— Есть на этом свете преступление, которые можно простить! А есть те, которые нельзя, — продолжал надувшийся от самодовольства индюк-венценосец пытаться устроить собственное аутодафе. Может он того… Самоубиться решил все-таки? — Так же, как нельзя простить мать, убившую своего ребенка. Как нельзя простить мужчину, который перерезал горло брату! Так нельзя и простить преступление против того, кого на трон поставили сами боги. Кто поднимет руку на помазанника божьего — тот не может спокойно ступать по земле.

Ты вообще когда-нибудь историю изучал? Во все времена люди спокойно выкашивали королей пачками и ничего. Апокалипсиса не случилось — страны и народы продолжают существовать. А если почитать историю древнего Рима, то там вообще, от силы, три или четыре императора закончили свою жизнь самостоятельно, прожив, так сказать, положенное им время. И ты, видимо, решил присоединиться к небесной жизни. Если так, то передавай привет Фольтесту.

— А тот, кто отравляет девицу — он кто? — спросили из толпы. Принц даже на это не смутился и с выражением крайнего слабоумия продолжил:

— Во-первых, Саския жива, поэтому никто не может обвинить меня в ее смерти. Во-вторых, у вас нет никаких доказательств того, что я пытался ее убить. А в-третьих, я заверяю всех собравшихся, что не преступлю закона. Но судить меня может только она — Дева из Аэдирна.

Да, теперь понятно, почему переговоры с Хенсельтом с треском провалились. Если он здесь, под страхом смерти, заливает такие безмозглые речи — что ж принц ляпнул такого, что даже у короля Каэдвена, а я так думаю, что он тоже не блещет гениальностью, вспыхнул огонек надежды завоевать Верген? Может, конечно, у принца просто мало опыта, но, думается мне, он просто дурак. А это не лечится никакими средствами. Дворяне тоже понимали, что Стенниса зря понесло на откровенные разговоры со своими подданными, но сделать уже ничего не могли и готовились отбивать атаку.

— Какой деловой! А ежили Саския помрет, то кто ж тебя осудит? — крестьяне и не думали успокаиваться, наоборот, все больше возбуждались. Геральт с задних рядов попытался привлечь мое внимание и приманить к себе, размахивая конфеткой, но я лишь отрицательно махнула головой, в душе страдая от голода и выходки друга. Стеннис, распухая на глазах от важности своей персоны, ответил:

— Я верю, что ее удастся исцелить. Но если боги решат иначе — мы соберем совет мудрецов, который вынесет справедливый приговор. Ибо я обязан служить для вас образцом! А мои поступки да станут пламенем, что рассеет тьму.

Ибо ночь темна и полна ужасов! Сколько пафоса, товарищ принц. Ваши речи достойны Большого Театра, или, в крайнем случае провинциального артистического училища, но не годятся для убеждения толпы. Слова должны быть простыми и понятными, а не заумными и красиво сказанными — это лишнее в данной ситуации. Придется брать дальнейшее в свои руки, пока эта самая ватага, что уже давно жаждет отравить Стенниса тяжелыми металлами (затыкать виллами до смерти), не растерзала на месте. Я в наглую отодвинула принца рукою, коротко извинившись и буркнув что-то в стиле: «Подвинетесь, сударь, я спасаю вашу задницу».

— Что ты себе позволяешь? — сразу же зашипел венценосный олух совсем не по-королевски.

— Иногда после шести не ем, а так все себе позволяю, — не менее гадко ответила я, и, уже громче, обратилась к толпе: — Виновен принц, или нет, но мы не можем отнимать у него право на справедливый суд. Крестьяне, если мы сразу его выдадим, повесят его на первом суку. Предлагаю дождаться решения Аэдирнской Девы. А пока принц будет находиться под стражей. Такое решение вас устраивает, господа хорошие?

Толпа одобрительно загудела, даже Кальтон казался вполне доволен предложением — опустил дубинку и смиренно принял расслабленную позу. Дворяне и богачи тоже кивали одобрительно, мстительно припоминая принцу речь, и принялись, без особого рвения, исполнять указания. Рыцари в тяжелых доспехах заковали принца в наручники и повели в тюрьму на радость гурьбе. Один из дворян что-то шептал Стеннису, пытаясь разъяснить ситуацию и указать на плюсы будущего заключения, а будущий монарх то супился, то усмехался, сверкая глазами на подданных. И волки сыты, и овцы целы, и пастуху — вечная память. Наконец я смогла спокойно выдохнуть. Сотни пар глаз отвели от меня свой взор и слава богу. Я уже устала втягивать живот, чтобы казаться стройнее. Как-то перед людьми не удобно — девушка по определению должна быть красива. Я направилась к ведьмаку.

