До Вронниц мы добрались ближе к вечеру, распугивая по дороге одичавших от войны собак и редких монстров, умирающих с голоду и согласных даже прыгнуть на меч ведьмака, чтобы больше не мучиться. В основном, здесь обитали унылые, тощие утопцы, скучающие без одиноких путников, и боявшихся нападать на группы; гули, альгули и другие пожиратели падали, с голодухи пытающиеся превратить в падаль нас, но сил им недоставало даже резво двигаться; эндриаги, стайками бродящие в поисках пропитания, и всякие Бабули-Ягули, одиноко жующие крыс. Меня вот всегда интересовало — что это за мир такой, если люди выходят за хворостом в лес целой толпой, человек тридцать, не меньше, и при этом умудряются рассуждать о том, что профессия «ведьмак» становится неактуальной и малоприбыльной? Мы шли чуть больше, чем полдня, а ведьмак уже притупил оба своих меча, наточенных в мое отсутствие до такой остроты, что листок бумаги, упав на лезвие, сам собой разрезался на конфетти.

В «столице» Велена оказалось, мягко скажем, не спокойно. Едва мы вошли в поселение, полные надежд на счастливое завершение дня… Как вышли обратно, едва унося ноги от бушующей толпы, и решили отбуксироваться к таверне на перепутье дорог. В городке творился настоящий хаос и суровый пати-хард, перерастающий в расправы и уличные оргии. Народ громил всё, что попадало под тяжелую руку, убивал случайных «не так посмотревших», поджигал дома и просто зажигал, как никогда до этого. Уже в корчме, прислушиваясь к тем, кто также ели унес ноги, мы выяснили, что Барон, узнав, что его любимая жена каким-то чудом скукожилась на болотах (говорю ж, хворост собирать толпами ходят, чему он вообще удивился?), решил последовать за нею на тот свет, дабы соединиться в вечности. Потерявшие строгую руку кровавого правителя, разбойники, которых здесь почему-то гордо именовали «солдаты», распустились от слова «совсем» и решили взять власть в свои тщедушные ручонки, чтобы показать остальным банд-формированиям, где же зимуют раки. Про Уму, который совершенно не интересовал никого из новоявленной власти, нам ничего выяснить не удалось. Конечно, ведьмака, до этого плотно общавшегося с их мертвым хозяином, и не подпустили к старому замку Барона.

Геральт предположил, что в такой суматохе этого крокоебана, скорее всего, прирезали и пустили на ремни, что было логично, потому что страшен Ума, судя по описанию, почти как Барбара Стрейзенд в расцвете пластической хирургии. Никто из славной братии вчерашних кметов, неожиданно почувствовавших себя грозной силой, и не мог предположить, что под внешностью уродца, прячется мыслитель, философ и талантливый ведун, проживший не одну сотню лет и ведающий разные мистические искусства, поэтому пустить в расход пускающего слюни Авалак’ха, наверное, не составляло особого труда. Я бы сказала, что дело здесь только в том, что никто не смотрит на душу, что скрывается за жалкой бренной оболочкой, но на самом деле, глянув на солдат, неистовствовавших во Вронницах, поняла — может и к лучшему. Их внутренний мир однозначно даже страшнее их лиц, которое тоже только в кошмарах могло привидеться.

Лошадиные акции, разумеется, на такой волне поползли вверх и цены на Велленском рынке на легковое, но грузоподъемное транспортное средство резко выросли вдвое-второе, но нам с ведьмаком все же удалось купить одну новую, и вроде не собирающуюся издыхать в страшных муках, Плотву. Вообще, лошадь, в целом, штука полезная. Как говорится «Вижу цель — сижу к цели», но поскольку разговор шел обо мне, плюс, учитывая, что я могу разругаться с любым млекопитающим, было решено, что одной парнокопытной особи хватит с лихвой.

Переночевав и запасшись съестным на несколько суток вперед, мы с Геральтом взяли строгий курс на Вызиму и больше никуда не сворачивали. Белый Волк, чувствуя, что настроение его спутницы где-то ниже ватерлинии, и отнюдь не из-за смерти Умы, пытался несколько раз развеселить вашу покорную слугу, от чего на душе становилось только гаже и кошки начинали скрести не только по разбитому сердцу, но и по отеческим чувствам ведьмака, сарказмом пролезая наружу. Сдавшись, друг принялся натурально пытать меня самым изощренным способом. Геральт пел. Сначала легкомысленные песенки про девочек-ромашек, затем перешел на гимны разных стран, а в качестве секретного оружия взял курс на баллады Лютика. Но когда он силился взять высокие ноты, пытаясь петь оперу, я сдалась. Вообще, я думаю, что такие способы вытягивать информацию из живого существа надо запретить, как издевательство над человечеством в целом, и личностью, находящейся меньше, чем в метре — в частности.

