— Геральт! — уже из далека закричал он, подпрыгивая в нетерпении, но сквозь такую галдящую толпу услышать его было весьма проблематично. Мы стали пробираться навстречу друг другу, но народ стоял настолько тесно и не желал двигаться просто так, что не выспавшийся Геральт в результате психанул, отвел нас с поэтом к стене, а сам, словно профессиональный плавун, нырнул в море людей и через десять минут выплыл уже с Золтаном, прицепившемся к другу на манер якоря. Когда мы собрались плотной кучей, вроде тех, что показываю в фильме, когда команда переговаривается и придумывает стратегию, краснолюд заговорщицким шепотом поведал: — Хорошо, что вы здесь. Мужики решили, что Стеннис отравил Саскию. Едва самосуд не учинили.
— Можно подумать, у него не было повода, — вздохнул Лютик, всем своим видом выражая солидарность крестьянскому движению. Правда, если он и принял их сторону, то только потому что дворян он не любил в принципе, хоть однажды и проболтался, что тоже, в общем-то, не жалкий смерд. Причина же такого отношения крылась отнюдь не в том, что ему было жаль Саскию или он искренне разделял идею линчевать принца просто из любви к экшену. Некоторые из присутствующих здесь благородных представителей знати могли оказаться папашами ночных подруг пиита и вполне догадывались о похождениях поэтического дарования, а посему жаждали надавать под шумок пару смачных пинков под талантливую задницу — мало ли кто в толпе это сделал, ищи потом концы…
— Насчет того, чтобы прямо отравить ее — нет никаких улик «за» и «против». Я не вижу и не слышу четкой аргументации. «Одна сорока на хвосте принесла» — это не самый достоверный источник. Но ему вполне могло надоесть быть принцем на привязи — тут соглашусь, — задумчиво произнесла я, припоминая давний разговор Трисс и Филиппы еще во Флотзаме по мегаскопу. «Делает хорошую мину при плохой игре» — так и выразилась старшая магичка о принце, имея в виду только то, что ему приходится подчинятся приказам Саскии, выдавая их за свои собственные. По сути армией управляет она, народом тоже, причем, весьма успешно. Стеннис работает венценосной декорацией, не имея при этом ни реальной власти, ни даже шанса ее получить. Несчастный мальчик, карьера не задалась с самого начала.
— Что помешало крестьянам? — перебил меня Геральт. Хмурый, он все еще не до конца оправился от пробуждения и настроение его блуждало где-то у плинтуса. А галдящая толпа не добавляла покоя в его шумную голову, и ведьмак ощутимо страдал от всеобъемлющей его тело болезни «как-же-меня-все-заколебало-не-пойти-ли-всем-нахрен». Ему определённо не хотелось ничего решать, а взять и уйти домой со мной подмышкой, и завалиться спать.
— Рыцари, — ответил бард, указывая на почетную охрану венценосца. У дверей покоев, пока еще мирно, стояли рыцари, в тяжелых доспехах и с руками на мечах, призванными намекнуть нам, что если потребуется — они будут держать оборону до последнего. Эти средневековые VIP-гопники, с суровыми лицами, спрятанными под забралом, уже и сами готовы были вот-вот ринуться на толпу и изрубить тех, кто обижает их вассала в капусту. — Их сиятельства, Аэдирнские дворяне. Не так-то легко поднять руку на голубую кровь.
— На совете был мужик по имени Кальтон, — припомнил ведьмак, со скрипом шевеля извилинами. Он указал на крестьянина особенно воинствующего вида, размахивающего видами больше остальных, грозя при этом случайно покарать ими и своих, и чужих. — Не заметил, что бы он испытывал большое уважение хоть к кому-нибудь. Зачем ему восставать против одного и вставать на сторону других?
— Дело не в уважении, — вздохнула я, поясняя простые истины тоном пятиклассницы, советующей не совать в глаз вилку. — Представь, какой раскол вызовет убийство принца. Кметы решат, что им все можно, и учинят еще парочку казней попроще. Дворяне обидятся, возьмут в руки оружие и начнут выкашивать своих вчерашних слуг с не меньшим рвением за мельчайшую провинность. Крестьяне еще больше разозлятся и начнутся настоящие суровые разборки, с погонями и интригами. Замкнутый круг. В результате город утонет в крови раньше, чем Хенсельт сюда доберется, и ему останется потом только объявить Верген своей территорией. Мы все в весьма огороженном от внешнего мира пространстве, как пауки в банке. Если один из нас загорится — погибнут все.
