— Сбили! — простонал Анисимов.

Однако самолет продолжал приближаться к подготовленной площадке, будто притягиваемый едва заметным светом направленных на него фонариков. Вот он неуклюже подпрыгнул на краю площадки и покатил по ней, торопливо гася скорость. Из открывшейся дверки поспешно выпрыгнули двое в белых полушубках.

— Что вы стоите?! — раздался сердитый женский голос. — Не видите, самолет горит! Быстрее выносите боеприпасы и медикаменты! Господи, и мои инструменты там остались!

— Со мной ваши инструменты, Галина Павловна, со мной! — крикнул женщине второй прилетевший и указал рукой на стоявший у его ног большой чемодан.

С пожаром справились быстро — попросту забросали снегом дымившийся мотор. Не мешкая выгрузили и распределили по взводам доставленные боеприпасы и продукты. Замполит увел прилетевших хирургов к раненым, а Колобов подошел к возившемуся у мотора летчику.

— Ну, что?

Тот в ответ только безнадежно махнул рукой:

— Отлетался. Маслопровод перебило. Без механиков тут ничего не сделаешь.

— И что же теперь?

— А черт его знает. Пятачок ваш, насколько я понимаю, простреливается насквозь. Рассветет и фрицы из моей птички сделают решето.

— Да-а, в траншею его не спрячешь.

— Об чем и речь, — невесело усмехнулся пилот. — Как говорится, «фюзеляж и плоскостя, высылайте запчастя». Так что принимай, командир, и меня в свой экипаж. В кабине РПД и пять снаряженных дисков с патронами.

— Ого! И стрелять из «дегтяря» доводилось?

— Призы на полковых стрельбах до войны брал.

— Тогда вопросов не имею. Забирай свой пулемет и топай вон к той землянке. Будешь пока в моем личном резерве. Как тебя, кстати, зовут?

— Лейтенант Васюков.

— Давай, лейтенант, иди и поспи немного. А я еще разок по позициям пройду. Что-то стрельба на севере стихать стала…

Минометчики уже успели перебраться в центр пятачка и, закончив рыть укрытия, собрались в тесной полуобвалившейся землянке. Чадящее пламя от трофейного кабеля скупо освещало небритые и осунувшиеся лица пятерых бойцов. Еще трое спали, прижавшись друг к другу, возле стены.

— Как дела, минометчики? — спросил Колобов. — Позиции оборудовали?

— Все в норме, товарищ лейтенант.

— Сухой паек получили? Не обидел вас наш старшина?

— Все по-братски. Уже и «наркомовские» употребили с морозу. Теперь бы еще немец воевать перестал, совсем жить бы стало хорошо.

Николай узнал в ответившем ему бойце часового, с которым он разговаривал вечером, когда в первый раз обходил позиции роты.

— Ты, Муха, расскажи лучше, как утром от своего танка в траншею сиганул, — толкнул Мухина в бок локтем сидевший рядом с ним рослый боец. — Тридцатьчетверка наша из лощины выскочила, а Муха, как ныряльщик, ей-богу, руки вытянул и в траншею прямо головой ка-ак сиганет и лежит, не шевелится. Расскажи, Муха, что ты в ту минуту про себя думал?

— Рассказал бы, да боюсь, что обидишься на меня.

— Это за что же?

— Так ведь я тогда подумал, что с глупым человеком мне в одном расчете воевать довелось. Ты мне уже шестой раз один и тот же вопрос задаешь. Другого придумать не можешь. Ну и что, что в траншею сиганул? Танк-то на нас неожиданно выскочил. Что же мне, под него лезть, ежели он свой?

— Не-ет, ребята, а фрицы от наших танков тоже хорошо бегают, красиво, — продолжил начатый, видимо, еще до Колобова разговор худой, жилистый боец. — Помню, как в сорок первом однажды нашу роту два фрицевских танка по полю будто зайцев гоняли. И ведь даже не стреляли, подлюги! Что мы им со своими трехлинейками? Гонит, пока человек сам под гусеницы не свалится… Злой я с тех пор к ним стал.

— Что же вы их гранатами-то? Али не было?

— Как же, были, — нервно дернул головой жилистый. — Ты с конца сорок второго воюешь? А я с первого дня. Помню, как нам под Капсукасом гранат этих со склада полгрузовика привезли, а запалы к ним… в другой батальон направили.

