…Трудно сказать, чем кончилась бы эта дорожная эпопея, если бы на исходе вторых суток поезд не прибыл наконец в район Голубой бухты. Коромыслов вздохнул с облегчением, завидев умилительные пейзажи с кипарисами на первом плане. Новых друзей, несмотря на слабые намеки Семена Петровича на то, что хорошо бы селить новоприбывших порознь, поместили в одну палату. Кандыба тут же предложил отпраздновать новоселье скромным товарищеским ужином. Слово «скромный» несколько обмануло бдительность Семена Петровича. Но тут гостеприимная сестра-хозяйка объявила, что желающие могут пройтись вдоль аллейки коварства и любви, а там направо… Кандыба тотчас же понял, что таится в аллейке с таким романтическим названием… Вернулся он, держа в руках бутылки со знакомыми уже Коромыслову этикетками.

— Нет, ты только оцени заботу местных организаций! — с восторгом приговаривал Кандыба, ввинчивая в пробку карманный штопор. — Не надо тебе бежать в ближайший город, не надо наживать колотье в боку — все есть под потребительским носом. За здоровье директора дома отдыха!

Через три дня в местном клубе состоялся концерт художественной самодеятельности обслуживающего персонала. На небольшой импровизированной эстраде, привычно и ловко раскланиваясь перед публикой, появился тучный шеф-повар. Забросив в зал пару замшелых острот, он объявил номер:

— Сейчас выступит с исполнением популярных арий завхоз подсобного хозяйства Плютиков.

Завхоз оказался мужчиной такого субтильного сложения, что невольно возникло сомнение, идет ли ему подсобное хозяйство впрок. Впрочем, Семен Петрович размышлял сейчас не об этом. Он весь был поглощен популярными мелодиями, которые завхоз исполнял с несомненным знанием дела.

«Постой! Выпьем, ей-богу, еще… Последний в дорогу стакан…» — доносились до самых последних рядов страстные призывы завхоза. С особым энтузиазмом воспринял их Кандыба. Он весь как будто осветился изнутри и интимно зашептал сидящему рядом Семену Петровичу:

— Откликнемся на призыв? А?

Коромыслов не устоял и на этот раз. Друзья пошли «откликаться» по знакомой уже аллейке…

Остальные дни прошли в самых невинных занятиях. Под руководством опытного экскурсовода отдыхающие посетили достопримечательные места, расположенные бок о бок с Голубой бухтой. И хотя Кандыба долго отговаривал Семена Петровича от познавательной прогулки: «Стоит ли подошвы бить? Устроим себе удовольствие без отрыва от буфета…» — но Семен Петрович был непреклонен. И сам Кандыба, чтобы не оставаться в печальном одиночестве, поплелся за экскурсией.

Особый интерес вызвал у экскурсантов рассказ гида об истории возникновения маленькой часовенки с поэтическим названием «Горный пост».

— Вот посмотрите, хорошее здание, да? Оно напоминает духанчик, да? Ах, какое это замечательное заведение — духанчик, да? Так вот, возле этого духанчика… простите, часовенки, встречались в доисторические времена известная царица Тамара и этот, как его, «Витязь в тигровой шкуре»… Какие они пикнички закатывали! Ах, какие пикнички! Как свидетельствует поэт, «лилося, точно две реки, вино Арагвы и Куры…» Но самое интересное — это, конечно, история названия часовенки. Называется ведь она вовсе не «Горный пост», а — скажу вам по секрету — «Горный тост»…

Услышав знакомые слова, приунывший было Кандыба приободрился и стал отвинчивать у термоса крышку-стаканчик.

…Когда Семен Петрович явился в местком, чтобы доложить о плодотворности своего пребывания на юге, председатель всплеснул руками:

— Что с тобой, друг Коромыслов? Может, надо продлить путевку? Ты бы телеграфировал… Мы бы навстречу пошли… Мы ценим кадры…

— Не надо, — слабым голосом произнес Семен Петрович. — Наотдыхался до отказа. Врачи нашли язву желудка, болезнь почек и какую-то там хворь в печени…

ПОРЫВЫ ВДОХНОВЕНИЯ

— Можете меня поздравить, — сказал Диезов, входя в кабинет редактора музыкального отдела. — Написал ораторию о каменщиках и малярах. Нечто зовущее, нечто поднимающее!

