В нос ударил резкий запах — в дичайшем аромате смешалось всё самое худшее: помойка, общественный туалет и бомжи. Открывать глаза в таком месте мне совершенно не хотелось, однако, если я этого не сделаю, неизвестно, что произойдет и во что это выльется. Поэтому, кое-как разлепив свои веки, я огляделась. Мой взгляд уперся в решетку. Так и есть. Все, как я и думала. Тюрьма. Здорово. Пять баллов, дорогая.

Я испуганно потрогала медальон — Мое Сердце было на месте. Очки обнаружились в кармане штанов. Даже кошелек, как ни странно, спокойно висел на поясе и позвякивал монетками при каждом движении. Это хорошо. Значит, меня никто не переодевал и не ограбил. Отобрали только мою острую, но бесполезную железяку, которую я излишне громко называла оружием.

При первой попытке припомнить все, что произошло накануне, у меня заболела голова. Вы знаете, бывает такая тупая боль, с которой не возможно справиться. Колено голове вторило — я чувствовала, будто оно распухло до немыслимых масштабов и с трудом помещалось в штанину.

Нужно вспомнить, что произошло, потом будешь себя жалеть. Давай, бедовая голова, думай. Так, кажется, я слышала, мол, ведьмак убил короля. Стоп. Кто у нас сейчас единственный известный ведьмак в Темерии? Геральт! Он убил короля? Зачем? Нет, бред какой-то.

Геральт его, конечно, не очень любил, но точно не собирался убивать. Он бы предупредил об этом, уж я его знаю. Да и не в ведьмачем это стиле. Даже если король пригрозил бы навсегда оставить нас при дворе — мы бы тихо смылись. Скорее всего, Белого Волка подставили, выдав за убийцу.

Видимо солдаты так не считали, раз напали на меня. Значит и правда Геральт?

Мои размышления прервали подошедшие ноги. Грязные, босые ноги, больные грибком разных стадий, которые встали передо мной. С приходом ног мне в нос ударил сильный запах пота и алкоголя. Решив, что ноги сами собою не ходят и у них должен быть, как минимум, обладатель, я подняла лицо вверх. Не без труда — данное движение вновь напомнило о том, что у меня, похоже, сотрясение черепной коробки. Да-да, именно ее. Мозгов-то там точно нет, иначе бы я никогда ни во что не вляпывалась.

Обладатель отнюдь не модельных ног заулыбался самой беззубой улыбкой, какой только мог. Кажется, попади он в наш мир, то стоматологи-экспериментаторы бы с радостью бы потерли руками. Его рот представлял собой подробную иллюстрацию к цинге или самой жуткой форме кариеса. И мистер «самая стремная улыбка года», улыбаясь во все свои минус тридцать зубов, спросил:

— Это ты баба того ведьмака, который короля убил?

Размышляя, я ли это, машинально согласилась с его выводом.

— Хы-хы, значит тебя казнят скоро, да? Хыыыы, — его улыбка стала еще более мерзкой. К ней добавилось нечто противно-похотливое. Меня передернуло и, если бы было чем, то непременно бы стошнило бы прямо на ноги громилы.

— А что? Хочешь передать приветик покойным родственникам? — в моих словах играла злость. Есть у меня такая реакция: каждый раз, когда мне говорят, мол, Аника, тебя скоро казнят, я начинаю сердиться. Интересно, почему?

— Не, я это… не хошь перед смертью с мужиком побыть, а? — он расплылся в окончательно довольной улыбке, не самым тактичным образом подводя меня к уже закравшимся в голову подозрениям на его счет.

— Слушай, товарищ, иди-ка ты дорогою добра, — пожалуй, стоит быть вежливой хоть немного.

— Че? — парень явно не понял цензурного посыла, пришлось немного расшифровать:

— Нахуй иди, говорю.

— Слышь, ты чо, типа, самая дерзкая, а? — улыбка сползла, наконец-то, а лицо неудавшегося плейбоя перекосило. — Че ты, блядь? Ща на пол повалю и все, не рыпнешься у меня.

— Ну-ка, тихо, — рядом с входом появилось заспанное усатое лицо охранника. Возможно, наши перетирания вытащили его из объятий Морфея, где в своих мечтах он пас овец на лугу подальше от вони и преступников. — Чуча, отойди от дамы, пока я палкой по спине тебя не огрел. Велено её не трогать и быть любезными до усеру. Так что отойди в другой угол и спи там, ублюдок.