— Ну, мало ли, ошибся кто-то в горячке.

— Нам эта ошибка тогда в полроты обошлась. Попадись мне в руки в тот день этот ошибщик, сам бы его под немецкий танк живьем запихал…

Колобов выбрался из землянки минометчиков. Колючий, режущий ветер немного стих и, казалось, стало не так холодно. На севере артиллерийская канонада почти совсем затихла. Николай постоял, решая, на позиции какого взвода ему теперь направиться, и повернул на север. Позиции взвода Застежкина его беспокоили все-таки больше других.

Необыкновенно длинная, заполненная тревогой и томительным ожиданием ночь приближалась к концу. В стороне Волхова из-за дальней гребенки леса показалась бледная полоска зари. На севере опять громыхал притихший было на короткое время бой. Части 123-й стрелковой бригады вновь теснили, вжимали упирающегося противника в узкий коридор, образовавшийся между частями и соединениями Волховского и Ленинградского фронтов.

С наката колобовской землянки было видно в бинокль, как из лощин и оврагов выскакивали на открытое заснеженное поле разрозненные группы немецких автоматчиков, брели в сторону позиций взвода Застежкина, но где-то на полпути, километрах в полутора, исчезали в траншеях и ходах сообщения.

— Как думаешь, сержант, против нас скапливаются или пытаются организовать еще один рубеж обороны?

— Трудно сказать. Похоже, не так уж и много их там. Ударить бы по ним сейчас отсюда, пока не закрепились.

— Как же, ударишь… Ты вон левее посмотри, — в лесочек за огородами. Кажется, танки у них там, а сколько — не видно, — хмуро бросил Колобов.

— Вон возле узкоколейки, глядите, еще появились! Шесть танков и автоматчики. Эти уж точно против нас.

— Ну что ж, «бог огня», связывайся со своим комбатом, выручай «царицу полей».

— Это я мигом, товарищ лейтенант. Только рацию сюда вынесу, чтобы видней было.

Но сержант не успел еще установить свою рацию, когда лесок за огородным полем, где Колобов предполагал скопление немецких танков, вдруг раскололся обвальным грохотом разрывов снарядов и мин. Артиллерия дивизии генерала Симоняка начала артподготовку перед решительным наступлением. Николай, впившись в бинокль, видел, как вздымались в воздух вырванные вместе с корнями стройные березы, мягко и медленно валились сосны.

Лес, взорванный и обожженный термитом, запылал сразу в нескольких местах. Из него, натужно завывая моторами, торопливо поползли к заросшему бурьяном ближайшему оврагу немецкие танки. «Будто клопы от керосина бегут», — подумал Николай, и в то же мгновение высоко в небе и прямо у него над головой ломко и сочно разорвался пристрелочный снаряд, оставив после себя неподвижное круглое черное облачко. Несколько секунд спустя с таким же характерным чоком рядом с первым расплылись еще два дегтярных пятна.

— Быстро в траншею! — крикнул Колобов вылезшему из землянки корректировщику и сам тут же скатился в спасительную земляную щель. «Только бы не шрапнель», — мелькнула в голове мысль, а слух его уже уловил пронзительно тягучий, с каждым мигом густеющий вой. Вот он донесся до траншеи, пересек ее и оборвался облегченно и рассыпчато. Застоявшийся морозный, воздух упруго колыхнулся, что-то мягко ударило в бруствер рядом с Николаем, и тут же далеко, за сосновым лесом, возникли тонкие жала новых запевов. Они заставляли непроизвольно приседать и зажмуриваться в момент густого и мощного нарастающего воя.

Стиснув зубы, Николай заставил себя на несколько секунд приподняться над бруствером, чтобы взглянуть в сторону позиции Застежкина. Но ничего не было видно, кроме приближающихся немецких танков. Выхватив взглядом съежившегося у рации на дне траншеи Никонова, Колобов приказал ординарцу выяснить обстановку на южном фланге роты у Фитюлина, а сам побежал на север, навстречу танкам.

Волкова и Застежкина он нашел у станкового пулемета.

— Что тут у вас?

— Да вот полезли, — Прохор кивнул в сторону приближающихся танков, за которыми виднелись плотные цепи автоматчиков. — Больше роты прет. Я вперед в окопы шестерых с гранатами и бутылками послал.