Рыжеволосый, державший факел, вскрикнул:

— Что ты наделал, Глир!

Иерарх сферы Логоса сделал вид, что опомнился, охнул с притворной жалостью:

— Ох, надо же! Верховный наверняка расстроится, что камни пострадали… Зови Мариэт, брат Ремес.

— Но…

— Тебе же передал Сьент перед уходом свою драгоценную дарэйли? Вот и заставь ее работать! Ханна — не рабыня, мы должны ее спасти.

— Но посмотри, что с остальными!

Шатер наполнялся чадом: над лежавшими на полу статуями дарэйли, облитыми змеиной кровью, поднимался едкий дымок.

— Тьфу, нашел о ком жалеть, — сплюнул Глир. — Беглые рабы умрут окончательно, только и всего. Зато рохля Сьент вынужден будет, наконец, убить принца. Ему уже нечем будет купить это дьявольское отродье.

Рыжеволосый, поколебавшись, призвал Мариэт. В ожидании дарэйли жизни они стояли над истекавшей кровью служанкой и оба пальцем не пошевелили, чтобы помочь ей. Зачем? Гончару не подобает пачкать рук о плоть мира, для этого есть рабы, созданные из той же грязи, одухотворенной богом Эйне по молитве жреца. Разве услышал бы Сущий молитвы, будь у его слуг грязные руки?

Вражеские кони оказались привычными к виду чудовищного тигра — увы, они не скинули седоков и не понеслись прочь, когда Граднир издал бешеный рев. Гончары, правда, на миг растерялись и драка началась не сразу.

Граднир повернул в сторону, к холму, но жрецы уже поняли, откуда в местных лесах взялся огромный тигр с двумя седоками. Ехавший впереди молодой, лет двадцати пяти, светловолосый Гончар — с кругом на груди, без камней, как у неофита, но не из черного, а из белого металла — резко натянул узду, подняв коня на дыбы, и выкинул вперед руку, прокричав:

— Strajn'ra vuar!

Тигр споткнулся, но тут же гигантским прыжком отлетел в сторону. Мы едва удержались на его спине.

— Arre Аigner! — следующая команда того же Гончара.

Вспышка. На месте, где только что были мы, уже вилась дымком внушительная яма, и земля в ней горела.

— Ё-моё! — содрогнулся Ксантис, сидевший позади. — С ним огненный Арр! Райтэ, вся надежда на тебя. Жги их!

Лучше бы он этого не говорил, потому что я растерялся, и следующую минуту, показавшейся вечностью, думал лишь о том, чтобы не упасть: Граднир метался из стороны в сторону, уворачиваясь от огненных вспышек.

Одна из молний ударила по моему мечу, вырвав и расплавив его.

Ксантис не мог сосредоточиться на ответном ударе. Почувствовав, что рука земляного дарэйли, державшая меня, разжалась, я оглянулся: он катился по придорожной траве.

Земля тут же содрогнулась, поползла в стороны, как трухлявая ткань. Двое дарэйли жрецов рухнули в образовавшуюся на ровном месте дыру. Осталось четверо против нас троих. Задние лапы Граднира тоже провалились, он рванулся вперед, и я, не удержавшись, слетел на край ямы.

— Держись! — долетел голос Ксантиса.

Земля вокруг него свивалась воронкой, словно почва стала жидкой.

Вокруг все мельтешило, разносились крики, команды. Всадников стало гораздо больше — это подоспел княжеский авангард. Но сцепились они почему-то не с нами, а с двумя жрецами, отбегавшими от воронки. Двое дарэйли, атаковавшие льдом и пламенем, развернулись к ним, чтобы поскорей разделаться с нежданными врагами и взяться за нас. Поднялись клубы пара, отряд князя рассыпался, ловко уходя от ударов.

Я не успел порадоваться разладу среди Гончаров: мои плечи захлестнула петля — невидимая, но стальной твердости. Казалось, что меня держал сам воздух, затвердевший как лед. Это что-то новенькое. Знать бы, с чем мы столкнулись. С какими дарэйли.

А петля, между тем, тянула мое разом продрогшее тело к Верховному Гончару — и знака никакого не надо, чтобы понять, кто он. Одни его глаза чего стоят — таким взглядом можно резать сталь и скалы похлеще клинка Ллуфа.

Двое дарэйли стояли за его спиной, положив ему ладони на плечи. Их развернутые крылья силы — алое и белоснежное — казались крыльями самого Сьента. Я содрогнулся, поняв, что не могу ничего сделать — ноги шли к ним сами.

