Амина отвернулась и поджала под себя ноги, снова став похожей на маленькую девочку.

– Так же и мы. Как и все юнцы, нам нравится ощущать власть над теми, кто слабее. Хотим вкусить жизнь во всех её проявлениях, знать, что о нас будут шептаться по углам, разнося страх и ужас среди остальных. Как и многие люди в юности, мы придерживаемся принципа: «В жизни надо попробовать всё». – Амина посмотрела него напряжённым взглядом, а Регис между тем продолжил: – Кто-то переживает это и воздерживаться, кто-то начинает заниматься делами собратьев и предостерегать их от своих ошибок, выпивая лишь время от времени, чтобы расслабиться и не причинять сильного вреда жертве. А кто-то так и остаётся в плену своей пагубной привычки, подставляя тем самым других сородичей.

– И ты решил воздерживаться?

– Когда ты просыпаешься в яме после жёсткой попойки в состоянии расчленения, а на восстановление у тебя уходит полвека, то, знаешь ли, есть куча времени подумать над своим поведением и сделать кое-какие выводы.

Снова повисло молчание. Амина всё так же была напряжена, хотя больше не ощущала того саднящего ледяного страха, чем при его появлении.

– Я не виню тебя за твой страх, по правде говоря, надо было сказать это раньше, раз уж мы в одной лодке.

– А если бы я не догадалась, то ты бы так и скрывал это? – поинтересовалась она, немного расслабившись. – Конечно, ведь после…

– То, что тебе пришлось пережить ужасно, и я не оправдываю того, кто это с тобой сделал. Но подумай вот над чем, стал бы ведьмак, убийца чудовищ, водить со мной дружбу, если бы я был тем безжалостным существом, коим ты до сих пор так отчаянно пытаешь меня заклеймить? Стал бы он впускать меня в свой дом, доверять жизни дочери, возлюбленной и свою, если бы это было так?

– Но ты…

– Да, раньше я был таким, каким ты представляешь себе. Безжалостным, страшным и не знающим о людях ровным счётом ничего, кроме вкуса их крови. И этот разговор мне до жути напоминает тот, который состоялся у меня с Геральтом, когда он обнаружил меня в лагере своей дружины уже после того, как все узнали кто я на самом деле. Прошлое есть у всех. Его можно стыдиться, им можно ужасаться или восхищаться, но главное то, что есть в настоящем. Я не станут убеждать тебя, что не пью крови и не смотрю на тебя как на ходячую бутылку со спиртом.

На этих словах Амина внимательно на него посмотрела, она уже не знала, что ему говорить, да и смысла в беседе не осталось. Она хотела видеть в нём чудовище, монстра, который в любой момент кинется на неё, прижмёт к стене, дереву или земле и вопьётся в шею. Хотела… И не могла.

– За всё это могут сказать только мои дела и поступки, а какие из них делать выводы – решать только тебе. Быть ли дальше в плену своих давних страхов, постараться с ними справиться, пересмотреть свою картину мира или же изменить мнение – выбор за тобой. Я лишь хотел прояснить ситуацию, чтобы потом не было проблем, ведь мы противостоим могущественному магу. А дрязги, ссоры и затаённая злоба будут мешать нам сосредоточиться на борьбе с ним.

– Скажи просто, что хочешь помочь своим друзьям, – сделала она последнюю попытку огрызнуться на него.

– Как раз сейчас я этим и занимаюсь, – он легко улыбнулся ей, пропустив мимо ушей её злой тон.

Он не винил её за такую реакцию, всецело понимал. Он уже пережил чувство беспомощности и ледяного страха, что, вполне вероятно, не сможет сам восстановиться после того, как Вильгефорц превратил его в лужицу расплавленной плоти. И если бы не Детлафф с его порывистостью, упрямством и желанием помочь любому попавшему в беду собрату, он мог остаться в замке Стигга навсегда.

– Здесь слишком мрачно и наводит на жуткие мысли. Пойдём отсюда, – предложил он ей.

Амина скатилась по крыше и мягко приземлилась на ноги, Регис усмехнулся и упал чернильной каплей за её спиной. Девушка дёрнулась и попросила:

– Давай только без ярких фокусов, ладно? – она постаралась это сделать как можно спокойнее, но всё равно сердце испуганно застучало в груди. – Я ещё не привыкла.

