Как некстати расползлись по лицу прыщи. Торчащие тут и там клочки усов и бороды хотелось поскорей сбрить, но лезвие больно ранило тонкую кожу, отчего лицо заливали кровавые подтеки. Спасение оставалось лишь в онанизме. Она была с длинными распущенными волосами, словно пролитая на плечи чёрная краска. Никогда не мог разглядеть её лица. Она сразу опускалась на колени, из-за макушки был виден только её шикарный зад. Она нежными пальцами уверенно брала своё, а я лишь чувствовал её тяжелое, теплое дыхание, потом легкое покусывание и… вмиг, с рывками, всё становилось мокрым. А мне становилось немножечко стыдно…

Ирка не была из моих эротических фантазий. Но это не мешало мне мартовским котом прыгать вокруг неё и рассказывать разные истории, пытаясь рассмешить. Вел я себя как мальчишка. Она же смотрела на меня совершенно по-взрослому. Обычно девчонки её возраста не прочь провести время с парнями постарше. Я же, несмотря на свой язык без костей, по правде сказать, опасался противоположного пола, как мышь газонокосилки. Говорил я без устали, прыгая с темы на тему, боясь замолчать. Но тот неловкий момент, когда ты ещё не всё сказал, но уже не знаешь, о чем говорить, рано или поздно наставал. Говорят, что молчание – сила, а если эту силу применят те, кого мы любим, то это страшная сила. Но от молчания растет тревога. Ничто так не тянет к человеку, как то, что с ним разделяет. А преградой часто становится именно молчание, которое, как пытка, способно довести до безумия. Но, когда молчит любимый человек, это пытка вдвойне.

Мы с Иркой общались не так часто, как этого хотелось. Она уже отлично сдала ЕГЭ, и уже не было никаких сомнений, что её зачислят на юрфак на бюджет, у меня же оставались серьёзные долги по теории государства и права и ещё паре предметов. Совмещать учебу с зарабатыванием денег было трудно, деньги увлекали куда сильнее новых знаний, и я решил взять академ.

После того случая с «Приорой» по вечерам мы старались не шляться. Я ей и себе купил газовые баллончики. На всякий случай.

Мы целовались. Я ощупал все её сокровенные выпуклости и ямочки. Но дальше этого не заходило. Да я и сам, если быть откровенным, боялся той минуты, когда придётся раздеть её и снять трусы самому. К тому же ей не было ещё восемнадцати.

Однажды Ирка должна была зайти за мной в офис, мы собирались сходить куда-нибудь вдвоем. Но она задержалась и пришла в конце концов не одна, а с подружкой. Подругу звали Полина. Они до девятого класса учились вместе, а потом Полина поступила в медицинский колледж. В отличие от Ирки, которая выглядела старше своих лет, Полина оставалась типичным тинэйджером со взъерошенными жидкими рыжими волосами. Худая и бледная. Косметики на её милом личике не было, а на шее виднелся покрасневший прыщик. Глаза, которые она постоянно норовила спрятать, были серо-голубые, бездонные и растерянные. На среднем пальце ноготь был сломан, и она постоянно прятала руки, то сжимая свои костлявые кулачки, то натягивая на ладони рукава толстовки.

«Слушай, – с порога начала Ирка, – тут с Полиной какой-то пиздец происходит».

Ирка была взволнована, а Полина, напротив, была очень отстраненной. В офисе, кроме меня, никого не было. Они разместились на свободных креслах, а я сбегал к автомату за кофе.

«Поля, прошу тебя, расскажи, – донимала её Ирка, – нельзя продолжать молчать».

«Даже не знаю, с чего начать, – Полина смотрела в пластиковый стаканчик на пенку, что плавала в тёмно-коричневой жидкости, и палочкой помешивала сахар. – Всё как-то внезапно произошло».

«Полю изнасиловали», – сказала мне Ирка.

«Только что?» – спросил я.

«Нет, давно», – ответила Полина.

«Ты заявила в полицию?» – снова спросил я.

Она помолчала, потом заплакала. Ирка дала ей бумажный платочек и попыталась успокоить.

«Есть у меня подружка в колледже, – Полина начала свой рассказ, – Наташа. Дружила она с хачиком одним. Ну как дружила – он её из колледжа на своей тачке забирал. Она с ним на шашлыки ездила: вино, музыка, всё такое. Меня много раз звала с собой, но я этих всегда опасалась: они слишком наглые и какие-то недобрые. Хотя ухаживают, деньгами разбрасываются. Один только раз они меня до дома довезли, а сами дальше гулять поехали. Не знаю, может, месяц-два они дружили, а потом Наташка избегать его стала. Я спрашивала, что случилось, но она рассказывать не хотела. Или побоялась. Только просила меня иногда посмотреть, нет ли у входа машины Руслана. Его тоже Русланом звать».