— Р-рви связь, Райтэ!!! Р-р-рауу, голову им руби, князь! — первый рев Граднира был адресован мне, а второй — седому всаднику, наседавшему на одного из дарэйли второго жреца. Тот походил на дикобраза с гребнем из толстенных игл и отмахивался длиннющими когтями, которым позавидовал бы и Граднир. Впрочем, меч человека вскоре аккуратно постриг когти дарэйли, а по вялости контратак можно было догадаться, что Гончары приказали не трогать князя.

Рви связь. Как?

Сьент улыбался, но по его лбу тек пот, а жилы вздулись от напряжения. Он тянул меня к себе, как рыбу. Рыбак, Тьма его подери.

Меч, мне нужен меч.

Я вспомнил слова призыва металла, ощущение клинка в руке. Желание взять оружие было таким отчаянным, что… осуществилось. Ринхорт не зря вбивал в меня учение. Но то, что появилось в руке, удивило: сталь багровела, как раскаленная, хотя ладонь не чувствовала жара.

Взмах — и державшая меня петля лопнула.

Отдача сбросила меня в трещину. Извернувшись в воздухе, я зацепился за торчавший над обрывом корень. Сухая земля крошилась и расползалась под моим весом. Ноги нашарили какой-то уступ. Рывок — я выскочил из ямы. Но ко мне и тигру, уже лежавшему без движения, тянулись десятки ледяных щупальцев, а над нашими головами начал формироваться странный решетчатый купол из световых прутьев.

— Подчинись мне, Райтегор! — влетел в уши властный голос то ли давно сгнившего в гробу Ионта, то ли Верховного жреца.

— Отойди, Сьент! — прогремел еще один голос. Кричал старик. — Он — мой!

— Он тебе не по зубам, князь, — ответил Верховный неожиданно весело, словно происходящее его лишь забавляло.

'Весело тебе, гад?!' — рассвирепел я, поднимаясь на ноги. Точнее, меня что-то подняло, и не за шкирку, а словно чья-то рука зацепила сердце в кулак и потянула из тела.

Крыло! Сразу вокруг потемнело: оно было… большое. Очень большое.

Я чувствовал между лопаток толчки от рвущейся в мир силы, а в душе — какое-то злое, предвкушающее торжество. Боковым зрением увидел у левого плеча струящийся мрак, прочерченный двумя серебристо-серыми сполохами, и алеющие кончики перьев. Ничего, симпатично даже.

Внезапно на поле боя стало тихо: замер звон мечей, стихли крики раненых. Только вдалеке слышалось истеричное лошадиное ржание: это разбегались кони погибших.

Я медленно огляделся, удивляясь, почему все — и друзья, и враги — разом побледнели и уставились на меня, словно только что заметили?

Со зрением что-то случилось. Войско Доранта вдруг резко поредело: половина людей выглядела, как бледные полупрозрачные тени, сидевшие на призрачных конях. Фигура князя — то, что это был он, я понял по мерцавшему золотом ободу на неприкрытых шлемом седых волосах — казалась размытой, как и облики уцелевших дарэйли.

Верховный Гончар, только что стоявший перед Дорантом, совсем куда-то пропал. А, вот и он: на его месте я заметил какое-то белесое пятно, очертаниями напоминавшее человека в жреческой мантии.

Пятно шевельнулось: высший иерарх медленно, как во сне, направился ко мне, перешагивая через трупы. Мертвые тела видны были хорошо, но при движении жреца от них отлетали облачки всех оттенков от серого к черному и тянулись за ним.

Мне до жути захотелось поглотить их, вобрать в себя. Даже рука с мечом дернулась — принять исходившую из мертвых силу. Левая. В ней теперь было странное, кривое и зазубренное орудие — помесь меча с серпом, и цвет у него был тоже непонятный: мглистый, как клочок черного тумана. Такое оружие носили высшие маги — линнери. А ведь я его не призывал.

Направив острие кривого меча на ясно различимую фигуру позади Верховного, — это был второй жрец, — я приказал подойти:

— Indhar're!

Сьент вздрогнул, оглянулся на брата по вере. Тот упал на колени, его затрясло от ужаса:

— Нет! Я… я не хочу!

— Дай мне свой знак, Гончар, — потребовал я, надеясь, что пройдет тот же номер, как с Вроном и Авьелом.