Редактор восторженно пожал Диезову руку.

— Строительная тематика нам нужна. Покажите клавир. Впечатляюще… Поднимающе… Садитесь за рояль.

— Рад бы, — сказал Диезов, — но отчаянно тороплюсь. Сегодня заседание нашего строительного кооператива… А ноты вы можете смело печатать.

Через два месяца Диезов вновь объявился.

— Порадуйтесь за меня, — сказал он редактору. Соорудил марш работников мебельной промышленности. Па-ри-ра-ра, па-ри-ра-ра… Мы со-зда-ем, мы соз-да-ем сер-ван-ты и шка-фы… Каково?

— Целенаправленно. Некоторые неточности нужно исправить. А так вполне подходяще.

— Так исправьте, голубчик! Вы можете, вы все можете… А я, с вашего разрешения, удаляюсь. Только что жена договорилась кое с кем о серванте душераздирающей стройности… Пока!.. Па-ри-ра-ра… па-ри-ра-ра.

Следующая встреча с редактором музыкального отдела состоялась довольно скоро. Композитор вторгся в кабинет, сияя оптимистической улыбкой. Без лишней увертюры он протянул ноты, над которыми значилось: «Песенка орудовца».

— Решили осветить тему автомобильного транспорта и шоссейных дорог? — спросил редактор.

— А разве это не прогрессивно? — удивился Диезов. — Разве это не в духе?

— В духе, — согласился редактор. — А какой марки машину собираетесь купить? «Москвич»? «Запорожец»?

— Что вы! — возмутился Диезов. — «Волгу»! Конечно же, «Волгу»!

Редактор взглянул на ноты и покривился:

— Гм. Немного избитый мотивчик. Оставьте…

Главный редактор тоже поморщился, но нашел, что учитывая наметившийся дефицит в массово-песенном жанре, Диезова можно опубликовать. Композитор продолжал творчески расти и вскоре создал фантазию на фольклорные темы «Во саду ли, в огороде». В музыкальный отдел он уже не заглядывал, а общался непосредственно с директором. Впрочем, во время одного из визитов Диезов столкнулся в коридоре со своим старым знакомым.

— Бах в помощь! — вежливо сказал редактор. — Эта фантазия у вас просто фантастическая!

— Вам понравилось? — учтиво поинтересовался Диезов. — Не правда ли, в ней что-то римско-корсаковское?..

— Ага! — согласился редактор. — И еще кое-что балакиревское. А как идет строительство дачи?

— Фортиссимо! Столько темперамента вкладываю! И дранки доставай, и однополый кирпич… Да, а как вы догадались?

— У меня музыкальное чутье, — ответил редактор. — Значит, быт определяет сознание, а уют — творческую работу?

— Именно, — заключил Диезов и поплелся к директору.

НАЗИДАТЕЛЬНАЯ ГЕОГРАФИЯ

Костя Чубаков был уличен на месте преступления. Перед началом уроков он стоял на площадке, ведущей к чердаку школы номер семь, и посредством сигареты «Прима» нарушал правила поведения учащихся.

Возможно, это происшествие не нашло бы отражения в истории, если бы рядом не случился учитель географии. Повязав рукав косынкой дежурного, Михаил Михайлович обходил лестничные марши в неукротимом стремлении к порядку. Его борода замлепроходца бдительно топорщилась.

Завидев курящего ученика, Михаил Михайлович оцепенел. Он долго стоял, неподвижный, суровый и величественный, как памятник Неизвестному педагогу. А затем, протерев изумленно очки, сатирически спросил:

— Ученик шестого класса «В» Константин Чубаков, если мне не изменяет наблюдательность?

— Ага! — кротко подтвердил Костя, быстро втягивая в рукав недокуренную сигарету.

— Отлично! — с удовлетворением произнес учитель. — Разумеется, я мог бы сказать, что вы гадкий мальчик. Но дело в том, что истоки вашего поведения уходят своими корнями в открытие Америки великим генуэзцем Христофором Колумбом, или, как его именуют испанские источники, Кристобалем Колоном…

— Колоном, — охотно согласился Костя, стараясь удержать руку на отлете.