Все равно я старался отмечать дни, хотя бы на глаз отмеряя время. Каждая черточка на стене, накарябанная моей рукой, что-то отнимала от моей жизни. Как будто резала саму ее суть. Но если бы этих черточек не было, разуму не за что было цепляться, нечего отмерять. Я скреб стену, выдавливая из надежды еще один день, и истово верил, что ещё чуть-чуть. Осталось немного.
Как я считал дни? Не знаю. Возможно, я рисовал две за день или не подходил к стене ни разу, падая от усталости в двух шагах от сделанного из более-менее чистого тряпья ложа. Иногда отметина появлялась на стене после сна, или я бросался к календарю в ужасе, понимая, что вот уже несколько дней, как мне казалось, не отметил его ни разу.
Эти черточки держали на плаву мой слабеющий разум, а каждый прожитый день все больше погружал в пучину беспамятства. Иногда я ловил себя на мысли, что подолгу замираю среди камней и могу так стоять очень долго. Мне кажется, что я жду чего-то. Тридцать чертовых черточек скребли по моей душе ледяными когтями, а я не знал, сколько еще смогу нарисовать на стене.
Впрочем, когда меня оставляли в покое, я не всегда пребывал в отупении и сидел, уткнувшись в стену лицом. Иногда ясность мысли возвращалась, заставляя анализировать происходящее и требуя от меня активных действий.
Я неоднократно раздумывал над тем случаем, который возвестил об окончании моей прежней жизни. Бывают моменты, когда понимаешь, что произошло нечто необратимое, поворота обратно можно не ждать. Мои планы на ближайшее время, мои обиды и стремления – все, что составляет жизнь обычного человека, пошло под откос. Был Александр Гроцин, да и весь вышел.
А потом мне стало не до размышлений. Да и какие тут могут быть размышления, если человек, которого я увидел, выглядел точь-в-точь, как и я: бесформенная юбка, накидка с прорехами и веревка на поясе с измочаленными краями. Какой из него профессиональный похититель?
Его облик настолько отличался от того, что я ожидал увидеть, что мне не удалось сдержаться.
– Мужик, ты кто?! – выпалил я, и тут меня накрыло по-настоящему. Потому что это был не мой голос…
Вы знаете, бывают такие моменты, когда хочется честно сказать самому себе что-то вроде «лучше бы ты умер, приятель»! Кому от этого было бы лучше, конечно, еще вопрос. Это сейчас тебе плохо, жизнь подстроила очередную подлянку, и кажется, что все ополчилось против тебя. Но ситуация может поменяться кардинально – вот ты опять на коне и уже жалеешь о своих словах, сказанных в минуту слабости. Впрочем, в последнее время мне было не до сожалений.
Да и с мыслями у меня, если честно, было не очень. Остались только желания. Причем, самые что ни на есть простые: поесть, поспать и чтобы оставили в покое. К сожалению, все три относились к разряду неосуществимых. В принципе. Ах, да, забыл, ещё меня жутко донимал холод.
Впрочем, обо всем по порядку. Ведь для начала, как порядочному человеку, мне следовало представиться. Да, как порядочному человеку… Звучит, конечно, двусмысленно. Особенно теперь. Почему, спросите вы? Потому что у меня нет ответа на этот вопрос. Я не знаю, кто я. Я не представляю, где я. И уже порядком сомневаюсь, человек ли. И только в одном я уверен: я это не я.
Мои невеселые мысли прервал звук шагов, гулко разносящийся по узкому коридору. Я испуганно вжался в кучу каменных обломков, которых в этом месте было превеликое множество, но сразу же сердито встрепенулся – это не моя реакция!
Можно ли за тридцать дней сломать человека? Наверное, можно и за три часа, но мне выпало именно «дней». Бить здесь любили. Мне доставалось за все: не понравилось, как посмотрел, – получи, не принес, сколько нужно, – огреб сразу вдвойне, чешешься долго – ещё на тебе. Неповиновение каралось мгновенно, так что мысли о мести мне пришлось запрятать в самый дальний свой уголок. Дошло до того, что я стал вздрагивать даже от взгляда.
