Вообще, хорошо быть бабой: проснулась, нормальное лицо на своей роже нарисовала и пошла, виляя бедрами, но есть один малюсенький, но существенный минус. Не привыкшие к твоей истиной форме покемона друзья и близкие иногда шарахаются, когда забываешь ресницы наклеить. А Локи и вовсе в голову что угодно взбрести может. Опухшая женщина, сияющая на тебя туманными глазами с бледного лица без ярко-выраженных бровей, кого угодно вдохновит убивать, и не исключено, что в масштабах целой галактики. Подскочив, как ошпаренная и укушенная за задницу одновременно, я выползла из палатки, ступая босыми ступнями на сырую землю, едва покрывшуюся первой росой, и вприпрыжку поскакала к ближайшей таре с водой дабы смыть с себя остатки Аники Эмергейс и поставить на законное место Анну Тараканчикову. Метаморфоз никто не заметил, хотя бы потому что все нормальные гуманоиды в такую рань спят. Только дозорные шастают. Но и они уныло сидели у слабо греющих костров, закутываясь в свои промокшие полевые одежды, и ждали смены караула. За две минуты, я кое-как натянула куртку, запрыгнула в рваные кеды и почти на ходу схватила рюкзак, расчёсывая волосы пальцами свободной руки.
Вот у немцев утро – это “Морген”. Само по себе это слово на вкус отдает смертью, и даже место хранения и скрытия трупов – морг, да? Что-то в этом есть, не находите? Гуттен Морген, Ань, спасайся от нового дня, как умеешь. Добежав до палатки Йорвета, я бросила взгляд на часы и, оценив, что три минуты – это мало для того, чтобы проявлять чудеса терпения и вежливости, бесцеремонно заглянула под плотную ткань, сразу же, в кедах залезая внутрь. Отпихнув харящего ведьмака, который ночевал у приятеля, прячась от Трисс, деловито потрясла эльфа за плечо, суфлерским шёпотом вещая на ухо:
— Йорвет, ау! Проснись! Я ухожу!.
— Куда? — привстав на локте, пробормотал эльф, едва разлепив единственный глаз. — Не рано? Что случилось?
— Не знаю, меня вызывают, — я пожала плечами, игнорируя первые два вопроса. — Надо мчаться.
— Погоди, — наконец, Йорвет, до конца проснулся и, скинув одеяло, попытался встать, но в маленькой палатке, да еще и со спящим непробудным сном Белоснежки Геральтом, манёвр с первой попытки не удался. Я оценивающе хмыкнула. Эльфам в прикол в лесу спать в одних подштанниках, слабо, но просвечивающих все интересные детали? Я вот чуть не в моржа превращаюсь по утрам, одевая на себя пятьсот кофт, спасаясь от холода, и приобретаю из-за этого не хилые объемы в районе туловища. — Я провожу.
— Полторы минуты, — я глянула на часы. — Я уж сама. Тут недалеко, — всего лишь пара миллионов парсеков, подумаешь. Что они в сравнении с бесконечностью Вселенной? — Всё, мне пора.
— Да подожди же ты, — Йорвет поймал меня за руку и резко потянул на себя. Поскольку палатка была не высокая и заползала я к ним, буквально, на карачках, неустойчивая конструкция имени меня рухнула на эльфа, развалившись на прохладном теле и чувствуя щекой сухие мышцы плеча. Йорвет приподнял меня и коротко поцеловал в губы. — Вот теперь иди. И возвращайся.
— Естественно, — я кивнула и быстро вылезла из палатки.
Уже почти на исходе времени я мчала по лесу, едва не запинаясь о не зашнурованные кеды и мечтая убить Локи за такой стрёмный, но крайне добрый, как ни крути, подъем. До полянки, которую я наметила в качестве стартовой площадки, оставалось секунд пятнадцать, но выданный Лафейсоном промежуток закончился, и меня, уже на бегу, начало переносить сквозь пространство, где я огибала огромные небесные тела, совершенно не замечая их, пробираясь в космосе, ведомая собственной кинетической энергией, которую направлял локатор Хеймдалля.