Она помолчала и продолжила:

«Короче, как-то после занятий я пошла одна, а этот, Руслан её, на своей «Приоре» подъехал, поравнявшись со мной, давай сигналить, чтоб я остановилась».

«Приоре?» – не удержался я.

«Да, – удивилась моему вопросу Полина, – чёрная и затонированная вся».

Вышел он, значит, и спрашивает, где Наташка. Я ему, мол, не знаю. Он меня обвинять стал, что я скрываю её от него. Меня аж взбесило это. Говорю, чтобы они сами между собой разбирались, без меня. И пошла. Тут он меня схватил и в машину давай пихать. А там его друзья сидели, оказывается. Меня, как котенка, закинули на заднее сиденье и зажали с двух сторон. Я даже не сопротивлялась: они здоровые такие, сильные».

«Блядь, сволочи!» – не выдержала Ирка и посмотрела на меня.

«Потом они меня долго катали, заставили Наташке позвонить, но та не отвечала даже на мой номер. Мне кажется, что она могла видеть, как меня в машину заталкивали. Но точно не знаю. Затем отвезли в гараж какой-то. Я всю дорогу головой на коленях у одного из них лежала, чтоб не могла видеть, куда меня везли, – сказала Полина и снова заплакала. – Они всю дорогу угрожали мне, что будут трахать меня во все щели. Говорили, что в нашем меде все трахаются. А когда завели в тот грёбаный гараж, сделали, как обещали».

Ирка обняла подругу. Полина ревела, и успокаивать её было бесполезно. Потом она достала из кармана тонкие сигареты и взглядом спросила, можно ли ей закурить. Я кивнул.

«Этот Руслан сказал, что если заявлю в полицию, то он меня и Наташку закопает заживо. Я была ужасно напугана», – продолжала она, закуривая.

Полина после каждой затяжки кашляла, было видно, что курить она начала недавно. Мы сидели с Иркой, слушали и тоже уже были готовы закурить. Было состояние полного бессилия перед жестокостью. В голове у меня промелькнули события нашего с Иркой первого вечера, когда она успела убежать от тех ублюдков. Меня просто ужас охватил, как только представил, что её могли изнасиловать.

«Но на этом всё не закончилось, – всхлипывая, продолжала Полина. – Когда я добралась ночью до дома, мать сказала, что умер отец. Я, понятное дело, матери ничего рассказывать не стала. До сих пор она ничего не знает».

«Может, надо было всё-таки в полицию?» – опять спросил я.

«Не до неё было, – ответила Полина, – там уже другие проблемы появились».

«Что ты заладил про эту полицию? – немного нервно вступилась за подругу Ирка. – Разве ты не понимаешь, что о таком даже близким тяжело рассказать? Это же пятно на всю жизнь! На неё ведь все вокруг пальцами будут тыкать, как будто не её изнасиловали, а она!»

Раньше, наверное, я был сексистом. Не то чтобы я плохо к женщинам относился, но была у меня своя теория об отношении к ним. Они, как и весь род человеческий, разные: красивые и не очень, добрые и хитрые, умные и глупые. Часто все эти качества у каждой вперемешку. Одним словом, неоднозначные. Красивым, конечно, по жизни везет больше. Им и двери придерживают, их и вперед пропускают, их и на работу берут охотнее, и замуж. И для красивой женщины лучше всего быть дурой, даже если на самом деле она и не такая. Кстати, те, что действительно не глупы, очень неплохо вживаются в роль среднестатистической блондинки и имеют мужиков по полной. Но талантом влиять на мужчин обладают не только красавицы, просто некрасивым это делать немного сложнее. Для дурнушек же важно, чтоб имелись мозги. Если же и их нет, то всё пропало.

А ещё: от глупости – доброта. Нет, конечно, никакую жестокость я не оправдываю. Просто, если для кого одно жестоко, для другого оно же вполне гуманно. У кота вполне себе гуманный инстинкт поймать и съесть мышь, но с точки зрения самой мыши она жертва, а кот поступает жестоко. Но эволюция – это процесс, в котором выживают сильнейшие. Это не я, это Дарвин сказал. У нас же доброта часто с доверчивостью ассоциируется. И те женщины, что себя добрыми считают, скорее, просто доверчивые. Оттого – глупые. Хитрым проще, но часто такие сами себя обхитрить пытаются.