О чем я? Ах, да… Слуга пугался любого слова и это начинало раздражать — в пятках тех парней, его друзей-собутыльников, что сейчас стоят в замке больше храбрости, чем во всем этом слуге в целом. И с такими бойцами мы хотим идти и воевать! Он же на землю упадет сразу, как только издалека покажется хоть один воин вражеской армии и сложит лапки на груди, прикидываясь трупом. Стоп, хватит ругать виночерпия, сама та еще паникерша.
Представь себя на его месте. Сажают под стражу, едва ты рассказал друзьям-знакомцам о том, что слышал, за кружечкой горячительного, потом узнаешь, что во дворце бунт, произошедшей с твоей легкой подачи, и, в конце концов, приходит какая-то настырная баба, которую часто видят то с Йорветом, то с ведьмаком и начинает выпрашивать все тоже самое. Тут и до нервного срыва недолго.
— Ну, как я прибирал комнату Саскии так жрец пришел, — Лелард вспоминал события, приведшие к сегодняшним разборкам, стараясь не особенно показывать свою панику. — А у прынца комната рядом была. Громко не гутарили, но я ж слыхал, как жрец говорит: «Ты только отзови слугу из кухни». Ничего больше. Только жрец Ольшан знает, что было дальше.
— Мертвые не потеют, — пробормотала я. — И не дают показаний.
— А может после него чего осталось, — предположил Лютик, перенимая манеру разговора слуги. — Следы какие-то или шо…
— Все может быть, — я кивнула и быстро распрощалась с Лелардом. Проходя мимо охраны, я, шутки ради, хлопнула в ладоши, выводя парней из оцепенения, но безрезультатно. Стража даже не шелохнулась, только ветер немного пошевелил их волосы.
Я повернула ко дворцу, стараясь сопоставить в голове факты, но Лютик схватил меня за плечо, дабы привлечь внимание, чем остановил слишком резко — я чуть не грохнулась. Поворачиваясь, я готовилась дать ему отпор, что, мол, не время сейчас обсуждать, что вчера было, да и не твое это дело, не доводи до греха, поэт. Но друг опередил мои гневные выкрики и предложил:
— Может сходим в дом жреца?
— Ты знаешь, где это? — я изумилась. Как мне самой не пришла в голову такая гениальная, и в тоже время простая идея. — А там открыто? Может, имущество покойника опечатали?
— Ключик у меня имеется, — бард кивнул и покрутил перед носом латунной железякой, хвастливо добавляя: — Скажи, что я полезный.
Лютик, ты самый лучший и распрекрасный поэт на свете. Талантливей и прозорливей тебя никого нет, золотце мое. Я могу еще долго петь дифирамбы в твою честь — лишь бы почаще радовал так, как сейчас.
— Где ты его взял? — изумленно проговорила я, чуть не писая кипятком от восторга. Лютик потянул меня за собой, углубляясь в город и ловко маневрируя между прохожими, при этом набирая немаленькую скорость. Я с трудом поспевала, переходя на мелкую рысь. Словно все в городе вдруг встало за нас — прохожие услужливо расступались, никто не перегородил дорогу тележками и у таверны вечно просящие мелочь пьяницы опустили глаза в пол, делая вид что нас не знают. Если по городу уже разлетелась весть о нашем расследовании, то это все объясняет, но, может быть, дело было в серьезной физии поэта, который, подобно крепости, способной отразить снаряд «Авроры», прокладывал нам путь сквозь улицы.
— Места надо знать, — многозначительно бросил поэт по дороге.
