— И почему же об этом не написано в газете? — чуть насмешливо спросила Адель, приподнимая брови.

— Может, потому что ты первая, кому это стало известно?

— Я все равно вам не верю. Фрэнк бы попытался помочь или вызвал бы авроров.

— Он хотел. Ты ведь не хуже меня знаешь своего брата. Но пораскинь мозгами. Убийство совершено в Лютном переулке. Там живут… неугодные народу граждане. Бедняки, разбойники, воришки. Специфическая прослойка. А теперь подумай, вызови мы авроров, чтобы произошло? — несколько секунд он всматривался в ее лицо, ждал, пока ответит хоть что-то, но девчонка даже не шелохнулась. — Начался бы опрос свидетелей. И, угадай, кого обвинили?

— Вас? — тихо, так, что Антонин еле расслышал, озвучила догадку Адель. — Но почему? — получив утвердительный кивок, спросила и тут же оступилась, боясь снова взглянуть на него.

— Мы, хорошо одетые, аристократы, к тому же вызвавшие Министерских людей в пристанище преступников. Тем более, зачем сдавать сторонников Гриндевальда, если есть мы? Прекрасные козлы отпущения.

— Гриндевальда? — эхом переспросила девчонка, все еще боясь посмотреть на него. Это поведение невероятно смешило Антонина. Как можно быть настолько доверчивой?

— В газете не написали? Все преступление совершенно в стиле одного из самых жестоких последователей. Никто не знает его имени. Только фамилия.

— Какая?

— Винтер. Он вампир-полукровка. Ты ведь в курсе, что…

— Один его родитель вампир, другой человек. Имеет немного способностей каждого.

— Хорошо в школе учишься? — вдруг спросил он, наклоняясь к столу.

— Я…

— Валяй, не съем же я тебя, — выдохнув клубы дыма, усмехнулся он.

— Я отличница почти по всем предметам.

— Почти?

— Астрономия.

— Неужели? А Фрэнк этот предмет, наоборот, любит.

— Не пытайтесь заговорить мне зубы. Я вам все равно не верю!

— Да? Почему тогда стоишь здесь?

— А что мне еще делать? Вы же убь… можете применить Круциатус, сделай я шаг не туда! — истерично воскликнула Адель, прислоняя трясущуюся руку к пульсирующей артерии на шее. — Что вам от меня надо? Оставьте в покое, пожалуйста. Я вас боюсь, — сдерживая слезы, забормотала она, пятясь назад. Успокоительное перестало действовать.

Глубоко вздохнув, Антонин поднялся и пошел к выходу, краем глаза заметив, как она напряглась.

— Расслабься, я ухожу. Но все же подумай над нашим разговором и скажи, зачем мне тебя обманывать, если можно просто стереть память?

***

Розали молча шла рядом с папочкой, изредка бросая на него обеспокоенные взгляды. Казалось, любопытство сгрызало внутри. Корвус Лестрейндж не дочитал газету и пошел гулять во время завтрака! Нет, ее совершенно не удивляло, что они пошли вместе: какая-то особенная духовная связь присутствовала в их отношениях. Когда она не была с Адель, спокойно проводила время в компании папочки. Могли просто сидеть в кабинете, занимаясь своим делом, молчать в оранжерее, играть в шахматы. И часто в тишине. Им было комфортно в компании друг друга. Корвус никогда не обижался, что старшая дочь большей частью секретов делится или с дневником, или с Адель. Нет, он, наоборот, доверял ей, зная, что Розали всегда подумает десять раз перед тем, как что-то сделать или сказать.

Излюбленной темой разговоров часто бывали отношения Адель и Рикарды. Точнее ее портрета. Могли шутить над тем, как те похожи, часто болтают и что-то придумывают. Совершенные противоположности Корвуса и Розали.

Но сейчас явно было что-то не так. И это не давало Розали покоя. Все-таки здесь схожесть с Рикардой и Адель была. Любопытство — ужасная черта характера. Но у всех есть свои пороки, так что…

— Дорогая, прекрати на меня так смотреть. Если хочешь, можешь смело спрашивать.

— Почему… Что было написано в газете?

— Моего хорошего знакомого — Бэркса — убили. Причем не просто убили, а жестоко издевались перед смертью.

— Мне жаль, — не ожидавшая такого поворота событий, Розали опустила взгляд на свои туфли.

— Не стоит. Ты его не знала, так что не можешь сожалеть о смерти.

