А с другой стороны, Барнс был единственным, кто спросил её об этом. Просто потому, что знает – сама она может отбрехиваться вечность, но ничего не сказать. Однако на прямой вопрос врать не станет. Ему, по крайней мере.

Это было странно, но он действительно был первым, кто спросил Аврору о её отношениях с Питером. С очень важным для неё человеком. Одним из важнейших. Мама и дед быстро смекнули, что всё летит к чертям, когда дочь и внучка начала раздражаться только от «Как там Питер?». Или по тому, что ссоры стали чаще, глубже, масштабнее. Но они не спрашивали – не хотели делать ей неприятно, бередить то, что не заживало.

А ей нужно было с кем-то это обговорить. Выговориться. Выпустить гной, что разъедал изнутри.

- Мы разбежались. Так получилось, - выдавила рыжая, не зная, что повторяет слова Тони, сказанные когда-то Стиву – при захвате Зимнего солдата.

Ирония судьбы.

- Почему?

- Он назвал меня сумасшедшей, - со злой ухмылкой повернулась она к нему лицом, спиной опираясь на столешницу. Джеймс поднял брови, то ли возмущаясь, то ли спрашивая – и это всё? – Нет, не из-за этого, конечно. У нас всё было хорошо, знаешь, целый год почти. Пока я не поняла, что отношения – это работа двух людей и с двух сторон. И если уступает всегда кто-то один, это не отношения. Это… не знаю что. Насилие? Диктатура? Угнетение? Унижение? Но даже это было не главным.

Девушка вздохнула и обхватила себя руками за плечи.

- Он начал меня раздражать. Вымораживать своим глупым, детским поведением. Безответственностью какой-то. И словно бы непониманием того, что нужно думать, прежде чем сделать. «Питер, пожалуйста, будь осторожнее, я уже задолбалась нервничать из-за твоих патрулей, седых волос мне хватит на ближайшие семьдесят лет!» «Питер, зачем ты это делаешь, остановись, я не хочу больше тебя штопать!» Питер-Питер-Питер… Но Питер меня не слышал! Он просто делал, как хотел, ведь я всё стерплю, потому что люблю и никуда не денусь. Он просто делал, потому что «ну я же прав, как она этого не видит, не понимает, я же Человек-паук, Тони меня выбрал, я должен быть достоин…» А мне, Джеймс, было глубоко плевать, кто и для чего его выбрал. Потому что мои нервы тратились из-за его патрулей и травм. Мои слёзы. Моё здоровье.

Нервным жестом облизнула губы, высыпала сыр на сковороду и снова закрыла крышку, поворачиваясь лицом.

- Я не говорю, что я была идеальной. Нет, отнюдь. Я стала параноиком. Конкретным причём. И я понимаю, что в какой-то степени он тоже прав, когда говорил мне, что я душу́ его своим контролем, стремлением подавить, защитить, уберечь, посадить под купол и никогда не выпускать из поля зрения. Потому что да! Я однажды уже выпустила, и он, твою мать, рассыпался в прах на какой-то чертовой планете в миллиардах км от Земли! И может, он прав и в том, что я сумасшедшая. Может быть. Но и это можно было бы решить. Если бы он этого хотел.

Аврора злилась, и в таком состоянии напоминала Барнсу змею – она тоже не была опасной, пока её не трогали и не обижали. Но задев, будьте готовы огрести так, что мозги пойдут струйкой через нос.

- Но Паркер не хотел. Он просто сбегал каждый раз. Серьезно, я не шучу. Однажды он просто выпрыгнул в окно, когда я начала разговор на эту тему. Видишь, в чём шутка, Джеймс? Я записалась к психологу, чтобы мне помогли спасти наши отношения. Я искала выходы, как взрослый человек, столкнувшийся с проблемой. А Питер, как ребёнок, просто ушел от проблемы. Улетел, точнее, на своей этой химозе. Забавно, да?

На самом деле, нет. Ни разу не смешно. И Баки хотелось убивать. Потому что он видел, как она переживала из-за этого. Видел, что довела себя до эмоционального истощения, когда становится просто плевать. Сознательно выбрала безразличие на месте шкалящих чувств.

И всё из-за этого мальчишки, будь он проклят!

- Но вот смотрю я сейчас на тебя и думаю – а не предрешено ли всё это было? Заранее обречено на провал? Потому что… Потому что многое изменилось во мне с Ваканды. И он чувствовал это, Джеймс. Он чувствовал себя неуверенно. Потому что я сравнивала. Подспудно, исподтишка, сама себе не признавалась, но сравнивала. И сравнение часто выходило не в его пользу. Но до Щелчка я не задумывалась об этом.

