Но, оказывается, он мог.

Был на подъеме. Разорвать могло от ощущений, от эмоций. Но на задворках сознания, его вновь окунало в прошлое, но уже другое, не их общее, а только его.

Он рассказывал ей про что-то, но всегда старался во всю свою грязь не погружать, хоть видит Бог, она и так обо всем догадывалась, Сава точно знал. Но самому рассказать такое о себе до конца не мог, не находил сил и смелости.

Но расскажет.

Там, где они всегда были свободными от всего, расскажет.

Даст ей передохнуть. Успокоится, и снова разорвет ее на части, чтобы своими руками заново зашить раны, прижечь своей железной любовью и жаждой.

Уж такими они были людьми.

Каждый раз выворачивали себя наизнанку, рвали друг друга на куски, потому что, по-другому, быть откровенными не получалось. Только через боль.

Но Вика знает это все, и все равно готова уехать с ним на край света, довериться ему. Готова слушать. И говорить.

Неужели он дождался?!

Сейчас. 2017 год.

До аэропорта было ехать чуть меньше десяти часов, но Сава не стеснял своего водителя в требованиях соблюдать скоростной режим, попросил только, как можно быстрей их довезти и, при этом, никого не угробить.

Ехали шесть часов в полном молчании, даже радио никто включить не осмелился, отчего-то в салоне дорогого внедорожника была странная тихая атмосфера, по-плохому странная, хоть он и хотел бы убедить себя и своих людей в обратном. Был молчалив, последние дни ему спокойствия не добавляли, а тут еще и Вика в таком состоянии.

Она заснула, спустя час их незапланированной поездки. Доверчиво прижималась к нему всем телом, и пусть, через плед, но он ощущал, как она периодически начинала вздрагивать, ее знобило, и только во сне сумела расслабиться. Доверчиво заснула в его руках, только посапывала до невозможности мило, и своим горячим дыханием бередила ему душу.

Так давно, слишком давно Вика не проявляла к нему столько доверия, чтобы вот так суметь уснуть рядом, да просто остаться наедине и согласиться со всем, что он предлагает.

В голове мысль мелькнула, что надо ее додавить, пока она в таком состоянии, чтобы согласилась вернуться. А если потом откажется, он ее собственными словами в угол загонит.

Только так Сава больше не хотел.

Уже настоял на своем однажды, практически заставил Вику впустить его в ее жизнь, но в итоге всё вышло плохо.

Больше всего боялся, что вот сейчас его малышка проснется и потребует вернуть ее в дом брата, и он не будет иметь права возразить. Потому что Макс прав: Сава Вике никем не приходится. Ни братом, ни отцом, ни мужем.

Он никто. И решать ничего не может. Только наблюдать за тем, как она медленно начинает угасать в безумной попытке перестать его любить.

Не получалось у нее, никак. Он знал. Сава про нее все знал. И то, что попытки безуспешны, она сегодня только подтвердила, иначе бы не поехала, иначе бы вообще его к себе не подпустила.

Немного крепче сжал ее в своих руках, зарылся лицом в светлые пряди и вдохнул знакомый и родной запах: горьковатый грейпфрут и кофе. Приверженка стабильности и привычек: что полюбилось, тем и будет пользоваться всю оставшуюся жизнь. Это черта в ее характере его, по началу, не на шутку удивляла и смешила. Молодая же девчонка, а такие тараканы и закидоны в голове. Откуда только взялось?!

А вот так получилось, что теперь он этому безумно рад. Всем ее привычкам и постоянству своих суждений, чувств.

Эти часы в его машине, как лучшая награда за его боль. Вот так держать ее и наслаждаться близостью, даже не тел, а душ…

Когда она позволяет ему держать ее своих руках, защищать и ограждать от проблем, от мира. Когда просто не убегает от него, а наоборот пытается ближе прижаться, чтобы кожа к коже, чтобы дыхание смешивалось, и было одно на двоих.

В этот конкретный момент, Сава от мимолетного, но такого сладкого, на вкус, счастья, сходил с ума. Запоминал каждый ее вдох-выдох, как супит бровки во сне, как хмурится. Потому что была огромная вероятность, что, когда они, наконец, доберутся до места и он душу перед ней облегчит, видеть его Вика больше не захочет, развернется и уйдет, теперь сама, но уже навсегда.