— Похоже, в этот раз все будет… жестко, — заметил бард, указывая в сторону, призывая нас обратить внимание на происходящий вокруг пипец.
К крестьянам вышел Скален Бурдон — племянник городового. На его лице не было ни тени вчерашнего веселья, наоборот, он весь являл собой честь, порядок и суровость. Я позавидовала крепкому организму краснолюдов — у меня самой внутри словно стадо слонов станцевало. Крестьяне не сбавили голоса ни на децибел, дворяне сделали вид, что его не существует и с пеной у рта доказывали свою правоту. Набрав побольше воздуха в могучую грудь, краснолюд громко, почти оглушающе пробасил, перекрикивая всех:
— Я Скаллен Бурдон, слежу за порядком в Вергене. Что здесь происходит?
— Ну ты и проследил, — угрожающе надвинулся на него Кальтон, как бы невзначай помахивая вилами. Остальная толпа громкоголосо запричитала в том же духе, что и он, соглашаясь со своим лидером, чей глас отвечал разом за всех: — Где ты был, когда Саскию отравили?!
— Давайца принца! — завопил другой крестьянин с лицом, не обременённым интеллектом. Его крики поддержала толпа — кажется, они действительно вот-вот сорвутся с катушек и сметут всех рыцарей, отделяющих от так обожаемого ими монарха. — Под цепы его!
Все вновь заголосили, буквально сметая Скалена с арены, но тот не собирался просто так сдаваться и терпеливо махал руками, ожидая, когда наступит хоть секунда заминки, чтобы вновь попытаться навести здесь порядок. Золтан присоединился к сородичу, пытаясь призвать окружающий балаган к тишине и спокойствию. Толпа ревела, наперебой доказывая, что все кругом говно и пытаются обидеть крестьян, выгораживая подлеца и не давая народным мстителям совершить праведный суд. Геральт чесал репу, размышляя, чем все кончится, а Лютик и я начали делать ставки, предлагая самые разные варианты исхода событий. Поэт поставил двадцать оренов на то, что мы спляшем на поминках принца, я же считала, что толпа крестьян перебесится и уйдет с носом. Как бы то ни было, но еще немного, и я буду должна поэту горсть золотых.
— СТОЯТЬ, — где-то за моей спиной появился лидер скояʼтаэлей, в сопровождении небольшого, но весьма скептически настроенного отряда. По толпе сразу прошел боязливый шепот: «Йорвет». Эльф, как мне показалось, был доволен произведенным эффектом, особенно чувством панического ужаса, так и прокатившегося волной по участникам конфликта. Даже я, от неожиданности, опешила и потеряла на секунду дар речи. Вот же любитель выпендриваться и придать своей персоне большое значение. Кметы отступили под натиском флюидов командира белок, боясь попасть под раздачу и схлопотать пару фирменных эльфийских стрел в задницу, которые, вот ей богу, могли вырваться прямо из разозленных глаз Йорвета. Лицо его и так редко имело выражение доброе и радостное, но сейчас — это был полный атас, глобальный писец и вообще, я бы предпочла не вставать у него на пути, ибо дорожу своей шкуркой. Он окинул взглядом собравшихся — у всех, я уверена, прошли мурашки по спине от дворян до ополчения. Если бы я была страусом, то предпочла бы зарыться головой в песок и больше никогда с ним не спорить.
— Если хотите уйти целыми — держите лапы подальше от оружия, — обратился он к бунтовщикам. Ни тебе здрасте, ни тебе до свидания. А как же мои мечты о наших прекрасных остроухих детях? Мог бы хоть сказать мне «Привет»! Стоп, я снова веду себя как аутичная дура. Он вроде как «на работе», исполняет роль сурового лидера, усмиряет бунтующую ораву. Сделаем такое же непроницаемое лицо, чтобы не сводить его старания к полному ничто. Он, тем временем, продолжал: — Мне все одно — мужик или господин. Надо будет — всех перебью.
— Что тут происходит? — вмешался ведьмак. Наконец, кажется, до его сознания дошла вся тяжесть ситуации, и он решил взять урегулирование в свои руки. В самом деле, не оставлять же эту привилегию Йорвету — иначе все зачинщики будут перевешаны в алфавитном порядке на ближайшем суку. Геральту хоть не свойственна повышенная жажда крови. Крестьяне, увидев, что на них давит уже не один, а целых два серьезных авторитета, окончательно притихли и выперли из толпы самого главного говорильщика. Тот, почти что скромно шаркая ножкой, пояснил:
