Каждый шаг ее сопровождался чьим-нибудь вырвавшимся наружу в той или иной форме удивлением из толпы. Девушки, разодетые ярко, но совсем не так дорого и изысканно, тускнели на ее фоне, зеленели от зависти, перешептывались и расспрашивали друг друга, не знает ли кто этакую птицу. Мужчины же были околдованы, как только случайно их взгляд падал на прелестную незнакомку. Ее одежда вызывала двойственные чувства: «Она богата, но… она не из знати. Знать так не одевается».
— Позвольте, красавица, куда Вы спешите? Не могу ли я составить вам компанию? — отважился заговорить с ней один юноша с прекрасным звонким голосом и золотистыми кудрями. Мэри взглянула на него не без доли кокетства, мило улыбнувшись, но тут же посерьезнела:
— Нет, сэр. Я тороплюсь по делам.
— Какие дела могут быть в такой замечательный вечер? Разве Вы здесь не для того, чтобы развлекаться? — не отставал местный Аполлон в клетчатом фраке.
Мэри бы позабавил флирт с ним, если бы она была в привычном для нее окружении, зная, что вольность ничем не грозит. К тому же, ее мысли сейчас занимал Билл, а отнюдь не этот красивый юнец.
— К мистеру Каттингу, — отрезала она сурово. И парень с понимающим видом отступил в толпу.
Больше препятствий на пути она не встретила.
Мэри приятно холодило лезвие ножа, закрепленного под подвязкой чуть выше колена. Она увидела единственный доступный ее взгляду стол с несколькими стульями вокруг него, за которыми сидели, по всей видимости, важные шишки, и поняла, что идет по правильному пути. Различив фигуру Билла, как всегда сидящего как бы и во главе стола, и одновременно в тени остальных, Мэри снова ощутила то сладкое чувство свободы, подходя к мужчинам. Среди них была и женщина, но, обменявшись взглядами с Биллом, она встала и вышла, пройдя в дюйме от Мэри.
Если кто-то и мог соперничать с мисс Грей в красоте и изяществе на этих танцах, то это точно была она. Мэри с любопытством и мало скрываемой неприязнью глянула на девушку, которая несмотря на это вполне очевидное отсутствие дружелюбия улыбнулась ей очень непосредственно, тряхнув головой. Светло-рыжие волосы, как бы случайно вырвавшиеся из прически волнистые прядки, немного раскосые голубые глаза, блестящие интересом, чувственные губы и просто вопиюще открытое голубое платье из шерсти.
«Нет, это не шлюха», — мысль, которая должна была успокоить неосознанно ревнующую Мэри, наоборот омрачила ее сознание. Но, быстро оправившись, она на время отодвинула образ развязной красотки на второй план. Билл сразу заприметил ее, подав знак той девице, но только сейчас подозвал:
— Посмотрите-ка, добрые господа, какое сокровище пожаловало в эту дыру, — громогласно объявил он, намекая на роскошный наряд Мэри. — Здравствуй, Птичка, присаживайся.
Билл хлопнул рукой по стулу рядом с собой, и Мэри, очаровательно улыбаясь маститым бандитам, немного озадаченным появлением странной гостьи, заняла свое место. А место было рядом с Биллом, мысль эта неизменно грела ее самолюбие. Но ведь тут только что сидела та рыжая дрянь.
Билл рассмеялся, глядя в глаза Мэри. Кажется, остальные его больше не заботили. Сегодня он был одет более чем солидно. Черный галстук, иссиня-черный жилет и брюки в популярную в то время широкую полоску. Посмотреть, так прямо настоящий джентльмен. Но лицо его оставалось прежним, во что бы он ни был одет. Хищный взгляд, сломанный когда-то давно нос, тонкие губы под идеально закрученными усами, густые брови, изогнутые как бы в насмешке, шрам на скуле. Нет, джентльмены так не выглядят. Но бандиты тоже. Или Мэри недостаточно знает о бандитах? Ведь тот молодой человек, похожий на ангела со своими блондинистыми кудрями, тоже был из его круга. Но если тот выглядел как серафим, то Билл напоминал скорее Мефистофеля, более грубого, более прямого, чем персонаж бессмертной трагедии Гете, но по-своему очаровательного.
— Кто она? — Билл кивнул головой, указывая на удаляющуюся фигуру девушки в голубом платье. — Не удивляйся так, у тебя на лице написан этот вопрос. Это Дженни Эвердин, первоклассная воровка, похитительница мужских сердец. Она обменивалась со мной полезной информацией. А что ты думаешь о ней, дорогуша?