Жрец, оказалось, жил когда-то недалеко от рынка. Внутри его «квартиры» (а как назвать однокомнатное помещение, обставленное скромно и без вкуса, не знаю) я ожидала увидеть что угодно — призраков, светящиеся зловещие сундуки, пентаграммы на полу и кучу черепов, портрет Сатаны на стене, наконец, и прочие атрибуты злого жреца, а увидела только безбожный беспорядок. Вроде как умер Ольшан не так уж и давно, а срач был такой, словно тут год назад пронесся ураган, после которого никто не прибирал. Повсюду пыль и паутина, местами ободранные стены, краска слезла, на кровати крошки. Тряпка, служившая паласом на полу и вовсе была заляпана в какой-то жидкости. Вместо картин на стене были рисунки, напоминающие наскальную живопись времен раннего палеолита. Из украшений — только ковер на стене (привет от советской моды!) да пара очень уродских ваз. Настоящая холостяцкая берлога, дом сильного, независимого мужчины, так сказать, только что пельмешками еще не пахнет. А вот аура, царившая здесь, была немного странная — воздух как будто был наэлектризован и пах озоном, вот-вот в помещении случится гроза. На столе светила магическая, не прогорающая свеча, в опасной близости от бумаг, на которых скопился воск. Хорошо, что до пожара дело не дошло. Мы с поэтом мысленно разделили комнату на две половины, и начали обыскивать каждый дюйм — от двери до ковра на стене и обратно. Ползали на карачках, заглядывая под кровать и роясь во всяком мусоре — если жрец хотел что-то спрятать, то, по-любому, положил это на сохранение в потаённое место, о котором знал только он один. Вопрос только в том, где же этот проклятый тайник и как его открыть.
Уставшая, вся в пыли и паутине, я мечтала лично отрубить голову жрецу во второй раз, с особым садизмом, потому что ничего похожего на сейф не обнаружилось. От поэта и вовсе не было никакого проку — он, брезгуя, аккуратными движениями пальчиков двигал туда-сюда разные мелкие предметы, попросту отнимая время и занимаясь откровенной фигней. В поисках я просмотрела все книги, что валялись на полу, в надежде увидеть хотя бы подсказку, и на всякий случай стащив том про сопряжение сфер. Я пихнула его под рубашку — лишним не будет, зато там может быть информация о перемещении между мирами. Плюнув на книги, я полезла снимать ковер — это уже в стиле лихих девяностых, прятать в стене сейф, прикрыв вычурной тряпкой.
На Лютика упала бесполезная и, следовательно, почти новая швабра. Поэт не возвышено ругнулся, и полез ставить ее на место. Пока он пытался заставить ее принять вертикальное, устойчивое положение — смахнул со стола тарелку, развивая череду неудач. Градус раздражения Лютика поднялся выше температуры солнца, он практически кинул тарелку на стол и резко затих. Я повернула голову и увидела, что гений в душе, и поэт снаружи разглядывает свитки.
— Аника! — он обратился ко мне, шурша бумажками и досконально изучая каждую чуть ли не под микроскопом. — Взгляни, что тут нарисовано.
«Если хочешь что-то прятать — прячь на виду», — похоже именно такого принципа и придерживался Ольшан. Или он просто не собирался ничего прятать, думая, что все равно оправдают. На столе, среди кучи бумаг, лежали чертежи чаши, большим шрифтом в углу было приписано «Мастер Торак». Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что это копия кубка Хранительницы Аэдирна, только с единственным различием — там была предусмотрена закрывающаяся полость для яда.
Значит, Ольшан и правда был замешан в этом деле и теперь против принца тоже имеются кое-какие косвенные доказательства — хотя бы слова того виночерпия. Но если подумать логически: у него не было повода именно сейчас ее травить. Хенсельт практически под стенами города, а Стеннис вряд ли смог бы самостоятельно командовать армией. Он, конечно, принц, но уж больно тупорылый и неопытный. В то время как Аэдирнская Дева была грамотным полководцем, который сумел заставить объединиться сердца людей и нелюдей. Саския является связующим звеном и если она умрет, но ничто не спасет Верген от жестокой расправы. Надо быть полным придурком, чтобы вытворить такое сейчас. Бард на подозрения согласился, добавив, что это скорее тянет на попытку самоубийства с последующим прихватом целого города с собой на тот свет.
В найденном чертеже меня смущала одна маленькая, но весьма существенная деталь. Полость для яда, конечно, закрывалась, дабы не привлекать внимание излишне любопытных, но, если посмотреть на план чаши сверху, то отчетливо можно увидеть и то, что крышка, служащая барьером, прикрывалась не плотно — ее можно было разглядеть невооруженным взглядом. Механизм же открытия был еще более странным — стоило только с небольшой силой сжать ножку (спасибо, жрец, что разбирался в подобных вещах, видимо, не очень хорошо и тот, кто создавал для тебя чертежи, подписал каждую, даже самую незначительную деталь, из-за которой все эта конструкция становилась не непонятной махиной из преисподней, а просто хреновиной с плохо продуманными механизмами), то полость открывалась внутри и яд смешивался с вином.