— Ты уверена, что это правильное решение? — спросил у меня Лютик, провожая принца взглядом. — Ты не хуже меня понимаешь, что принц виновен.

— Он отказался поделиться своей кровью ради спасения Саскии, — сквозь зубы проговорил Йорвет. — А ты ему поверила?

— Нет, конечно, — я немного зло дернула головой. Опять он про Саскию, чтоб была она не ладна! — Я не больше вашего знаю, но даже мне кажется, что Стеннис хоть каким-то боком ко всему этому причастен — просто потому что знал о грядущем отравлении и ничего не предпринял. Не мог не знать, — убеждая сама себя последней фразой, на секунду задумалась о скользкой венценосной личности, но, вспомнив, что есть дела по важнее, чем психоанализ, продолжила: — Но, представьте, мы учиним самосуд — и что тогда нас ждет? Тут же в открытую начнут практиковать кровную месть в самой изощренной форме. Всплывут все обиды, даже самые странные, на вроде зависти из-за более низкого происхождения. Это ж в городе начнутся массовые беспорядки — число жертв может быть не маленьким, и тогда нам будет просто некого выставить на поле брани. Нет, такой вариант самый верный. Все остальное будет контрпродуктивно.

— Стенниса они просто так не оставят, — возразил Геральт намекая на вилы и факелы, которые крестьяне утаскивали с собой.

— Это все не кончится, пока Саския не придет в себя, — согласился с ним Йорвет. — Пять кварт королевской крови сейчас прохлаждаются в краснолюдских подземельях. Теперь мы сможем до него добраться.

— Еще есть Хенсельт, — заметила я.

— Проще выкрасть Стенниса, — заспорил эльф.

— Если сейчас мы хоть пальцем тронем принца, то не хило бомбанет по всему Вергену, — я попыталась отговорить его от этой идеи. — Это окончательно заставит город восстать. Твои скояʼтаэли не удержат взбунтовавшихся крестьян, только больше распалят ненависть к ситхам.

— Aen Seidhe, — поправил меня эльф, и, помолчав минуту, задумчиво произнес: — С меня хватит этой ругани. Саския — лучший полководец, которого я когда-либо знал, только с ней этот сброд имеет шанс остановить Хенсельта, но он крайне мал. Они готовы перерезать друг другу глотки еще до того, как каэдвенцы придут, а людей и без этого слишком мало. Через пару дней я отправляюсь за подкреплением — оно здесь будет как нельзя кстати.

А еще Саския просто красивая женщина. И умная. И попа у нее хорошая, и фигурка стройная. Сплошной идеал. Как такому человеку не помочь-то? А потом может тебе что-нибудь перепадет с бабской пизд… с барского плеча, правда? Я зло дернула щекой и отвернулась, изучая стену.

— Куда ты отправляешься? — решил уточнить ведьмак.

— На западе ждут четыре отряда скояʼтаэлей, — проговорил Йорвет, покидая дворец. — Пора их растормошить.

Комментарий к Глава 14. Пссс, парень, не хочешь немного революции?

====== Глава 15. И мое сердце остановилось... ======

У меня болели ребра. Причину я, спросонья, поняла не сразу, но неприятное ощущение быстро вырвало из цепких лап сна и втолкнуло в реальность.

Оказалось, что Сэр Ланселап, возомнив меня лучшей из всех лежанок, свернувшись калачиком, решил поспать прямо на моем животе, слушая, видимо приятное бульканье, которое его успокаивало. Прогонять такую няшу-котяшу было выше моих сил. Но, с другой стороны, если так пойдет и дальше, то успевший набрать вес кот мне что-нибудь да отдавит. Его тепла вряд ли хватит на то, чтобы согнать с моего пузика пару лишних килограмм.

Я попыталась пошевелиться, принять более удобное положение и при этом минимально потревожить этот сгусток доброты и обожания. Кот поднял недовольную морду, зевнул в лицо, демонстрируя полное пренебрежение к попыткам обрести комфорт и снова уткнулся в свою рыжую шерсть. Меня такая ситуация тоже не устраивала — тело-то болит. Я снова заерзала, на этот раз куда наглее, чем все же спугнула своего питомца и тот, обиженно фыркнув, соскочил на простыню, а оттуда перебрался на подушку и лег ко мне хвостом. Спать на полу он считал неприемлемым и стремился к вечному комфорту.