— Почему же? Он был живым, и, пусть мы не знакомы, но я все равно расстроена.

— Да?

— Конечно. Любая смерть, будь то кролик или человек — кошмарна. И мне, правда, жаль, верите вы или нет. Но… кто мог так поступить? Война с Гриндевальдом ведь закончилась.

— Война закончилась, а некоторые из его последователей недавно сбежали.

— Из Азкабана?

— Нет, что ты. Наша тюрьма не выпускает своих жертв. Из Швеции. У них, видите ли, лучшая охранная система, — передразнил он, вздыхая. — Только, как видишь, эту систему смогли обмануть. А теперь они вернулись в Британию. Мстить.

— Они могут прийти сюда?

— Нет, что ты. Они не будут убивать тех, кто не поддерживал Гриндевальда. Таких слишком много. А вот тех, кто перебежал или сдал информацию властям — с большим удовольствием.

— Бэркс был одним из перебежчиков?

— Да. Когда почувствовал, что дело гиблое, сдал всю информацию, что знал, обменяв на неприкосновенность. А знал он немало.

— Их ведь ловят?

— Конечно. Но когда наше Министерство принимало меры вовремя? Всегда “не страшно”, всегда “есть время”. Конечно, столь жестокое убийство должно встряхнуть, но, боюсь, будет принято слишком мало мер.

— И что делать? Они ведь представляют угрозу населению!

— Дорогая, успокойся. Мозгов, чтобы обезопасить остальных перебежчиков и мирных жителей, у них должно хватить. Надеюсь, — уже тише добавил Корвус, сворачивая с тропинки и идя по идеально выстриженной ярко-зеленой траве.

Розали приподняла подол и побежала за ним.

— Что вы имеете ввиду? Неужели они могут не предпринять простейших мер безопасности?

— Я такого не говорил, хотя с твоим утверждением вполне могу согласиться.

— Но это немыслимая безалаберность!

— Ты судишь слишком строго.

— Почему? Зная, что сбежали опасные преступники, не было принято мер, например, по проверке каждого, кто пересекает границы. Или хотя бы предупреждения населения.

— Ну, они предупредили. В прошлом выпуске этому было посвящено целых две строчки в конце.

— Надо было написать вначале, поставить кричащий заголовок. Вот, скажите, сколько людей доходят до конца газеты?

Корвус мягко улыбнулся, качая головой. Будто она, Розали, была маленьким несмышленым ребенком, а он — взрослый и все понимающий человек.

Внутри поднялась волна протеста, которую, сжав зубы, она заглушила. Ничего не понимающий ребенок! Да она, кажется, осознает больше, чем люди Министерства. Чертово время, где мнение и знания женщин не очень-то и важны.

— Дорогая, это не наше с тобой дело.

— Почему?

— Нашей семье ничего не угрожает. Тем более, в поместье и Хогвартсе вы с Адель в безопасности.

— А Фрэнк?

— Он может постоять за себя. Тут я не переживаю.

— Но мы тоже можем! И почему это, раз мы в безопасных местах — все хорошо и не надо ни о чем волноваться?

— Потому что тебя это не касается. Я думал, ты понимаешь больше, чем Адель, и не пытаешься засунуть нос, куда не следует, — сказал, как отрезал и пошел дальше, оставляя Розали в своих мыслях.

Любопытная, как Адель. Будто это что-то меняет! Неужели она не имеет права знать, что происходит в мире? Теперь это ее дом, ее реальность, так что права у нее есть. Причем такие же, как у Фрэнка или папочки. Лестрейнджи ведь имеют вес в обществе. Можно придумать что-то. Неужели им так плевать на безопасность народа?

И что вообще значит “не ее дело”? Она не член семьи? Не свободный человек? Он не имеет право так говорить. И раз этот разговор начался, то должен и закончится.

Розали глубоко вздохнула, приводя мысли в порядок, и направилась в сторону дома, топча маленькие цветочки. Она спокойна и полностью контролирует ситуацию. Они лишь поговорят и все. Да, просто поговорят. Но что надо сказать? Как объяснить такое ярое желание что-то сделать? Нельзя же идти наобум.

Она закусила губу и остановилась, поднимая взгляд на резко открывшуюся дверь. Из дома выскочила Адель, остановилась на секунду, делая глубокий вдох, а потом сбежала по ступенькам и скрылась за деревьями.