Бросил Василь ей перед выходом  да побежал к дому повитухи Меланьи. Не повезло Василю. Старуха накануне с телеги свалилась, да так, что ходить не может, лежит на лавке кряхтит да охает.

Пришлось Василю к знахарке идти, что за деревней у самого леса жила. Не то чтобы боялся ее парень, но говорили о ней всякое, и дурного больше, чем хорошего. Да что делать, не съест же она его, в конце концов.

В обветшалой  замшелой избе окошки не светились. Подумал Василь, что спит бабка. Постучал – тишина в ответ ему, постучал погромче  - зашоркало что-то. Скрипнула дверь, показалась заспанная, растрепанная старуха. На приветствие вежливое не ответила.

- Чего тарабанишь, лиходей? – зевая, прокаркала она.

- Жена рожает. Плохо ей.

- Странное дело,  - почесала она непокрытую голову. – Обычно всем хорошо.  Разродится, куда денется, - махнула костлявой рукой.

- Вдруг умрет. Плохо ей, говорю.

- Умрет – знать, судьба ее такая.

- А может судьба ее в том, чтоб ты ее спасла?

- Может. Но видишь ли, мил человек, почивала я и далее почивать собираюсь, - ведьма снова зевнула. -  Завтра приходи, коли не разродится и жива останется.

Хотела старуха в дверь юркнуть, да бухнулся Василь ей в ноги, лбом к лаптям припал, за сухие щиколотки руками держит, не пускает.

- Любишь жену?

- Больше жизни, - поднял голову Василь.

- А что ж от тебя тогда грехом несет? – старуха втянула воздух ноздрями. – Свежим грехом. Чую-чую.

Оторопел Василь, руки разжал, а бабка была такова. Дверь захлопнула перед его носом, да засов задвинула. Забубнела  – в ноги упал, так что мне с того, плестись за ним должна, что ли.

Пнул Василь сгоряча дверь ногой, да домой побрел, голову склонив. Может, Бог смилостивится и останется Настенька жива-здорова.  А если с младенцем что приключится, так оно и к лучшему.

Тем временем Парашка подле Настеньки сидела, пот со лба ее утирала, да по волосам гладила. Как только Настя криком заходилась, слова шептала ласковые, хотя хотелось уши зажать да прочь бежать.  Боялась Параша, что испустит Настенька дух. Улучила девушка время между схватками, да зашептала порывисто:

- Не держи на меня зла, ежели что. Жаль мне было Василя. Мучится он. А я его давно… того… с детства еще. Хотела хоть разочек с ним помиловаться, а потом и замуж можно за кого родители велят. Все равно за кого.

- Полно тебе, не в чем мне тебя винить, сама кругом виновата, - еле двигались губы Настеньки, наклонилась Парашка, чтоб расслышать.  - Попросить хочу. Как умру, выходи за него замуж. Если ребеночек жив будет, умоляю, стань ему матерью. Люби его как моя мачеха не смогла.

Получив обещание Парашки, замолкла, затихла и глаза прикрыла.

=7=

Получив обещание Парашки, замолкла, затихла и глаза прикрыла. Парашка же сидела рядом, пришептывая:

- Не умирай пока. Потерпи немножко. Василя дождись, - да на  дверь поглядывала.

Когда наконец дверь отворилась, Парашка с облегчением вздохнула и подскочила с места и тут же шмыгнула в дальний угол, сдерживая желание перекреститься – за Василем сгорбленная ведьма стояла. Парашка вспомнила ее имя -  Анисья, кажется. Давно, когда еще была девочкой маленькой, батюшка с маменькой отвозили к ней. Вроде горела тогда сильно. Не помогало ничего, ни молоко теплое, ни отвары трав целебных, ни молитвы. Бабка же просто рукой провела да прошептала что-то. И только до дома добрались,  полегчало Парашке.

- Доброй ночи, бабушка, - с оторопью справившись, поздоровалась со старухой.

Та лишь головой качнула и сразу к тюфяку направилась. Беззубо прошамкала:

- Да, дела. Бес дернул согласиться, лучше б дома сидела. Ты, девочка, воды мне теплой дай, да тряпок. И выходите из избы. Чтобы ни услышали, не возвращайтесь. Позову, как кончится все.

Василь стоял как вкопанный, смотря, как суетится Парашка, выполняя наказ ведьмы. Он успел испытать к Анисье и ненависть жгучую, когда отказала она, и благодарность, когда нагнала его на дороге. И раздражение, когда отвлекала его в пути от мыслей о Настеньке, ругая, что он, охальник такой, сон  перебил ей, и из-за этого старушке в такую даль тащиться приходится.

