— Есть, — ответил Алексей и вспомнил капитана Парадашвили.

— Ну вот и хорошо! Пошли!

Алексей попрощался с хозяевами и заковылял к двери. У ворот стояли сани, ящик которых был доверху наполнен сеном. Пара низеньких мохнатых лошаденок жевали сено, брошенное прямо на снег. Вокруг с автоматом на груди похаживал крепкий детина. Солдатская шинель плотно обтягивала широкие плечи, большие кирзовые сапоги тяжело приминали сырой снег. На тупом округлом лице — серые, колючие глаза под рыжими бровями. Они равнодушно уставились на Алексея.

— Ну, поехали, Рожнов, — обратился к нему лейтенант. — Надо догонять.

— Догоним, товарищ лейтенант, — ответил ездовой и неторопливо стал подбирать сено.

Они выехали за село и проселком тронулись на Андреевку, где, по сведениям Маканова, находился штаб дивизии.

Маканов, согласившись взять Алексея с собой, надеялся, что в первом же медсанбате он сдаст раненого. Но в условиях отступления это оказалось не так просто. Теснимые врагом части пришли в движение. Ни в тот день, ни на другой они так и не нашли штаб дивизии. Дважды настигали какие-то медсанбаты, но слишком поздно для того, чтобы там могли принять раненого: все было погружено, упаковано, места не было. Раненая нога распухла и горела огнем, здоровая — мерзла. Алексей завертывал ее в обрывки кожуха, раздобытые где-то Рожновым, но это не помогало.

Маканов, видя, как мучается его попутчик, боялся, что начинается заражение крови, и уже не думал о том, чтобы добраться до штаба, а старался как можно быстрее пристроить Алексея. Он теперь знал в общих чертах его историю. Это заставляло лейтенанта беспокоиться за судьбу товарища.

Их совместное путешествие закончилось совершенно неожиданным образом. К концу третьего дня они подъехали к большому селу, лежавшему в глубокой долине. В самом низу тихо струилась неширокая речка, с горбатым мостом без перил. Большие развесистые вербы, теперь голые, обрамляли ее берега. По склонам, полуприкрытые обнаженными садами, белели хаты, извивались узкие улицы.

На другой стороне стояло красное здание больницы, видимое издалека. При въезде в село сиротливо доживала свой век обшарпанная церковь. Солнце уже скатывалось к западу и Цеплялось за покосившиеся кресты на куполах.

Маканову удалось, наконец, узнать, что штаб дивизии находится в здании школы, а медсанбат на противоположном берегу, в больнице. Чтобы не упустить их на этот раз, он приказал Рожнову везти Алексея в медсанбат и ждать его там, а сам побежал разыскивать штаб.

Когда лейтенант скрылся в ближайшем переулке, Рожнов остановил коней. Алексей вопросительно взглянул на него.

— А теперь, товарищ начальник, поезжай один, — сказал он и спрыгнул с саней.

— Как один? А ты? — удивился Сушко.

— Тут моя дорожка кончается. Хватит с меня. — И Рожнов стал додавать из-под сена свой вещмешок.

— Чего ты болтаешь? Какая дорожка?

— Не поеду дальше! — злобно крикнул полицай. — Все равно от них не убежишь. Вона как молотят! — и он кивнул головой в сторону, откуда вполне отчетливо доносились звуки недалекого боя.

— Да ты хоть лейтенанта подожди!

— Пошел ты со своим лейтенантом! — И Рожнов взялся за автомат.

— Стой, подлец! — крикнул Алексей и тоже схватился за автомат. Полицай не был сильнее, но раненая нога здорово мешала Алексею: он невольно боялся потревожить ее. Сушко тянул оружие к себе, выкручивая его из рук полицая, но тот не поддавался: дергал к себе автомат, тяжело хрипел, изрыгая брань. Неожиданно он отпустил одну руку, а другой сильно ударил Алексея в подбородок. Тот вскрикнул от страшной боли в ноге и выпустил автомат. Рожнов подхватил его и побежал в сторону церкви.

