Запрет мата как запрет на показ курения. К примеру, если Сталин курил «Герцеговину Флор», ты его разве с карандашом в зубах сможешь показать? Или Шерлока Холмса, грызущего скрипку? Многие исторические или литературные герои плотно вошли в наше сознание в определенном образе. И нам они интересны целиком, включая свои вредные привычки. Без этих мелочей они могут перестать быть узнаваемыми. Пусть кто-то трубку курит, кто-то матом ругается: дайте нам самим определить, нравится нам это или нет. И уж тем более не нам судить, что вредно для другого. Каждый сам себе вправе выбирать: пить, курить или нет. Да, где дети – там не кури, а где тебе подобные – пожалуйста, на здоровье. И крой матом при этом всё, если душа требует. Не хочешь пить, заходи на Ютуб: там и тебя матом покроют, да и ты в долгу не останешься. Всё для тебя, лишь бы только не курил.

Я знал, что за мат можно не только по морде, но и штраф получить, но совсем не предполагал, что за него вполне реально угодить за решётку! И не на пятнадцать суток, как за мелкое хулиганство… Такие ограничения не для всех, разумеется. У нас что ни медийная личность, то обязательно хоть раз засветилась с матом. Многие и не скрывают, матерятся. От этого к ним народная любовь только крепнет. Потому как он не холеный с картинки, а настоящий. Вот взять, к примеру, президента нашего, источник неиссякаемых «крылатых» фраз. Прислушаться если, он, бывает, в конце фразы, как бы проглатывая, запросто может добавить: «…ля». Его, кстати, на прямой линии как-то спросили: «Вы ругаетесь матом?» – «Бывает», – ответил. И добавил: «В России есть такой грех. Отмолим». Мне кажется, что если он когда-нибудь Меркель блядью назовет, то все просто взорвутся аплодисментами!

Вот лично меня оскорбить матом невозможно. Если меня пошлют матом, то в первую очередь оскорбят себя, а не меня. Это же с их языка говно полетит, им и отмываться. По отношению к себе я мат просто не замечаю. Так же рассуждаю, когда сам кого-то матом крою. Мат, он как сопли, выругался – словно сплюнул, и сразу дышится легко.

Но ругательства надо различать на те, что адресные, когда цель – оскорбить, унизить, и те, что, как говорится, для связки слов или для придания словам красок и эмоций. А эмоции разные. Какие будут переполнять эмоции, если по отношению к тебе несправедливо поступят? Вот то-то же! А когда такая несправедливость становится нормой? В моём родном Шадринске есть скульптура, посвященная революционерам 1905 года. Скульптор у нас жил Иван Иванов, он потом фамилию свою на Шадр изменил по названию родного города. Скульптура его называется «Булыжник – оружие пролетариата». В советские времена ещё такая крылатая фраза была. Нынче времена у нас не такие суровые, чтобы свои свободы с булыжником отстаивать, поэтому пока вместо булыжника наше оружие – мат.

Конец июня выдался жарким, и уже хотелось залечь где-нибудь на пляже. Так себе я и представлял, что лежу на пляже, загораю, трусы только на ветру парусятся, а тут вдруг сзади ко мне подбегают разъярённые, оскорблённые мусульманки с христианками, зажимают голову между ног, руки за спину, трусы прочь – и всё! Больше не девственник я. Шутки шутками, но я реально стал опасаться, что меня вычислят какие-нибудь радикалы и набьют физиономию. На улицах я стал чаще оглядываться, высматривая чёрную «Приору».

Канал тем временем набирал обороты, с рекламой всё шло как нельзя лучше. Плюс к тому я даже попытался издавать тематический журнал. Популярность, одним словом, грела душу, не скрою.

«Я знаю, чего тебе не хватает в твоих роликах, – сказала Ирка с порога, снимая розовые солнцезащитные очки Ray-Ban, – больших сисек и красивых женских ног!»

Сказать, что я был чертовски рад её приходу, значит, ничего не сказать. Она ворвалась в мою квартиру, как шаровая молния, по пути мгновенно оценивая обстановку, прошла на кухню, глотнула из бутылки минералку, заглянула в ванную и, довольная, вернулась ко мне. На ней было легкое шелковое нежно-розовое короткое платье, часы Maurice Lacroix на тонком ремешке и босоножки. Прикид у неё был всегда что надо. Кто были её родители, она не рассказывала, и меня это особенно не волновало. Мне достаточно было общения с ней самой, такой, какая она есть, без груза родительских денег и положения.

«Ладно, а где мы возьмем большие сиськи?» – я был по уши доволен её приходом и решил поддержать заданную тему.

Иркины груди запросто помещались в мои ладони. Неоднократно я уже позволял себе в этом убедиться. Она стояла передо мной, а её соски выпирали из-под тонкой материи, заставляя меня дышать прерывистей. Я провел рукой по спадающим на щеки светлым локонам, большим пальцем расправил на вспухших губах естественные морщинки, заглянул в озорные прищуренные глаза и утонул в бесконечном поцелуе. Не помню, как мы оказались на диване. Мои губы скользили по её шее, плечам. Вот они уже покусывали то один сосок, то другой. Платье медленно съезжало на бёдра, оставляя за собой вздыбленные волоски на молодой нежной коже. Спустя полчаса мы молча лежали, уставившись в серый потолок. Я продолжал ощущать на своих губах вкус её разгоряченных бедер. Наши тела вспотели, кондиционера не было, и следовало бы добраться до душа. Чувствуя, что начинаю засыпать, я нехотя пошёл ополоснуться первым.

Мы сидели за маленьким кухонным столом и ели мороженое, которое Ирка принесла и предусмотрительно закинула в холодильник. Вдруг она вспомнила:

«Ну так как насчет красивых ног?»

«Я не против, – ответил, – но от моих могут разбежаться подписчики».

«Тогда бери телефон», – она прошла к дивану, легла и закинула ноги на спинку.

Шелк соскользнул и полностью оголил её молодые стройные длинные ноги. Она позировала, меняя положение ног, а я всё сбивался и не мог попасть на кнопку, чтобы сделать хоть один снимок. Это были потрясающие минуты: я любовался ею, она соблазняла меня – мы оба раздували огонь, которому угаснуть уже было не суждено. Сделав наконец несколько фотографий, я не смог выдержать мучений и оказался рядом с ней…

С того дня то фотографии, то секундные видеовставки Иркиных прелестных ножек стали украшать мои видеоролики, собирая всё больше и больше подписчиков. Я и представить себе не мог, что их будет столько! Придумывал разные темы, экспериментировал, но всё-таки главной оставалась тема конфликта религии и атеизма. Нет, я не замахивался на серьёзные размышления и анализы, моей целью было зародить сомнение. А дальше, как говорится, пусть каждый сам для себя решает, верить ему или нет, и если верить, то во что.

Для меня между христианской церковью, мусульманской мечетью или еврейской синагогой разницы никакой нет. Разница лишь в форме, размерах и внутреннем убранстве помещений, а также в количестве денег, вытягиваемых у прихожан. Я ничего не имею против храмов как таковых. Во-первых, они могут иметь культурную и историческую ценность. Во-вторых, или, во-первых, это место, где верующие вроде как общаются со своим богом. Если оставить за скобками тот факт, что я не верю в такое общение, можно считать, что общение одностороннее. Пусть так. По крайней мере, некоторым туда приходить нравится, там они находят единомышленников, единоверцев – такой вот клуб по интересам. В чем-то это даже сравнимо с подписчиками на моём канале.