Теперь же только страх остался. Но пугала его не сама ведьма, а то, что не поможет она, не справится.

- Попрощаться позволишь? - спросил он, предчувствуя худшее.

Покачала ведьма головой, посмотрела на него взглядом тяжелым:

- Уходи, - сказала и принялась из котомки пучки трав доставать.

Оставили ее Василь и Парашка, под окном на завалинку сели.

Анисья же разложила вокруг Настасьи травы сухие, подожгла их. Тлеть начали травы, дымок над ними желтоватый заклубился. Неподвижно лежала Настенька, будто мертвая. Зашептала знахарка слова  тайные, никому кроме нее не ведомые, положила ладони на живот роженицы. Затрепетали ресницы девушки. Лоб и щеки инеем покрылись, сарафан затвердел, как белье, что на морозе сушится, а по сморщенным рукам Анисьи потянулись серебряные узоры. Вскрикнула Анисья дурным голосом,  к печке подскочила, руки греет, до костей холод пробрал, пальцами пошевелить не могла.

Как только прошла боль, достала старуха из котомки свечу толстую, восковую, засветила ее и над Настенькой принялась водить,  пришептывая. Таял иней от тепла огня, превращался в воду. Возвращался румянец на щеки девичьи. Вздохнула Настасья громко полной грудью и глаза распахнула. Застонала девушка, боль нахлынула на нее с новой силой. Добрым знаком посчитала это Анисья.

Василя и Парашу пугала тишина, а когда услышали крики Насти, обрадовались, жива, значит. За руки, не сговариваясь, схватились. Хотел Василь Парашку домой проводить, да воспротивилась она, сказала, что все равно всю ночь промается, не уснет.

До вторых петухов провозилась Анисья с роженицей. Дверь отворила, чуть не падая. Сил потеряла столько, сколько за месяц не тратила.

Василь осторожно Парашку, на плече у него задремавшую, разбудил и к Анисье поднялся.

- Обошлось, - сказала она. – Но знай, не принадлежит ребенок этому миру и жена твоя уже не принадлежит. Заледенело ее сердце вконец. Мог ты отогреть его, да не сумел. О себе думал больше. Теперь, коли беды не желаешь, оставь ее.

- Устала ты, несешь невесть что, - разозлился Впсиль. -  Мой это сын и жена моя. Не брошу я их. Погоди, отвезу тебя домой.

Вошел он в избу, посмотрел - спит его Настасья, а в люльке малыш – волосы светлые да глаза голубые, ресницами черными окаймленные.  Не похож на жену его совершенно. Так вот ты какой, полюбовничек, плюнул Василь в сердцах, да пошёл лошадь в телегу запрягать, чтоб Парашку и старуху по домам развезти.

=8=

Тяжело было Василю с беременной женой, а теперь вообще несладко стало. Если бы ребенок в люльке лежал, да молчал, одно дело. Но не молчит он, внимания требует. Ночью как разорется, хоть из дома беги. Да Василь так и делал, спал на сеновале. Комары там одолевали, но лучше уж они. Не любил Василь, когда Настасья просила за ребенком приглядеть, а сама убегала корову подоить да скотину мелкую покормить. Кричать начнет Ванюшка – так нарекли дитя – или пеленки испачкает, что с ним делать? На руки Василь брал сына с опаской, боялся, что не совладает с собой, уронит его на пол, избавит Настю от обузы. Больнее всего Василю было видеть, как нежна с малышом Настя, как целует его, как смотрит на него, как воркует над ним. Обида и злость горьким туманом окутывали его сердце.

- Так разве глядят на то, что о лихом напоминает? Разве целуют пальчики? Разве носятся как с самым дорогим? – высказал он как-то.

Настя опешила сразу, а потом ответила с укором:

- Дитя-то при чем? Разве виновно оно? Разве должна я младенца ненавидеть за то, что отец его убить меня хотел, а после раздумал?

- Ясно теперь. Между смертью и бесчестьем ты выбрала бесчестье. Еще и дары приняла богатые как откуп. Или как плату?

- Ох, Василь, зачем ты так? Обещал – не упрекну. Говорил – отцом ребенку стану. Коли  не мила – не держу тебя, оставь нас с Ванюшей. Если с Парашей сойдешься, ни слова не скажу. Нравишься ты ей. Да и она тебе. Напиши мне отпускное и живи, как душа велит.