Только тут Алексей вспомнил о пистолете. Он выхватил его, сделал несколько поспешных выстрелов. Однако не попал, полицай даже не оглянулся. Лошади же, испугавшись стрельбы, рванули и понесли под гору. Сушко едва удержался в санях. Остановились они только за мостом сами: осадили вожжи, попавшие под полоз. С трудом Алексей вытащил их и поехал в гору, где был медсанбат. Возле кирпичного здания больницы он остановился и попросил солдат, грузивших машину:

— Помогите, ребята, раненый я…

Один из солдат помог войти в здание, а какой-то мужчина в халате, по-видимому врач, раздраженно спросил:

— Что, еще один? Будет ли конец сегодня? Куда ранен?

— В ногу, — ответил Алексей.

— Когда?

— Пятый день…

— Ну-ка показывай, — приказал он и стал торопливо готовить инструменты. Алексей разматывал пропитанные кровью тряпки и отворачивал нос, потому что от раны шел неприятный запах. Мужчина наклонился, осмотрел рану, из которой чуть сочилась кровь, надавил пальцем. Алексей вскрикнул.

— Осколок еще там, да доставать некогда. А вообще, ты прибыл вовремя. Мина?

— Бомба… — ответил Алексей.

— Почему в гражданском? — допрашивал врач.

— Партизан. Фронт перешел, попал под бомбежку.

— О-о! — удивился мужчина, обрабатывая рану. — Теперь в тыл?

— Если не оставите…

— Что за вопрос!.. — воскликнул мужчина и обратился к солдатам: — Эй, кто там, задержите машину.

Он быстро сделал укол, перевязал рану, заполнил какую-то карточку и, сунув ее под верхние слои бинта, сказал:

— Ну, вот и все. До госпиталя можешь не беспокоиться. В машину его и на «летучку». Поторопитесь, а то уйдет, — приказал он солдатам.

Машина остановилась минут через десять, и Алексей в сопровождении того же солдата вышел на перрон полуразрушенного разъезда. На путях, готовый к отправлению, стоял санитарный поезд. Одиночные солдаты еще бегали от вагона к вагону с ведрами и котелками. Но погрузка была закончена, и поезд вот-вот должен был отправляться. Во многих вагонах люди сидели прямо на полу. Алексея нигде не принимали, несмотря на то, что солдат требовал этого именем какого-то капитана Финкельштейна.

Зашипели тормоза. Паровоз несмело гуднул. Тогда солдат рванул защелку ближайшего закрытого вагона, уперся ногой в борт и потянул тяжелую дверь. Она со скрипом отползла в сторону. Тяжело пробуксовал паровоз и окутался облаком пара.

— Полезай сюда, — крикнул он Алексею. — А то и вовсе останешься.

Алексей с трудом влез в темный холодный вагон. Дверь закрылась, звякнул запор.

Сушко добрался до нар, ощупал: соломы на них не было. В темноте рука натолкнулась на что-то необычное: одежда, холодные рука, лицо — и с ужасом отдернул руку. Это был вагон для мертвецов.

Из госпиталя Сушко выписался в конце марта. Весна уже вступила в свои права: почернел снег, по утрам морозило, а днем на солнце звенела первая капель. Он стоял перед начальником госпиталя — седым, интеллигентным подполковником — и рассказывал, как он попал в госпиталь и почему не имеет документов.

Прибыв в госпиталь, он назвал свою настоящую фамилию, воинское звание лейтенант, которое он получил перед самой войной, и полк, в котором служил действительную службу в Бобруйске.

Впрочем, все это получилось неумышленно. Принимавшая его тогда сестра никак не могла понять, почему он, партизан, попал к ним в госпиталь, как ним поступать. Алексей был вынужден чистосердечно поведать ей свою историю. Она выслушала его с широко раскрытыми глазами и спросила:

— А в армии вы служили?

— Служил. Действительную.

— Тогда запишу вас как военного?

Алексей махнул рукой:

— Пишите, мне все равно. Только лечите скорей.

Теперь, выписываясь из госпиталя, он снова рассказывал свои приключения начальнику, который тоже, видимо, не знал, как с ним быть. Алексей просил направить его в штаб 47-й армии:

— Возможно, что мое сообщение теперь уже и не представляет никакой ценности, но там хоть знают, что я должен был прибыть. Майор Прошин — единственный человек, который знал обо мне.

Подполковник пристально смотрел на Алексея сквозь квадратные стекла пенсне и постукивал по столу длинными пальцами, с коротко остриженными ногтями.