатился над колонной.

— Молчать! — заорал карнач. — Что за порядки, мать вашу…

Кто-то оглушительно свистнул, его поддержали: колонна бунтовала. Тогда Непряхин поспешно поднялся на крыльцо и что-то зашептал карначу на ухо. Тот покосился на строй, кивнул головой и продолжал:

— Так вот, чтобы у меня был порядок. В корпуса, где часовые, не ходить. К забору ближе трех метров не приближаться: часовые стреляют без предупреждения. С завода ничего не тащить. Если при обыске что-нибудь найду — будет плохо.

— А будете шмон делать — мы ходить не будем! — крикнул Шубин.

— А мне наплевать, не ходите! — ответил он и, указав рукой на группу гражданских, стоявших в стороне, предложил подойти к ним. Колонна рассыпалась.