— Как обстоят дела на улице Мелких Богов, Стукпостук? — Ветинари стряхнул пепел от записки на маленький серебряный поднос и откинулся на спинку стула.
— Ночью храмы приняли множество паломников, спасающихся от непогоды, — секретарь осторожно поставил перед патрицием кофейную чашку, наполненную темно-красной жидкостью и, замявшись всего на секунду, легким движением придвинул ее ближе к левой руке патриция. — Но несколько лагерей, разбитых за пределами городских стен, уничтожены.
Ваймс уставился на чашку со смесью ужаса и отвращения.
— Смею предположить, что двери были открыты всем без исключения вне зависимости от конфессии.
— Все так, милорд, — секретарь отступил на шаг и склонил голову в почтительном ожидании. — Лидеры религиозных общин проявили удивительную и необычную для них гуманность. Благодаря этому жесту удалось сохранить немало человеческих жизней.
— Люди удивительные создания, Стукпостук, — Ветинари поднес чашку к губам, — серьезная опасность способна сплотить их и заставить действовать сообща на благо друг друга, но как только опасность отступает, чаша их человечности может качнуться в совершенно противоположную сторону.
Ветинари сделал глоток. Ваймс хотел было зажмуриться, предчувствуя вкус крови на языке, но кровь, а это безусловно была она, оказалась на вкус совершенно не… кровяной. Возможно виной всему были вампирские вкусовые рецепторы или еще что-то. Для начала она была куриной, это Ваймс осознал еще за несколько мгновений до того, как патриций сделал первый глоток, и напоминала на вкус… что-то. Ваймс так и не нашелся, с чем сравнить. Он чувствовал, как остывшая цыплячья кровь все равно согревает губы и язык Ветинари, но никак не мог сообразить, на что же она похожа по вкусу. Хотя одна ассоциация все же была — кофе. Дрянной остывший кофе. Им нельзя было наслаждаться, но за неимением лучшего, для поддержания бодрости вполне сгодится. У Ваймса возникло желание поморщиться, но Ветинари даже бровью не повел. Он в несколько неторопливых глотков опустошил чашку и промокнул губы платком.
— Если мне не изменяет память, сегодня в храме Офлера должны были подавать традиционный праздничный черепаховый суп?
У Ваймса заныли несуществующие сейчас зубы. Укрывшиеся в храме Офлера омниане явно не оценят этот праздничный обед.
— Пожалуйста, убедись, что это досадное недоразумение не превратилось в локальную священную войну.
— Конечно, милорд.
— Кроме того, епископ Арше и архижрец Дрежедыр проигнорировали мое последнее обращение. Как думаешь, они намерены вернуться к своим весьма провокационным проповедям?
— Боюсь, что так, милорд. О них следует позаботиться?
— Ценю твой нежно выпестованный антигуманизм, но, боюсь, превращать их в мучеников на глазах уже распаленной паствы было бы неразумно. Эти господа считают, что город может стать плодородной почвой для их идей и учений. Каждую свою проповедь они стремятся превратить в яркое, а иногда и сдобренное кровью представление.
— И как же вы намерены пресечь это, милорд?
— Пресечь? — Ветинари хищно улыбнулся. — О нет, я не собираюсь ничего пресекать. Я всего лишь намерен показать этим господам, что они понятия не имеют, что такое настоящее шоу. Пожалуйста, сообщи господину фон Липвигу, что у него назначена встреча со мной. Скажем, в полдень.
— Как прикажете, милорд.
— Он все так же ни о чем не подозревает?
— Да, все в порядке, сэр. Последние два покушения удалось предотвратить без каких-либо хлопот. Те, кто осмеливается называть себя профессионалом, предпочитают отказываться от настойчивых предложений Шиков, а все прочие не представляют особых проблем.
— Хорошо. Господин Завиратус Шик со своим представителем все еще ожидают в приемной?
— Да, последние сорок минут.
— Превосходно, еще через пятнадцать можешь пригласить их.
Секретарь почтительно кивнул и, подхватив опустевшую чашку, исчез за дверью.
Ваймс потянулся к новым отчетам, принесенным секретарем. На самом верху стопки тот предусмотрительно оставил краткое сообщение о состоянии здоровья сержанта Колона. Ваймс вздохнул с облегчением: «Жив».