Несостоявшийся герой-любовник Чуча отошел, сел чуть ли не с противоположной стороны камеры, к паре каких-то разбойников и затих. Я же пододвинулась поближе к выходу, чтоб, в случае чего можно было хотя бы вдоволь покричать и не дать поспать охраннику. Я очень мстительна — если велено быть вежливыми, могли бы и в одиночную камеру посадить. Там максимум вши и тараканы, а не злобные беззубые насильники с непонятным именем и еще более непонятной рожей.

Разбойники и Чуча о чем-то зашуршали. До меня доносились только отдельные слова: татуировка, карта, охрана, но я решила не вникать в их сложные планы. Мало мне, что ли, приключений. И так влипла, по самое не хочу. И снова не по своей воле.

Я попадаю в неприятности постоянно и всегда — стоит просто выйти на улицу. Если где-то на чью-то голову решит упасть кирпич — я точно знаю, что это будет моя черепушка. И всегда, все равно, попадаюсь. Может быть, это карма. В прошлой жизни я была злым человеком и вместо того, чтобы переродиться в баобаба, стала самым большим неудачником. Мастером попадать в передряги разного калибра. От таких невеселых мыслей захотелось немного пореветь, но понимание того, что Чуче и остальным мои слезы доставят только радость, убедила в бессмысленности действий. Самое простое, что я могу сейчас сделать — это сесть и ждать развития событий. Чем я, собственно, и занялась.

По прошествии трех или четырех часов наступил рассвет. Через решетчатую бойницу камеры начали пробиваться первые солнечные лучи, немного освещая помещение и распугивая скопившихся внутри бацилл. Запели какие-то очень хриплые соловьи, вдалеке даже проорал местный пернатый будильник — петух, возвещая окружающих о начале нового трудового дня. Вместе с солнцем просыпалась и тюрьма. Начали появляться новые караульные, ходить туда-сюда и стучать дубинками по решеткам камер. От этого просыпались обитатели этого подземелья — от бродяг до вшей. Где-то сбоку послышалась какая-то возня.

Открылась тяжелая дверь, скрипнув так, словно в другой жизни она мечтает быть расстроенной скрипкой.Охранник, который до этого сторожил нас только своим храпом, вытянулся по стойке смирно и нелепо попытался отдать честь. В отделение бодрой походкой прошел Роше, вполне выспавшийся, но не очень довольный, и еще два каких-то человека. Если судить по их одеянию, это были люди из его личного отряда. Вернон остановился перед камерой и тоном, не предвещающим ничего хорошего произнес:

— Только не думай делать глупостей, Эмергейс. Сейчас на тебя наденут наручники, и мы пойдем… поговорим. Любое твое лишнее движение будут расцениваться как побег.

Я вздохнула и встала. Голова немного прошла, но не настолько, чтобы можно было чувствовать себя свежей и отдохнувшей. Скорее, состояние было таким, словно по мне прошлось стадо мигрирующих мамонтов.

На меня нацепили ржавые наручники весом с килограмма два каждый — это не добавляло ни счастья, ни радости. Я в первый момент вообще испугалась, что упаду, но меня резво подхватили под белы рученьки и потащили по каменному коридору, мимо таких же камер, в которой сидела я. В одних, очень маленьких, видимо одиночках, находились особо буйные. При нашем появлении некоторые начинали вопить и улюлюкать, другие просто ковырялись в носу. В некоторые вход вообще был наглухо закрыт массивными дверьми с внушительными замками. Там, видимо, рассиживают совсем опасные преступники. Возможно, что за одной из них сейчас находился Геральт. Думаю, ему нехило досталось. Возможно, его пытали. А что, если и меня тоже будут? Сознание помутнело на мгновение, но падать в обморок я передумала.

От нервного напряжения организм сделал то же, что и всегда в подобных случаях- чихнул. Однако ни Роше, который шел передо мной, ни его бойцы даже не вздрогнули от неожиданного звука. Лица моих конвоиров вообще не отображали никаких эмоций — суровые, каменные физиономии смотрели только вперед. Щадя больную ногу, они шли не быстро, но напрасных иллюзий, что меня ведут к выходу, я не питала. Уверена, отправят в, так называемую, «переговорную» — место, где умеют добиваться признаний. «…и мы пойдем… поговорим» — вспомнились мне слова Роше. А разговор этот, уверена на все сто процентов, будет проходить в том же стиле, что и со жрецом монастыря сутками ранее. Не поймите не правильно — я не трусиха. Но и не храбрый Мальчиш-Кибальчиш. Если меня будут истязать… от этих мыслей становилось дурно.