Мне пришлось поведать ведьмаку все: от смутных воспоминаний о каких-то непонятных детях, до Йорветовского: «Я не против», мстительно надеясь, что в душе Белого Волка вспыхнет пламя справедливости и возмездия, и он при первой же встрече набьет эльфу морду. Но Геральт отлично умел обламывать душевные порывы ещё на подходе и глубокомысленно изрёк:

— Интересно… А ты, видать, хотела чего-то другого, да? Ох, бабы…

От такого поворота я даже захлебнулась собственным удивлением и возмущенно сообщила:

— Ну, вообще-то я хотела любви и обожания, — да уж. Похоже, меня мало кто понимает. Да чего там говорить, я сама-то не всегда врубаюсь в саму себя.

— Но Йорвет прав. По-своему, но, тем не менее, прав, — вздохнул ведьмак, натягивая поводья Плотвы. — Во-первых, зная тебя, Аника, можно предположить, что через десять лет ты действительно скажешь, что убила на него лучшие годы жизни и обрушишь целый шквал претензий, — он сделал паузу. — Если вы это время ещё как-то продержитесь.

— Ну, спасибо, — обиделась я.

— А во-вторых, Йорвет однажды к тебе уже привязался. Это не стало ничем хорошим для вас обоих, — я хмуро буркнула что-то в ответ. Каждый имеет право оставаться при своем мнении. Я считаю, что классические повороты неизбежны. Мой возлюбленный — редкостная сволочь и уши у него острые, как и его действия. — А в третьих, если уж вы скоро расстанетесь в любом случае, но хотите побыть вместе, то будьте. Не вижу проблемы. Вполне нормальная позиция, особенно для эльфа.

— Нормальная? Да он…! Да я…! Да… — я даже начала задыхаться от негодования.

— Подумай: эльфы живут по двести-триста лет. Хоть одни отношения столько живут?

— Представления не имею, — я пожала плечами. — Некоторые люди живут вместе всю жизнь. Детей наживают, дома, машины…

— А у эльфов нет дома. Ни глобально, ни приземленно. Они, по сути, уже давно стали кочевниками. Прямо с того момента, как люди оттесняли их к Синим горам. Да и с размножением у них вечно что-то не то… Длительные отношения у Aen Seidhe — это скорее исключение, которое подтверждает правило. Понимаешь, к чему я?

— Смутно, — тупила я.

— Эльфы, в некотором роде, полигамны, Аника, — обреченно склонив голову, сдался ведьмак. — Любовь может быть сильной, крепкой и продолжительной… Но постоянно выносить рядом с собой одного и того же партнера сотни лет больше похоже на обоюдостороннее издевательство. Я люблю Йеннифер уже несколько десятилетий, и, всё равно, получается, что мы чаще врозь, чем вместе.

— Просто джинн виноват, — пробурчала я под нос. — Это приворот.

— Значит, у него виновата «эльфийская сущность». Для Йорвета менять женщину раз в десятилетие — обычная практика. Не думаю, что факт обретения новой родины в Аэдирне быстро изменит менталитет. И уж совсем ничего не нарушит образ мысли старого чистокровного эльфа, даже твоя особа. Он и без того пошел на уступки. Не забывай, для него ты, в первую очередь, dh’oine.

— Ну, охуеть теперь, благодетель прям, — фыркнула я. — Прости. Ирония — это единственное, что у меня остается, когда тошно.

— Аника, он командир скоя’таэлей, — терпеливо проговорил Геральт. — Поставь себя на его место…

— Бывший командир. Это — во-первых. А во-вторых, мне и со своего места видно, кто сволочина, поверь.

— Бывших командиров у белок не бывает. Разве что мертвые, — ведьмак остановил лошадь, вглядываясь в чащу. — Представь, сколько проблем принесут слухи о том, что он связался с тобой? Даже если ты из другого мира, то для остальных, кто видит тебя впервые, ты — человеческая женщина, а уже потом — кто-то там ещё.