Череда дней слилась в один, так что иногда я с трудом понимал, как звучит мое прежнее имя. Сломался ли я? Наверное, и да и нет. Да, потому что всю мою «борзость» выбили из меня в первые дни. Нет, потому что неожиданно для себя самого я держался, даже уже не за месть, за себя самого, за свой костяк, за то, чем я был и хотел стать. Да, бабки, квартиры, машины, которыми мы хвалились друг перед другом, – это все важно. Но сейчас понял я также и то, что несмотря на все это, уступал место старшим, готов был вступиться за незнакомую девушку, перевести пресловутую бабушку через дорогу. Как-то раз мой отец назвал все это «оставаться человеком» – слова, которые я запомнил надолго. Вот это меня держало. А также дикое желание при первой же возможности отсюда бежать.
– Иан! – хриплый громкий голос заглушал шаги. Никак старина Трок нарисовался по мою душу. Что на этот раз ему от меня надо?
– Иан! – уже ближе. Мне кажется, что я даже слышу, как невидимый пока Трок подволакивает правую ногу. Впрочем, бежать бесполезно: во-первых, некуда – я живу в тупике, во-вторых, тогда мне точно мало не покажется. Лучше «найтись» самому. Тогда, возможно, достанется не так сильно. Опытным путем я выяснил, что любой, кто меня искал, считал своим долгом показать, как он недоволен тем, что ему приходится заниматься этим в высшей степени бесполезным делом. А люди это были простые, бесхитростные, поэтому и демонстрировали свое неудовольствие наиболее доступным для них способом: зуботычинами, пинками и прочим рукоприкладством.
Я выполз из своей щели, цепляясь за неровности стены. В голове царил сумбур. Неделю назад я словно проснулся. Нет, я по-прежнему старался не выражать недовольства, с постным лицом выполняя приказы. Но злость во мне требовала чьей-то крови. Всему моему существу опять было противно скрываться. С другой стороны, мне было страшно и жутко не хотелось куда-то идти, зная, чем это непременно кончится. Я мучился от того, что понимал: страх – последствие моего положения, это чувство навязано мне извне. Сжав зубы до скрежета, я поковылял в сторону злого сопения и приглушенных расстоянием проклятий. Нужно поторапливаться. Мне, знаете ли, тоже не бегать стометровку за девять секунд: пару дней назад я выяснил, что моя правая нога уступала по длине левой, из-за чего моё передвижение напоминало гусиную походку. Вальяжно, переваливаясь с ноги на ногу, идти ещё можно, но стоит начать торопиться, как превращаешься в жирную утку, которая спасается бегством от постукивающего половником о топор повара.
И так не слишком высокий темп практически сразу упал вдвое, потому что темнота и дорога ограничивали скорость гораздо лучше любых камер. Под ноги постоянно попадались камни, под действием времени выпавшие из стен и потолка. Кое-где приходилось огибать полусгнившую опалубку и завалившиеся деревянные столбы, когда-то подпиравшие потолок. На них я тоже не обратил внимания в свое первое путешествие по коридору. Как я и предполагал, это место было давным-давно заброшенной угольной шахтой. Впрочем, с тем же успехом здесь могли добывать железо или серебро – со мной не спешили делиться подробностями.
– Иан! – взревело над ухом, и я понял, что все-таки нашелся. В следующую секунду мощнейшая оплеуха сбила меня с ног. В принципе я мог увернуться, подставив плечо вместо головы, но последствия… Все мы очень часто забываем про последствия. Умный понимает с первого раза. Тупой, пожалуй, с третьего. Лично мне хватило пятого, чтобы уяснить простую вещь: лучше пожертвовать головой, чем всем остальным. По голове не целились и редко когда прикладывали особую силу, «отоваривая», скорее, по привычке. Но стоило увернуться, как привычка отступала на задний план, и мной занимались вдумчиво и обстоятельно. Последний раз я смог подняться только на следующий день, ощущая, будто по мне прошел каток. Ну каток, не каток, а Трок прошелся точно. И не единожды. Полагаю, предыдущий владелец моего тела был безвольной, ходячей куклой, представляю, как удивился Трок, когда я бросился на него с кулаками.