Бандиты все так же сидели на своих стульях, опасаясь, что покинуть их без указа Билла может быть нежелательно для репутации. Никто не любит, когда в миллиметре от уха пролетает нож. Мэри решила не отвечать сразу, взвесить свои слова, а также выразительно посмотрела на мужчин, сидящих на своих местах, как истуканы.
— И правда, — смекнул мужчина. — Не видите, я разговариваю с дамой? Ах, да, Макглойн, не думай, что я забыл об уговоре.
О каком уговоре шла речь, для Мэри так и осталось тайной, но, наверное, ничего важного в этом не было. Важно было, что она осталась наедине со своим другом и врагом в одном лице. Ей припомнился вечер в саду. Интересно, помнил ли о нем Билл?
— Она красивая и у нее очень проницательный взгляд. Наверняка эта Дженни умна и точно знает себе цену, — наконец ответила мисс Грей, провожая глазами уходящих.
— Да, это так, особенно про цену. Джен часто прячется под личиной наивной очаровательной дурочки, но тебя-то не проведешь, так?
— Если бы я застала ее где-нибудь в другом месте, может быть, ей удалось бы обмануть меня.
— Твое счастье — она не работает с женщинами, — усмехнулся Билл и хлебнул бренди. — Знаешь, это ведь я ее создал. Когда я нашел ее, она была растерянной малявкой, сиротой с ободранными коленками. И что-то такое я в ней увидел…
— Вы ее вырастили? — спросила Мэри, снова обращаясь на «Вы». Она видела, как Мясник помогал бедной женщине, но если он еще и воспитал ребенка, внутренний мир девушки грозил перевернуться вверх дном.
— Можно и так сказать. На самом деле Дженни вырастила улица, но я дал девчонке почву для цветения. Оказалось, воровство — ее талант. Разве она узнала бы об этом, если бы ее родители не изволили так рано отправиться в могилу? Или если бы я не направил ее? Пути господни воистину неисповедимы.
Мэри, конечно, не раз слышала это выражение, но никак не ожидала столкнуться с ним здесь. Билл тем временем продолжал:
— Вы, бедняжки, живете от бала до бала, развивая единственный свой навык — очарование. Вот так надо краснеть, вот так надо смотреть на мужчин, а этак на женщин. Потом вы находите себе какого-нибудь плешивого аристократишку, он вами завладевает, и что дальше? Все. Жизнь началась, жизнь закончилась. Носи платья цвета дерьма, миссис как-тебя-там, ходи кругами около своего непутевого мужа, глупо улыбайся, вышивай, толстей, рожай пять детей, носи траур и наконец — апогей! Умри! Кто же при такой жизни раскроет себя? Вышивальщицы? Сплетницы? Свиноматки? Но разве женщина не способна на большее? Кто-то уже с детства теряет эту искру настоящей жизни, превращаясь в унылый пустоцвет, безмозглую и серую девку, а чья-то искра все никак не хочет угасать. Я углядел это в Дженни, когда она была босоногой малышкой и вижу в тебе, Птичка. Ты не создана для того мира, в котором ты живешь. Ты больше их.
Мэри не могла вымолвить и слова, да и не смела оборвать этот монолог. Она уже и забыла о Дженни. Слова Билла будто кромсали, рвали в клочья ее картину жизни, которую она рисовала так упорно под наставничеством родителей и нянек. Она понимала, что этот бандит с чуткостью матери, знающей свое дитя вдоль и поперек, одну за одной вскрывает ее душевные раны, возбуждает сомнения, давно задавленные влиянием правил, поставленных обществом и самой ею. Каждый удар попадал точно по цели. То, о чем не решалась говорить и даже думать Мэри, только что было откровенно без обиняков высказано Каттингом.
— Знаешь, где твое настоящее предназначение? — устрашающе спросил Билл, склонив голову. У Мэри пробежали мурашки по телу.
Мужчина резким движением взял ее за ногу под платьем, положил ее на свои колени и, ухмыляясь, запустил руку под юбки. Мэри была настолько поражена, что, не будучи в состоянии сказать хоть слово, молча наблюдала, беспомощно хлопая ресницами-веерами. Пальцы Билла нащупали ленточку подвязки, а вместе с ней и рукоять подаренного им ножа. Он вытащил нож, но пальцы на пару мгновений дольше, чем надо, задержались на бедре девушки. Мэри не дрогнула, хотя ощутила приятное покалывание в области живота. Когда мужчина наконец извлек нож, она тут же пришла в себя и покраснела от сознания своей порочности. Она допустила, чтобы мужчина прикоснулся к ней, да еще и так… «Надеюсь, мать с отцом не смотрят на это с небес», — судорожно подумала девица, упрекая себя в том, что ей понравилось.
