Профсоюзы часто способствуют частным компаниям в погоне за капиталом. Если компания защищена от конкуренции, больше вероятности, что она повысит заработную плату членам профсоюза в обмен на трудовой порядок. Компания знает, что благодаря незначительной конкуренции она сможет, повысив цены, переложить высокую заработную плату на плечи покупателей и не страдать от снижения прибылей. В результате заработная плата и льготы рабочих этих компаний существенно выше, чем у других рабочих. Профсоюзы знают, что усиление конкуренции сократит их возможности требовать повышения заработной платы. Неудивительно, что профсоюзы являются главными противниками глобализации, поскольку глобализация приводит к росту конкуренции со стороны иностранных компаний.

Профсоюзы зачастую более успешны в погоне за прибылью, поскольку они утверждают, что защищают бедных, угнетенных рабочих, несмотря на то что в большинстве стран лишь меньшая часть рабочих является членами профсоюзов. И в бедных, и в развитых странах члены профсоюзов обычно составляют менее 35 % несельскохозяйственных рабочих, а зачастую и того меньше, причем значительно[4]. Например, в Индии лишь 5 % несельскохозяйственных рабочих являются членами профсоюзов. Если же включить сюда и сельскохозяйственных рабочих, то этот процент становится еще меньше. Профсоюзы обычно утверждают, что рост конкуренции заставит частные компании снизить заработную плату рабочим или вообще уволить их. Политики не желают публично демонстрировать нанесение ущерба интересам простых рабочих, хотя рабочие – члены профсоюза простыми не являются. В отличие от них богатым предпринимателям в дорогих костюмах, разъезжающим на лимузинах с персональными водителями, труднее завоевать симпатию политиков.

Повышение заработной платы рабочих, состоящих в профсоюзе, ложится на плечи остальных в виде более высоких цен на товары и услуги, производимые этими рабочими. Профсоюзы заставляют нас верить в то, что они помогают перераспределять доходы богатых капиталистов в пользу бедных рабочих. В действительности они главным образом перераспределяют доходы большого количества рабочих, не являющихся членами профсоюза, в пользу небольшого числа относительно обеспеченных рабочих, состоящих в профсоюзе. В большинстве бедных стран члены профсоюза обычно являются элитой рабочей силы, имеющей высокооплачиваемую работу на государственном предприятии или в государственном учреждении. Нет данных о том, что в отраслях промышленности с сильными профсоюзами низкие прибыли. На самом деле выбор политиков лежит между поощрением конкуренции, приводящей к снижению цен и повышению качества товаров для всех жителей, и защитой привилегированного положения нескольких частных компаний и их работников, состоящих в профсоюзе.

Повсеместно распространенная погоня за рентой является сильнейшим доводом для государства в пользу сведения до минимума своего вмешательства в частный сектор. Меры экономической политики по устранению общепризнанных провалов частных рынков скорее всего приведут к тому, что причинят больше вреда, чем принесут пользы, поскольку правительства «захвачены» (еще один термин из экономического жаргона) группами с особыми интересами, что гораздо важнее, частного бизнеса и профсоюзов. Хотя эти меры могли преследовать благие цели, конечный результат оказывается пагубен.

Парадоксальным образом лучший способ государственной помощи частному сектору – это отсутствие всякой помощи. Вместо этого государство должно бросить его выживать без субсидий, налоговых льгот и займов на выгодных условиях, лицом к лицу с конкуренцией со стороны как отечественных, так и иностранных компаний. То, что я подразумеваю под помощью частному сектору, обычно не то же самое, чего хочет частный сектор, когда просит о помощи у государства. Советы частного сектора и профсоюзов о том, как управлять экономикой всегда следует рассматривать с настороженностью, поскольку зачастую это замаскированная погоня за рентой.

Представим на мгновение, что основной вывод этой книги верен, а именно что слишком часто меры экономической политики, предназначенные для помощи частному сектору в бедных странах, либо неэффективны, либо оказываются препятствием на пути его развития. В этом случае возникает вопрос: почему государства настаивают на подобных мерах и программах? Разве они не видят ошибочность этого пути?