Жизнь Фрэда сейчас находилась в руках доктора Газона и его лучших учеников. Пожалуй, самых надежных руках, какие только можно было представить. Лишай Газон был почти волшебником в своем деле. Почти. «Умирают не все» — так звучал негласный девиз его больницы. Что ж, Ваймсу оставалось лишь молиться, что Фрэд относится к категории «не всех».
Чуть поодаль сыто икнул только что покончивший со своим завтраком Шалопай. В первые минуты пучеглазый песик будто не знал, как ему следует реагировать на их с Ветинари союз, но уже спустя десять минут безошибочно оценил ситуацию, и с тех пор оставил попытки приземлиться своим задом Ветинари на ногу. Шалопай еще раз на всякий случай проверил опустевшие миски и засеменил в сторону патриция. Он уселся по левую руку Ветинари и тихонько заскулил, глядя на того в нескрываемой надежде на ласку.
На первый взгляд патриций походил на человека, которому должны были бы нравиться кошки, но судя по всему, тут в дело вступал принцип о притягивающихся противоположностях. Собаки были единственными на всем Диске существами, к которым патриций испытывал (или, по крайней мере, открыто демонстрировал) свою симпатию. Те, в свою очередь, его просто обожали. Ветинари наклонился, чтобы почесать подставленный его руке круглый живот.
Ваймс невольно сравнил Шалопая со старым Вафлем. Сравнение вышло так себе. Псы походили друг на друга, как ватрушка с творогом походит на острый Эфебский перец. Да, характер у старого фокстерьера был не сахар. Многие посетители Продолговатого кабинета рано или поздно зарабатывали отметины от его зубов себе на лодыжки. Ваймс вдруг осознал, что был чуть ли не единственным, кого эта зубастая кара обошла стороной. Вафля трудно было назвать дружелюбным, казалось, он не любил никого кроме своего хозяина. Пожалуй, так оно и было. И все же, в тот день, когда Ваймс, в очередной раз явившись на доклад к патрицию, не обнаружил под его столом привычной корзинки и витающего по кабинету запаха старого нездорового пса, он испытал нехарактерную печаль. Отчего-то Ваймсу казалось, что Ветинари больше не заведет себе собаку, но вот прошли годы, и неожиданно возникший будто из ниоткуда Шалопай уже оглашал Продолговатый кабинет своим задорным тявканьем. Хотя от Ваймса не укрылось, что корзинка господина Председателя стояла у рабочего стола, а не под ним.
За дверями слышалось злобное бормотание. Длительное ожидание под аккомпанемент особых часов делало свое дело: посетители в приемной уже достигли нужной стадии кипения мозга.
Завиратус Шик относился к довольно отдаленной линии Шиков, в свое время не получившей вольготного доступа к банковскому хранилищу, что позволило ему до сих пор находиться на свободе, но в то же время, к достаточно близкой ветви семьи, чтобы иметь возможность претендовать на ошметки, оставшиеся от состояний своих некогда более богатых, но ныне пребывающих в каталажке родственников.
Двери в кабинет распахнулись, едва не ударившись о стены. Подобное поведение определенно выдавало в Завиратусе или конченого кретина или особо изощренного самоубийцу. По пятам за ним торопливо семенил затравленно озирающийся законник.
«Мелкая сошка», — подумал Ваймс.
Представлять сейчас интересы Шиков стало крайне невыгодно для карьеры, а потому главные акулы адвокатского дела как-то незаметно устранились от прежде влиятельной семьи, оставив ее судьбу в руках вчерашних студентов или просто неудачников.
— Доброе утро, господа, — Ветинари смотрел на Завиратуса взглядом паука, наблюдающего, как особенно жирная муха с разбегу запрыгивает в его сеть.
— Мы прождали в приемной больше часа, это немыслимо!
Муха с разбегу увязла в паутине сразу всеми шестью лапками. Шик абсолютно перестал контролировать собственный язык, если прежде он вообще умел это делать.
— Доброе утро, ваша милость, — торопливо попытался спасти ситуацию законник, — господин Завиратус Шик хотел бы обсудить возможность инвестиций в развитие города.