У Солдата сердце заколотилось где-то в глотке. Было страшно и радостно слушать её – потому что она говорила о нём. О своих чувствах к нему.

- А во время Щелчка… Оглядываясь назад, мне всё больше начинает казаться, что я перегорела ещё тогда. Просто убила в себе ту любовь, но, как дура, цеплялась за неё. Чтобы хоть что-то чувствовать. Боль, потеря, гнев? Пусть, плевать. Лишь бы не умереть от горя и ужаса. От одиночества. От пустоты внутри. Потому что это были страшные годы, Джеймс. Убила… А может, просто повзрослела, переросла, перегорела. Не знаю, но сейчас я чётко осознаю, что ничего к нему не испытываю. Ни любви, ни ненависти. Ничего.

Она выдохнула, как если бы говорила всё это на одном дыхании, и отвернулась. Выключила плиту и снова оперлась руками на разделочную поверхность.

Всё. Выговорилась. Выпустила. Отпустила. Выкинула эту хрень из души и головы. Наконец-то. Ей не хватало это умения Барнса молчать и слушать, глазами лишь показывая, как важно ему то, что ты рассказываешь.

Всё. Осталось последнее.

- Я должна признаться кое в чём.

- Не пугай меня, - глухо выдохнул шатен, поднимаясь и подходя к ней.

- Я обманула тебя однажды. Я… Чёрт! – Девушка дрогнула, когда живая горячая рука обвилась вокруг её талии. – Я видела тот твой сон в Ваканде.

И ему не нужно было пояснять, о каком именно сне она говорит. Потому что он точно знал – о каком.

Потому что помнил его слишком хорошо, слишком отчётливо.

Потому что видел его слишком часто.

- Почему не сказала? – практически прохрипел мужчина, грудью прижимаясь к женской спине.

- Стыдно было, - дыша часто и загнанно, сказала Маклауд. – И потому что боялась.

- Меня?

- Того, что не сдержусь. И отвечу. Помогу воплотить в реальность.

- Почему сказала сейчас?

- Потому что больше не боюсь, - проговорила Ава, разворачиваясь.

Он набросился на её губы, как изголодавшийся зверь. Быстро и сильно, жадно, захлебываясь её вкусом, дыханием, восторгом. Джеймс так долго этого ждал, столько раз представлял себе, как будет целовать её нежно и неторопливо, что сейчас… даже не вспомнил об этом.

Куда там, когда вот она, выгибается навстречу ему, отвечает с такой страстью, что из головы все мысли выдувает. Кроме одной конкретной.

Аврора, чёрт возьми, была слаще, чем он себе представлял, и намного отзывчивее. Цеплялась за его шею, волосы, плечи, как утопающий. Выдыхала, едва слышно стонала, терлась всем телом о него, заставляя теснее вжиматься бёдрами в неё, почти до хруста вдавливая в край столешницы.

Её нога поползла вверх, к нему на бедро, и Барнс быстро осознал намёк. Подхватил под ягодицы, безжалостно сминая в ладонях и прижимая к себе, заставляя обвиться вокруг него плотнее, теснее, ближе, и двинулся в сторону спальни. Ава беспорядочно целовала его лицо, попадая в губы, в подбородок, пока спускалась к шее, после чего с ощутимой силой укусила, тут же зализывая укус.

Джеймс зарычал и притиснул её к косяку своей комнаты, продолжая целовать.

- Не играйся, - вытолкнул он сквозь клокочущий внутри рык дикой похоти.

- Тебе же нравится, - прихватывая зубами его нижнюю губу, улыбнулась она.

Чертовски, слишком, делай-всё-что-угодно нравится!

Солдат прижался к ней бёдрами, толкаясь вверх, словно показывая, как это будет. Маклауд запрокинула голову от удовольствия, тяжело дыша. Грудь в какой-то майке на бретельках и яркий кружок реактора оказались у него перед лицом, но Барнс решил начать с открытой шеи, нежная кожа которой давно не давала покоя.

Когда он впился в неё зубами, она вскрикнула, вцепляясь ему в волосы, то ли отталкивая, то ли прижимая ближе. Ей было слишком хорошо, слишком жарко и откровенно, чтобы думать. Только горячие руки, блуждающие по телу, сжимающие крепко и сильно, по-мужски уверенно. Тело, огненное и рельефное, жёсткое, пахнущее чем-то терпким и приятным настолько, что крышу сносило.