На этот вопрос существует ряд ответов. В первую очередь, многие чиновники и политики не вполне убеждены, что крупный и динамично развивающийся частный сектор является лучшим способом поддержания экономического роста. Они настаивают на том, что многие важные виды экономической деятельности должны оставаться в руках государства и что государство должно помогать, направлять, контролировать, регулировать и руководить существующим небольшим частным сектором. По моему опыту, многие политики и государственные служащие говорят, что поддерживают развитие частного сектора, поскольку знают, что это современное общепринятое мнение, но в душе сомневаются.

Например, я работал в российском ведомстве, ответственном за стимулирование конкуренции на частных рынках. Казалось бы, служащие этого ведомства должны быть убеждены в том, что конкурентные частные рынки, свободные от государственного регулирования и контроля, в целом положительно влияют на экономический рост. Когда я сдружился с высокопоставленным чиновником этого ведомства, он признался мне в своих глубоких опасениях относительно новой рыночной системы в России.

Он рассказал, как тысячи частных компаний стали производить любые продукты и услуги на свое усмотрение и продавать их кому угодно по нерегулируемым ценам. Никто в правительстве не знал, что именно они делали, и не контролировал их. Он сказал, что царит полный хаос и правительство должно вмешаться и внести порядок и стабильность. Он не видел, что под этим поверхностным хаосом, по сути, скрывалась упорядоченная экономическая система, осуществляемая дисциплиной конкурентных рынков.

Возможно, этот пример является крайностью, поскольку данный чиновник провел большую часть своей жизни при совершенно иной экономической системе. Однако и чиновники многих других бедных стран также провели большую часть жизни в условиях экономической и политической систем, которые были радикально настроены против значительной независимой роли частного сектора.

Доминирующая роль государства в экономическом развитии продолжалась около 40 лет, приблизительно с 1950 по 1990 г. Этот тип экономики был широко распространен после Второй мировой войны, когда советский контроль распространился на страны Центральной Европы, коммунистическая партия взяла власть в Китае, а многие бывшие колонии Азии и Африки получили независимость. Он продержался приблизительно до 1990 г., когда большинство бывших коммунистических стран, признав крах коммунизма, решили строить экономику частного рынка.

Хотя пример СССР и Китая повлиял на лидеров многих бедных стран того периода, я полагаю, что пример Джавахарлала Неру в Индии был наиболее важным, по крайней мере для бывших колоний Азии и Африки. После десятилетий борьбы в 1947 г. Неру достиг своей цели – независимости Индии. Это была первая крупная неанглосаксонская колония, получившая независимость в XX в. В качестве первого премьер-министра Индии Неру должен был выбрать экономическую модель, которая способствовала бы экономическому развитию нового государства и сократила масштабы нищеты.

Он выбирал между двумя существовавшими моделями. Хотя многие критиковали коммунистическую политическую систему, немалая часть экспертов, включая представителей западных стран, с неохотой признавали, что коммунистическая система демонстрировала высокие темпы экономического роста. Еще в 1985 г. знаменитый американский экономист Пол Самуэльсон в своем вводном учебнике утверждал, что советская система планирования является мощным двигателем экономического развития[5]. Даже американское Центральное разведывательное управление преувеличивало рост коммунистических экономик. Примером этого утрирования служит тот факт, что проведенное Всемирным банком исследование ситуации в Румынии в 1979 г. пришло к заключению, что экономика этой страны росла рекордными темпами, почти на 10 % в год, в течение 25 лет. Речь советского президента Горбачева в 1988 г., в которой он утверждал, что советская экономика не развивалась в течение 20 лет, стала шоком для многих экспертов по коммунистической экономике[6]. Неру гордился тем, что Индия была крупнейшим демократическим государством мира, и не хотел перенимать коммунистическую политическую систему, но он находил ее экономическую систему привлекательной, поскольку наряду с другими полагал, что она обеспечивает быстрый экономический рост.