— Не самое мудрое решение, принц-не-принц, — после длинной паузы заметил Граднир.

— Это мое решение. В конце концов, прошел же я в одиночку Лабиринт Нертаиля.

— Там не было Гончаров.

— Зато было кое-что похуже.

— И что же? — этот вопрос занимал всех без исключения.

Да не рассказать мне им. Что я скажу? Тьма? Ну, тьма, и что? Ее надо почувствовать до самых печенок — как она роется в твоих кишках, лезет в сердце, сосет кровь и пьет мозг. Час за часом… вечность. Там была — Тьма. Такая, что я проклял миг, когда вырвался от жреца и сбежал.

Я молча повернулся и отправился в направлении юго-запада, заметив краем глаза, с какими зловредными ухмылками переглянулись дарэйли — и светлые, и темные.

Шел я долго, злой на весь свет, да и на всю тьму заодно. Особенно, на то, что забыл о коне. Не возвращаться же за ним, дарэйли на смех. Шел, глядя сквозь туман накатившего гнева, как ложится под ноги утоптанная тропа, никуда не сворачивая, прямая, как стрела.

Вот это и показалось странным: иду, ноги передвигаю, а ни рытвины на пути, ни колдобины, ни поворота.

Я поднял голову. Местность вокруг не изменилась. Все так же виднелась впереди горбушка холма, вилась по правую руку река, по левую темнел лес, а позади — я оглянулся — выстроились дарэйли, уткнув руки в бока, и улыбались.

Сцепив зубы, я ускорил шаг. Тропа послушно устремилась навстречу коричневой ленточкой. Дуб, раскинувший могучие ветви на обочине, не приблизился ни на волос. Шуточки Ксантиса, ясно.

Прыгнув с тропы на луг в надежде, что над растениями дарэйли земли не властен, я побежал. Проще было, наверное, бежать по скользкой, движущейся навстречу змее — трава текла под ноги вместе с почвой.

Ветер внезапно усилился, подул в лицо. Я упрямо сжал кулаки, и двигался, чуть согнувшись, чтобы не сбило с ног. Хлынул дождь. Но я тоже дарэйли, и нечего мне тут в лицо плевать всякой сыростью!

Земля под ногами начала проваливаться вместе с травой, пытаясь схватить за ноги, проглотить, а дождь перешел в ливень. Не на того напали! Я двигался вперед скачками, перепрыгивая через ямы. От кожи и мокрой куртки повалил пар.

Снова оглянувшись, я увидел, что немного оторвался, и дарэйли уже не улыбаются. Выстроившись полукругом, они положили друг другу руки на плечи, словно собрались танцевать какой-то сельский танец.

И тут меня слизнуло ураганным порывом ветра. Я покатился, но застрял в кустарнике. Его тоже ломало, выворачивая из земли. Кое-как поднявшись на четвереньки, я цеплялся за ветки кустов, траву. Они легко вырывалась с корнем. Рывком выпрямился, но только потому, что ноги провалились по колено — захочешь, не укатишься. Вытащил ногу, вторую… Только бы не свалиться. Шагнул. Земля опять заколыхалась под ногами.

Если они начнут швырять в меня ножи вместо града, то лучше сдамся, — мелькнула мысль. И тут же ее смело шквалом ярости. Да как они смеют держать меня, как щенка за шкирку?! Меня, Райтегора Энеарелли!

Этот пылающий шквал и кинул меня вперед, и понес, как нес когда-то в Лабиринте семилетнего мальчишку. Я помнил: что-то вошло в меня там, в святилище, ворвалось с чудовищной силой, едва не разодравшей тело и не отнявшей разум. Вошло, вырвало нож из груди брата, швырнуло на Ионта и выкинуло меня в Лабиринт, а там, дрогнув перед Тьмой, свернулось в зерно на дне сердца, но осталось со мной навсегда. И теперь высвобождалось, ломая не только грудную клетку — так, что трещали кости, и в глазах багровело от боли, — ломая мир вокруг.

Оно хотело быть свободным. От всех, от всего. От меня.

Перед глазами возникла темная стена.

— Прочь! — сказал я, врезаясь в нее, как раскаленный клинок.

Стена лопнула, разошлась оплавленными краями. Потом трещали ветки, рухнул поваленный ствол. Звуки растаяли в наступившей тьме. Я снова шел сквозь мир, утонувший во мраке, как шел когда-то по Лабиринту Нертаиля. Мне надо было выйти из ловушки, выжить.

Я вспоминал, словно бегство из святилища было вчера. Сейчас.