Превратившись в маленькую вспышку, пучок света ты не замечаешь ни потраченного на путешествие времени, которое и без того занимает одно-два мгновения, ни той тьмы, обволакивающей тебя со всех точек обзора, ни массивных звезд или планет, встречающихся на твоем пути. Ты становишься светом, тем самым, который служит законам корпускулярно-волнового дуализма**, и мчится вместе с отраженными лучами от одного массивного тела к другому, не зная, что существуют преграды. Когда ты всего лишь луч, кучка единой энергии, то одна-единственная опасность, которой действительно стоит бояться – Черная Дыра. Она, одна во всей Вселенной, несет в себе абсолютное, совершенное разрушение, притягивая к себе всё то, до чего дотянется её жуткий Горизонт Событий***. А что, если какая-нибудь группа фотонов, над которой ученые ломают голову, следя за замысловатой траекторией его движения — просто большая Асгардская семья, которая отправилась в турне по галактике, раз уж случился отпуск?
Мир приобрел очертания, становясь набором разномастных, разрозненных пикселей – первое измерение, которое мы могли изучать в школе, состоит из отдельных точек разных размеров. Они собираются в единое целое, превращаясь в линии, и вот вокруг всё становится чем-то похожим на чертежи, в которых нельзя разобраться без стакана даже студенту мехмата. Линии и фигуры, из плоских, но невероятно реалистичных, рисунков, вытягивались в трехмерную, объемную картинку, имеющую объем. Вокруг проявлялось закрытое огромным, позолоченным куполом, помещение со смотровой площадкой и большим шаром, вращающим здоровенные шестерни в трехстах метрах ниже по вертикали, в центр которого был воткнут меч-ключ. Я по инерции пробежала еще около пяти метров по узкой дорожке и остановилась, пытаясь пересилить инерцию и не рухнуть вниз.
Темнокожий мужчина в золотых доспехах, украшенном разными драгоценными каменьями, звонко хмыкнул, и этот звук разнесся по пространству купола, отражаясь от плоских стенок и усиливаясь во многие разы. Нереальные, выцветшие от горя и жалости к населению этой Вселенной глаза упорно смотрели в пустое пространство, не фокусируясь ни на чем конкретном. Я поздоровалась с Хеймдаллем, стараясь сделать вид, что моя пробежка была задумана изначально для каких-то сумрачных целей:
— Доброе утро! — помахав Стражу Врат Асгарда, я вернулась к перемещателю, который еще совсем недавно отстроили заново. Негр кивнул и, упрямо не смотря на меня, но показывая, что услышал и в курсе, что оно доброе. Не проронив ни слова, он поднял руку и указал в сторону моста, виднеющегося за входом, где мне на встречу уже спешило тело в зеленом костюме. – Спасибо!
Вообще, этот старик мне нравился, не смотря на всю его внешнюю суровость. Я-то знала от Тора, умудрявшегося своими детскими проказами доводить до белого каления и этого, почти не обладающего эмоциями, Стража, что Хеймдалль боится до заикания маленьких, агрессивных собачек. Тех самых, что на 95% состоят из ненависти, на 4% из дрожи и на 1% из дерьма. Но в целом, не смотря на свою сомнительную слабость, темнокожий воин был нормальным мужиком.
Особенно когда на работе было совсем скучно, и он начинал разговаривать о разных странных происшествиях. Обладая способностью заглядывать в любые, подшефные Асгарду территории (и не только!), Хеймдалль обожал ковыряться в чужих жизненных историях. Он мог часами наблюдать за развернувшейся, где-то на задворках Мунспельхема, драмой какого-нибудь кузнеца, влюбившегося в дочь графа, отец которой был троюродным племянником сестры бабушки брата государя, сгноившего его отца в тюрьме. Сама же дочь вполне могла быть на самом деле мужчиной, которого выдают за девушку в целях безопасности (чтоб не кокнули наследника знатного рода, естественно), а он мечтает быть пилотом космического корабля и очень привязан к собаке, которую подобрал на улице, будучи школьницей академии благородных особ. А собака… в общем, я думаю, вы поняли суть, с ней-то точно что-то тоже не так.
Соответственно, вне рабочего времени, да и просто когда лик сурового служения Царю и Отечеству не требовался, Хеймдалль показывал поразительное, для любого смертного, отношение к жизни. Оно у него стало какое-то меланхолично-авантюрное, что само по себе являет весьма жуткое сочетание. Типичная болезнь человека, который любит постоянно поглядывать сериалы и посмотрел их больше, чем любой суровый критик Мидгарда.