– Хорошо, не буду. В любом случае, нам потом лучше разделиться. Не хотелось бы отвечать на вопросы бравых гвардейцев о том, что мы делаем на разорённом винограднике. С учётом возросшей активности банды, нас могут и попросить проехать с ними на строящуюся заставу. Очень вежливо, но очень настойчиво.

Девушка не удержалась и засмеялась. Напряжение, разрядами молний скользившее между ними, спало. Амина снова увидела того невыносимо болтливого, но очень милого лекаря.

– Знаешь, – она улыбнулась, скрещивая руки на груди. – Вот кем бы ты ни был – вампиром или человеком – ты всё равно остаёшься жутким словоблудом.

– Рад, что хоть в чём-то я остаюсь постоянным, – со смешком в голосе, сказал ей Регис и они покинули это жуткое поместье.

Солнце оставило за собой лишь узкую ярко-алую полоску, похожую на свежую кровь, погружая Туссент в темноту ночи. Вот только разделяться Амине и Регису не пришлось. Ворон, чёрной тенью закружился над их головами и требовательно закаркал, опускаясь на подставленную вампиром руку.

Птица забила крыльями и зашлась заливистым и сбивчивым лаем, как уставший гонец сообщает срочные новости с фронта или передаёт послание из ставки.

– Что случилось? – спросила Амина, заметив напряжение на лице Региса.

– Он увидел недалеко открытый портал, в Лесах Кароберты, – сказал он, отпуская птицу.

– Сандро?

– Нет, оттуда с криком вылетел вампир, надо с ним разобраться, пока он не набрёл на кого-то.

– Я с тобой! – решительно сказала она.

– Это может быть опасно.

– Эй, я, между прочим, полгода зарабатывала убийством чудовищ вместе с Цири, – она возмущённо скрестила руки на груди. – Так что думаю, вдвоём мы справимся.

– И почему мне везёт на столь упрямых особ? Но не время разговаривать, – он растворился фиолетовой дымкой и полетел по мосту.

Хорошо, что на нём никого не было, и никто не видел этого странного перевоплощения. Амина бросилась следом, проваливаясь в тени.

Катакан принюхивался, стараясь уловить малейший запах крови. Сидеть на цепи, в ошейнике, что рвал и калечил шею, было невыносимо, чувствовать отвратительный запах и вкус зелий, что вливали в горло.

Голод. Он затуманивал разум, заставляя забыть об осторожности, тело истощённое долгим воздержанием и отравленное эликсирами плохо слушалось. Поначалу эти отвратительные субстанции просто обжигали нутро, потом гасили жажду крови, но она возвращалась и с удвоенной силой давила на мозг. И с каждым разом ему вливали всё большую дозу, пока вампир не начал ощущать онемение.

Конечности переставали слушаться, а инстинкты брали верх. И вот он услышал сердце, оно так маняще билось, спокойное мерное биение сводило с ума. Катакан низко зарычал, и, вместо того, чтобы тихо подобраться к жертве, побежал сквозь бурелом, ломая кустарники, разбивая трухлявые деревья, спотыкаясь о торчащие корни.

Только кровь! Только она сейчас важна! Утолить голод, заглушить боль, сделать это как угодно, лишь бы вновь вернуть разум и очистить измученное ядами тело. Он не сразу понял, что заставило его отпрянуть. Мелькнула фигура худощавого мужчины, в которой он не сразу различил высшего собрата. Сердце его билось медленнее, а знакомый запах едва различался из-за сильного аромата трав. Рядом возникла ещё одна фигура, и от неё пошёл упоительный сладковатый запах свежей молодой крови.

– Остановись! – услышал он голос вампира. –Тебе нужна помощь!

– Нужна! – проскрипел катакан и кинулся на стоящую неподалёку девушку.

Он был уверен, что старший собрат полностью одобрит его действия, ведь знает, что такое жажда.

Добыча исчезла из рук, а в спину вонзились когти. Опустив взгляд, вампир увидел, как пять колотых ран стремительно заживают. Нет! Такого быть не может! Как можно защищать добычу?

– Остановись! – снова приказал тот искаженным шипящим голосом.

– Дай мне её! И тогда всё закончится! – прошипел катакан, чувствуя, что впадает в неконтролируемую ярость.