Снова начал вспоминать их первую встречу, ее дом, его впечатления.

Вика ведь всерьез решила избавиться от своей мечты – от дома. Продать, а дальше? Уехать? Куда? В Штаты, где ее давно ждут на работу, или там и другой кто-то есть – не женатый и без кучи проблем?

Об этом он ее никогда не спросит. Сам монахом никогда не был, и от нее сейчас этого требовать не видел смысла, да и права не и мел, если уж на то пошло. Мысль эта резанула серпом по сердцу.

Знал, что ревновать глупо. И что она не его больше, точнее, считает именно так, что для него абсолютно ничего не меняет. Но Сава всегда ее ревновал, ко всем. Каждую ее минуту, что она уделяла кому-то другому, а не ему, считал, и потом требовал возместить в двойном размере.

Ему всегда было мало. И будет мало всего, что касается его Золотца, его малышки. Всего: взглядов, разговоров, касаний, любви, страсти. Мало. Ему нужно еще. Больше. Всегда.

Сава был безумным, знал это, и даже не противился и не вскипал, когда ему об этом говорил кто-то другой, правда, желающих особо много и не было.

Он готов был ее ждать. С самого начала. Когда увидел, точнее, услышал ее. Спокойный иронично-насмешливый голос, ее колкости, саркастичные замечания и шуточки. Видел, как она готовит, как с племянником говорит и все норовит ему светлые вихры пригладить.

Вика заботилась о тех, кого любила, пусть ворчала немного, и саркастично шутила над всеми, но заботилась и любила. И ему в тот момент завидно стало по-черному так, что аж кровь вскипела, и захотелось заорать: «Меня люби! Обо мне думай! Обо мне заботься!» Конечно, орать он не стал, но всеми силами в те три дня старался наладить контакт, разговорить, и вывести на эмоции.

Получалось не слишком. Ему позволили только краем глаза увидеть, заглянуть в ее жизнь, но вмешиваться не давали. Совсем.

К ней приходила сестра с мужем и остальными детьми, все вежливо ему представились, пожелали скорейшего выздоровления и, бросая любопытные взгляды, удалились к хозяйке на кухню шушукаться. А потом его вовсе передислоцировали в другую комнату, проверили состояние и повязки, и оставили в одиночестве прислушиваться к голосам, время от времени раздававшимся по дому.

У него было три дня, и впервые за несколько лет он понял, что ошибся в человеке и не рассчитал своих сил. Самоуверенность в голову дала, и не заметил того, что успел попасть, влипнуть, как муха в мед. И сладко, и страшно. Его Артем забрал через два дня, просто приехал, зашел в дом и помог сесть в машину, после. Вика только облегченно вздохнула ему вслед, и не больше. Была рада, что избавилась от его присутствия, несмотря на взаимное желание,– а только слепой и глухой между ними напряжения не увидел бы. Да что там?! Между ними искры метались,– поднеси спичку и взлетит все к чертям. Но…

Золотце была закрытым человеком, очень, и даже слишком. Не пускала никого к себе в душу, кроме тех, кого безоговорочно считала своей семьей, своими людьми. Правда, Сава это понял гораздо позже, недели через две, и пер танком, тараня все ее стены, влезал без спроса в ее жизнь и менял под себя ее саму, и ее жизнь тоже.

Сейчас он об этом если и жалел, то только в минуты полного отчаянья и выпитого ведра крепкого виски. Поступи он по-другому… никогда Золотце его бы не приняла, не стала бы считать семьей. И он бы так и не узнал, какового это, когда тебя безоговорочно любят, просто за то, что ты рядом, и есть на этом свете.

Сава был уверен, что, Макс, старший брат Вики, его, Саву, готов убить, осуждает, но… поддержит только по одной простой причине – они оба хотят для малышки счастья. А Сава всегда делал ее счастливой, даже против ее собственной воли, он тот, кто делал ее счастливой. Его могут осуждать остальные, вся ее семья. Вику тоже будут осуждать за то, что сейчас, когда у них горе, она уехала с женатым любовником на край света. Но что они знают? Что эти «семейные» люди знают об их жизни и их чувствах? Ничего. И он очень постарается убедить в этом Вику, чтобы не обращала внимания, и просто продолжала жить дальше.