Тьма стала багровой, полыхала жаром — таким же, какой полыхал в груди. Но от него уже не было больно. Боль пришла от воды, хлынувшей с неба, и от пара, клубившегося вокруг. Виски ломило, глаза жгло, но я шел.

— Райтэ! — донеслось издалека. — Опомнись!

Я с трудом вспомнил, что это мое имя. Мне казалось, у меня другое имя, но я его забыл. Послышались сухие резкие звуки, словно в небе что-то рвалось. Через миг осознал, что это хлопают крылья.

— Райтегор! Остановись! — раздалось высоко над головой.

Я остановился. Багровая тьма рассеялась. Сквозь ветки снова пробивалось солнце, отражаясь в каплях дождя, висевших на мягких иглах густых зарослей. Над верхушками деревьев парил гигантский орел.

— Оглянись! — крикнул он.

Я посмотрел через плечо. Позади безобразным шрамом уходила сквозь зеленую лесную чащу обгорелая просека в сажень шириной, если эту полосу поваленных деревьев вперемешку с мокрым угольным крошевом можно назвать просекой. По ней мчался, перепрыгивая через вывороченные корни и сломанные, еще дымящиеся стволы, полосатый зверюга с черным рыцарем на загривке.

— Ты цел, Райтэ? — Ринхорт, спрыгнув на землю, подбежал, порывисто сжал мои плечи и тут же резко отпустил, отступив на шаг. — Прости. Тебе нельзя сейчас быть одному. Инициация темных всегда болезненна.

Граднир, освободившись от всадника, встряхнулся, возвращая себе человеческий вид. Затрещали наверху ветки: Орлин упал, сманеврировав одним крылом силы вместо двух орлиных.

Три рыцаря окружили меня и смотрели с таким дружеским беспокойством, что мне стало больно: так смотрел только брат Дьят, когда был жив. Если я хочу, чтобы дед признал меня и снял проклятие, то я не должен впадать в слепую ярость и вести себя, как капризный идиот, срывая раздражение на тех, кто рядом. Вот доберись до жрецов, тогда и срывай.

Я сглотнул внезапный комок в горле, глянул на уродливый шрам в лесу:

— Это я прожег?

Ринхорт кивнул:

— Да. Дейя едва сумела погасить.

— Значит, я все-таки дарэйли огня?

— Может быть. Но, похоже, нет, — сказал он как-то очень неуверенно. — Это похоже на другое…

— На что?

Орлин по-птичьи склонил голову к плечу:

— Ты когда-нибудь слышал легенды о древних, давно исчезнувших созданиях Гончаров? Сказочные виверны, саламандры, грифоны — было это все, было на самом деле, а не в сказках. Да сплыло после утраты знаний. Тогда, в войне Трех миров почти все дарэйли полегли, а Гончары свихнулись. Теперь все забыто напрочь. Но бывают, бывают прозрения. Так вот… То, что мы видели, похоже на дракона.

— Только не это! — взмолился я. Вот Шойна обрадуется: отличная пара для ядовитой гадюки — огнедышащий ящер. — Но ты же говорил: моя сущность — не из сферы Существ!

— Я говорил, что почуял бы свою пищу. Но дело в том, что я… как бы это сказать… ниже дракона в пищевой цепочке.

Всех сожру и успокоюсь.

Граднир в ответ на мой отчаянный взгляд, кашлянул в кулак, пряча улыбку. Ему смешно. В полку Существ прибыло. Целый круг из одного существа.

— Конечно, в клубах огня, дыма и пара мы не разглядели подробностей, — успокоил тигриный дарэйли. И тут же добил: — Но кто еще может с легкостью проложить такой ширины путь среди векового леса, да еще с огоньком? Мы не могли тебя догнать! Не говоря уже о том, чтобы остановить.

А Ринхорт, загибая пальцы, перечислил:

— Сфера Огня — раз. Это в тебе с самого начала проявилось, только я не сразу понял. Сфера Логоса — два. Это Тион почуял. А именно — круг власти. Аспекты этого круга имеют прямое отношение к драконам, это царственная сущность. Три — неуязвимость перед сферой Элементов. Мы не могли тебя задержать, даже объединившись.

— Плюс абсолютное бесстрашие в небе, — добавил Орлин. — Такое ощущение, что полет — твоя составляющая, как у любого дарэйли из круга птиц. И еще — устойчивость к яду Шойны. После двух укусов любой из нас сутки бы не двигался. Это уже круг змей. И посмотри на свои волосы: две пряди отличаются по цвету, симметричны и выглядят подобием драконьих рогов.