«Встать! Суд идёт!» – в зале судебного заседания постепенно стихли разговоры, и пристав, небрежно зацепившись большим пальцем за бронежилет, как будто рука его была сломана и подвязана повязкой, привычным движением открыл дверь. Из коридора послышались тяжелые шаги судьи.

Помню, как в детстве залез на крышу пятиэтажки. Решил слазить, собственно, на чердак, он оказался незапертым, и жажда открытий понесла меня вверх по металлической лестнице. До того момента, как я откинул тяжелую крышку, чердак мне всегда представлялся таким уютным местом, где можно было спрятаться с книжкой или просто побыть наедине со своими мыслями. Может, такие чердаки где-то и существуют, но чердак в нашей хрущёвке больше напоминал кошачий туалет. Запах, по крайней мере, там был соответствующий. Почему-то пол был засыпан песком, по которому была проложена узкая дорожка из досок. Чердак для всех трех подъездов дома был общим. Прячась по углам, ворковали голуби. Их пометом были загажены все доски, перегородки, даже телефонные провода, что нависали над проходом и неприятно гладили щёки, когда я пытался между ними протиснуться. В тени чердака ровными светлыми линиями было очерчено окно, через которое я попал на покатую крышу. Осторожно ступая по шиферу, я добрался до самого края крыши. Мною овладели одновременно и страх, и восхищение. Высота пугала, но она и манила своей свободой. Можно было или упасть вниз, как мешок песка с кошачьими экскрементами, или взлететь, как голубь. Поставив одну ногу вперед, отставив руку назад для равновесия, я нагнулся и посмотрел вниз. На лавочке кому-то перемывали кости пенсионерки, сосед ковырялся под капотом своей «Нивы», а в песочнице малышня обсыпала друг друга песком. Двор жил своей обычной жизнью. Но сверху эта жизнь выглядела совсем иначе. Во всех смыслах я был выше тех забот, что окружали меня внизу. Люди и предметы были игрушечными, легко можно было двумя пальцами прижать кого-нибудь, стоило только протянуть руку, универмаг уже не казался таким далеким, а небо, оно вдруг стало таким близким, что, казалось, вот-вот облако могло задеть шевелюру. Я стоял, очарованный, и завидовал птицам. От внезапно накатившего на меня счастья я даже на секунду закрыл глаза, чтобы всей грудью вдохнуть свежий воздух.

Когда стоишь, например, на бордюре и смотришь вниз на поверхность дороги, что всего в двадцати сантиметрах от твоей подошвы, глаза можно закрыть, и ничего не произойдёт. Ты будешь твердо стоять, не шелохнувшись. А когда под тобой уже двадцать метров, представить себя стоящим на бордюре крайне затруднительно. Закрывать глаза, стоя на краю пропасти, опрометчиво. Стоит на мгновение ослабить контроль и… бах! Или – шлёп! Звук будет зависеть от того, чем ты набит: динамитом или дерьмом. Я почувствовал, как стал терять равновесие. Неожиданно край старого шифера подо мной лопнул. Колени подкосились, и тело стало заваливаться набок. От внезапного страха я ещё сильней зажмурил глаза. Вдруг через черноту век поплыли радужные круги, меж которых, как кадры старой кинохроники, замелькали серая крыша, голубое небо, высокие сосны, клумбы у подъезда – отрывисто, смазано, будто вот-вот плёнка оборвется…

Она сидела у огромного окна и трубочкой помешивала латте в высоком стакане. В её светлые русые волосы были вплетены солнечные зайчики, что отражались от глянцевого экрана телефона, лежащего перед ней на столике, и от начисто вымытого окна кофейни, через которое в лучах солнца блестели позолоченные купола храма. С соседнего столика мне хорошо были видны её длинные ресницы, хлопающие в такт неспешной музыке, лившейся из колонок откуда-то сверху. Алые пухленькие губы время от времени нешироко распахивались, впуская тонкую изогнутую трубочку, плотно её сжимали, а затем отпускали. Наблюдать за тем, как она пьет кофе, можно было бесконечно. Разыгравшаяся в голове фантазия вдруг заставила меня сконфузиться. Она повернула голову и посмотрела в мою сторону, как бы услышав шепот моих беззастенчивых мыслей. Как же порой нам надо мало времени, чтобы за доли секунды считать послание, уместившееся во взгляде, но как мучительно долго потом приходится его расшифровывать. Отвернувшись, она чуть заметно улыбнулась.

«Можно мне тоже в окно посмотреть?» – подошёл я к ней с совершенно идиотским вопросом.

«Так вы уже полчаса с него глаз не сводите», – подхихикнув, ответила она.

«Да, но за это время я так и не разглядел, что там», – подсаживаясь, я улыбнулся в ответ.

В тот день мы гуляли с Иркой до самого позднего вечера. Пришло лето, и воздух наполнился ароматами новой жизни, распускающихся цветов и зеленеющих газонов. Сумерки отступали все дальше в ночь, но уличные фонари по-прежнему загорались рано, бесцельно растрачивая киловатты электроэнергии.